Зачарованный - Алекс Флинн

Язык отказывает мне. Почему я ее интересую?

— Скажи что-нибудь! — шипит Фарнесворт, стуча мне по спине.

Будто он сам был таким красноречивым!

— Меня зовут Джонни. Я… — Вдруг я начинаю стыдиться того, что хочу сказать, но все-таки продолжаю: — Я чиню обувь, у нашей семьи здесь мастерская по ремонту обуви. — Моя рука машет в направлении отельных магазинов.

— Туфли! — Принцесса хлопает в ладоши, будто это самая замечательная новость, какую она когда-либо слышала. — Я обожаю туфли! У меня их чемодан!

Я смеюсь. Конечно обожает. Она принцесса.

— Ты надо мной смеешься? Думаешь, что моя любовь к обуви… как ви это називаете — пустая?

— Я не…

— Может бить, и так. Но я верю, что туфли — они волшебние, как в «Cendrillon», по-вашему это «Золушка», или в «Красних башмачках». Я верю и волшебство. А ти?

Я с изумлением смотрю на нее.

— Уф, думаю, да.

Лебедь из фонтана проходит мимо, и ищейка начинает лаять, не агрессивно, а мягко, спокойно, будто разговаривая с ним. Викториана выставляет свою маленькую руку перед собакой, и та замолкает.

— Там, откуда я родом, в Алории, — говорит принцесса, — много волшебства. Иногда оно доброе, иногда не очень…

Она останавливается и встряхивает головой, очевидно осознавая, что производит впечатление чокнутой и что нужно сменить тему разговора.

— Ти никогда не должен стидиться обуви, а работать на свою семью почетно. Я тоже в семейном бизнесе. Это не всегда легко.

Я киваю, хотя думаю, что путешествовать по миру и ходить на вечеринки довольно просто, но, может, это и не так. Когда внимательно смотришь в глаза Викторианы, кажется, что она не может быть той тусовщицей из газет и таблоидов, которую волнуют только шмотки и пьянки. Наоборот, ее взгляд немного грустен, будто она чувствует себя в плену у своей жизни, так же как и я.

Фарнесворт, должно быть, решает, что с меня хватит, так как предлагает принцессе свою руку.

— Ваш номер уже готов. Я могу проводить вас.

Викториана задерживает свой взгляд на мне, перед тем как сказать:

— Очень хорошо.

Она игнорирует управляющего и идет к лифту. Фарнесворт спешит за ней.

Мы с Райаном уходим в обратном направлении.

— Господи! Я, похоже, влюбился, — сообщаю я ему у коридора, ведущего в бассейн.

— М-да… и в кого бы, вы думали? В принцессу, помешанную на туфлях. Да… был бы ты посимпатичнее… и работал бы, как я, в бассейне… Я вот, наверное, буду каждый день видеть ее в бикини.

— Ага.

Я никогда ее снова не встречу. Принцессы не отдают свои туфли в починку. Они посылают слуг за новыми.

Райан начинает свистеть, потом прекращает, может быть заметив, как сильно я расстроен.

— Сейчас нужен новый спасатель. Попробуй устроиться.

— Не могу, — качаю я головой.

— Плавать не можешь?

— Нет. Я классный пловец. Но мне надо помогать маме в мастерской. Нас там только двое.

— Обрежь пуповину! Тебе сколько — семнадцать? Пора принимать свои собственные решения. — Он пожимает плечами. — Подстраивайся под себя.

Я смотрю на лифты. Викториана входит в тот, который едет до самого верха, в пентхаус. Она чешет собаке за ушами. Я представляю себя рядом с ними взлетающим до самого неба.

Глава 3

А скоро нашелся и покупатель на сапоги. И так они ему понравились, что заплатил он за них большие деньги. Смог теперь сапожник купить себе кожи на две пары сапог.

— О, да тут все гораздо лучше, чем когда я уходил.

Спеша на помощь ждущим меня клиентам из «Джонстон и Мерфис», я прохожу мимо кафе Мэг. Его заполнили участники конгресса, но на столах уже нет вчерашних пятен от кетчупа, пол сверкает, как песок на пляже, с него исчезли салфетки и обертки от соломок. Мэг и еще одна сотрудница наливают кофе и раскладывают по тарелкам круассаны.

— Как тебе удалось так быстро убрать?

— Когда я пришла, здесь уже было чисто, — говорит она. — Так ты встретился с ее королевским величеством?

— Она показалась мне милой, — киваю я, а сам все продолжаю осматривать кофейню.

— Ты хочешь сказать — миловидной, — говорит Мэг. — Ты ж на самом-то деле не разговаривал с ней.

— На самом деле разговаривал. — Я сам еще не могу в это поверить. — У нее есть собака, и она сказала, что чинить обувь… почетно.

Мэг издает звук, похожий то ли на смех, то ли на хмыканье.

Я оглядываюсь. Даже медовыжималка вытерта начисто, а сахарница просто блестит.

— Вчера вечером Шон и Брендан оставили все в полном беспорядке. Я думал, ты будешь в бешенстве, когда увидишь.

— Ты был тут, когда они закрывали кафе? — спрашивает Мэг.

Я киваю.

— И ты вернулся в семь утра?

— В шесть. Но это не имеет большого значения.

— Нет, это имеет большое значение. Нельзя вкалывать по шестнадцать часов в день.

— Нам нужны деньги.

Мэг кивает. Она понимает. Зимой мы обычно нанимаем еще одного сотрудника, но лето — трудное время года, в отеле останавливается не так много людей, счета накапливаются. Я не хожу на пляж, но и не ночую на работе. Мэг не знает, что мама нашла другую работу и поэтому я совсем один.

— «Наши доходы — как наши туфли: если слишком маленькие, они стесняют нас и раздражают, а если слишком большие, то заставляют оступаться и падать», — цитирует Мэг. — Это сказал Джон Локк.

— Думаю, сейчас я справился бы со слишком большими доходами. — Я смотрю вниз. — А под тем столом ведь было разлито молоко?

— Вытерла.

— До этого ты сказала, что тут к твоему приходу все уже было чисто.

— Я соврала. Я не хотела, чтобы ты знал, что я гений уборки. Если об этом станет известно, то меня могут захотеть нанять горничной, а мне будет не хватать пленительного мира кофе. Ладно, мы можем уже перестать это обсуждать?

— Если мы перестанем обсуждать, что мне не следует работать в две смены.

Мэг хмурится и кладет руку мне на плечо.

— Извини, я просто… хотела бы помочь.

— Можешь сделать мне эспрессо.

Я стряхиваю ее руку.

— Поняла.

Она достает чашку.

Я иду в мастерскую и продолжаю чинить подошву. Не то чтобы я не был согласен с Мэг. Но мне нужно здесь работать. Мне приходится, потому что сотрудник моего уровня будет слишком дорого нам стоить. А потеря семейного бизнеса станет тяжелым ударом для моей матери.

Хорошо хоть, что вчера вечером я закончил с большей частью обуви. Может, после этой пары я смогу поработать над тем, что хранится в моей секретной коробке, той, которую я держу под просроченными счетами.