Я научу тебя летать - Ева Ночь

хотя, на мой взгляд, всё у неё идеально, но девочкам если что в голову втемяшится, стамеской не отдолбить.

– На то, что у тебя шикарная задница и сиськи, – абсолютно не кривлю душой. – Далеко ли мы собрались, красавица? А то до утра будем с сантиметром ползать?

– «Алые паруса», абсолютно романтическое место, – начинает она с ходу в карьер рекламировать ночной клуб. У неё как защитная реакция: я уже согласился, но она всё равно по инерции продолжает меня уговаривать.

– Отлично. Можешь опаздывать в своём репертуаре. Я и без тебя в этот дом порока войду. Не могу сказать, что в восторге от твоего выбора, но да: новое место, новые впечатления, старые связи. И, боюсь, всё те же лица. Место меняется, люди – нет.

Последние объяснения были лишними. Тинке нет дела. Она наметила блеснуть среди огней нового клуба, значит с курса её и атомный взрыв не заставит свернуть.

Я даже не переодеваюсь – настолько всё впадлу. В висках противно тренькает, горло дерёт. Простуда, я знаю. И температура классическая – тридцать семь и два. Пью таблетки, надеваю куртку, выхожу на улицу и застываю.

Первый снег упал. Конец октября, называется. Немного неожиданно и неожиданно холодно. Подумав немного, решаю ехать на своей машине. К чёрту. Я могу и не пить – не горю желанием. А если и выпью, всегда есть служба такси.

– Илюха! – встречает меня на входе старый друг и владелец этого богоугодного заведения.

– Рик, – хлопаю я Михая Риканова по плечу. – Спасибо, что встречаешь, – шутовски кланяюсь, метя пером воображаемой шляпы по расчищенным от снега ступенькам.

– Кончай выделываться – заходи, местечко для тебя приготовил.

Пока Тинки нет, мы сидим как в старые времена. Рик – с пивом, я пока с соком. Даже через соломинку он холодный, в горле неприятно дерёт, но я стараюсь не обращать внимания.

– Смотри, какая тёлочка, – оценивает он с ног до головы всех, кто посмел открыть дверь в его романтическую богадельню. Его ремарок удостаиваются все – и мальчики, и девочки. Краткие и ёмкие характеристики. У него игра такая – любить людей словами да похлеще. И чтоб хоть куда-нибудь попасть: в характер ли, в особенности внешности.

– Во! Это циник, – клеит он ярлыки, – а это плешивый!

Его энтузиазм заразителен. Постепенно и я втягиваюсь в угадайку. Мы клеймим всех напропалую и ржём.

– Варежка! – выдыхаю я, как только это чудо материализуется в дверях клуба. Рик довольно хмыкает и показывает большой палец, полностью одобряя мой пассаж.

Нет, правда. Я ещё таких не видел. Как гостья из космоса. Капюшон на голове и очки на носу, а у груди – руки в пушистых варежках. Большие и мохнатые, они похожи на двух белых кроликов.

Интересно, откуда она взялась? Совсем не похожа на заядлую клубную диву. Надо же, ещё и такие по подобным местам бегают. Не мешало бы познакомиться. Для прикола. Но пока я думал да глазами хлопал, её и след простыл, естественно. А в такой толпе попробуй её найди. Лень. И голова болит. И Тинка, как всегда, опаздывает навеки.

[1] Слегка перевранная цитата из «Евгения Онегина А.С. Пушкина (в оригинале звучит: лёд и пламень)

Глава 3

Варя

Ну почему, почему моей боевой подруге не сидится дома? Зачем обязательно нужно было ехать сюда, в это жуткое место? От романтики здесь – только название, а так пахнет спиртным, развратом и понтами.

– Никитина, ты идиотка, – стонет, подвывая, Нинка. – Ну, у тебя на лбу написано: «училка». Большими красными буквами. Жирным шрифтом. Кто надоумил тебя эти очки напялить? Сними немедленно! И варежки свои дурацкие тоже спрячь! Осень на улице, если ты забыла! Температура почти плюсовая!

– Да плевала я на твою осень, – огрызнулась я. – У меня нежная кожа и очень мёрзнут руки. И вообще, эти варежки мне бабушка подарила. Я их нежно люблю.

– Да, но выглядишь ты – атас!

– Плевать. Я предупреждала, что не желаю сюда ехать, но ты разве меня слушала? Тебе обязательно надо было оторваться, пока Лёнчика нет дома. Детей на мать опять сплавила?

– Детям полезно самостоятельности учиться и поскучать за мной им не мешает. Тоже мне – полиция нравов нашлась! За Лёнчика будь спок, Помпончик не ангел во плоти, хотя все почему-то так считают.

Мы переругиваемся, как две кумушки на перекрёстке. Ещё немного – и прольётся чья-то кровь, но неожиданно всё устаканивается. Нинка перестаёт на меня прыгать – внимание у неё переключается на другой канал «телепередачи»: теперь она рассматривает клуб, и, видимо, что-то её впечатляет, по глазам вижу.

– Пилон! – гаркает она так, что у меня закладывает ухо. И пока многодетная мать несётся, как съехавший с рельс трамвай, и виснет лианой на высоком парне, я раздеваюсь и успеваю занять стратегически выгодное место у барной стойки, в уголке. Танцы – это не моё, а посидеть и выпить, раз уж припёрлась, – почему бы и нет?

– Знакомься! Это мой однокурсник Сеня по прозвищу Пилон! – находит Нинка меня некоторое время спустя. – Очумительно клёвый пацан! Рекомендую!

– Арсений, – застенчиво хлопает ресницами «пацан» и протягивает руку.

– Варвара, – представляюсь сама – от Нинки не дождёшься. Ладонь у Сени твёрдая и тёплая. Надёжная какая-то. И взгляд, оказывается, не такой уж простодушный, а по-мужски заинтересованный, но свой интерес он проявляет не явно, и будь я менее опытна, сочла бы его за стесняшку-очаровашку. Почему-то именно такие у Нинки «друзья». Помпон из этой когорты, кстати: за внешним простодушием своего рубахи-парня скрывается коварный дьявол с гениальными мозгами.

Я иногда думаю: Нинке зверски повезло, что Лёнчик в своё время охмурил её и женил на себе. Правда, подруга считает иначе, но пусть заблуждается – ей полезно иногда.

– Почему Пилон? – спрашиваю, чтобы не молчать.

– Потому что он подрабатывал стриптизёром! – жарко орёт в ухо Нинка. Беспардонность – наше всё. Украдкой бросаю взгляд на Сеню, но тот лишь тонко улыбается, спрятав взгляд за ресницами. – У него тело – улёт! А двигается он – обос…умереть не встать!

Испуганно