Варяги без приглашения - Александр Бушков

Я вернулся в гостиную. Чувствуя себя одновременно Джеймсом Бондом, Штирлицем и любопытной Варварой, открыл сумочку Жанны. Паспорт Пескова Жанна Федоровна, русская, двадцати трех лет, прописана в моей квартире со вчерашнего дня. Паспорт тоже выдан вчера - на новую фамилию, надо полагать. Свидетельство о браке - если ему верить, вчера мы с Жанной, оказывается, зарегистрировались. Комсомольский билет, взносы уплачены. Пропуск в один из наших НИИ. Красивый тюбик губной помады. Всякие женские мелочи - гребешок, зеркальце и тому подобное. Автобусный билет. Деньги - одиннадцать рублей потрепанными бумажками и мелочь. Ключ от моей квартиры, новенький, как две капли воды похожий на мой.

Документы я исследовал внимательно, они выглядели самыми настоящими - хотя какой из меня специалист по распознаванию фальшивых документов? И вообще - любой школьник, если он прилежно читает детективы, знает, что любая разведка штампует прекрасные поддельные документы, которые можно отличить от настоящих лишь с помощью сложных и трудоемких исследований.

Но я не нужен ни одной иностранной разведке. Государственных, военных, экономических и прочих тайн, коих домогаются ЦРУ, БНД, МАД и остальные, я не знаю. Наш вычислительный центр никогда не был связан с секретными работами. Ну и, наконец, ни одна иностранная разведка не смогла бы сотворить из ничего две новые комнаты... кстати, что там с комнатами? И Бережков, и соседи из тринадцатой давно вернулись с работы, но никто не поднял шума, следовательно, их жилплощадь в целости и сохранности.

Я разыскал ключи и пошел в гараж смотреть машину. "Волга" вполне соответствовала квартире - светло-голубая, обтянутые коврами сиденья, кондиционер, стереомагнитофон, какой-то особенный руль, нестандартные колпаки колес, фары, обивка салона. От обыкновенной серийной машины она отличалась, как венский экипаж от простецкой арбы, не средство передвижения, а роскошь...

Потом я запер гараж и немного постоял, глядя на людей во дворе. Я чувствовал, что отделен от них невидимой стеной. Им оставаться в ритме повседневности, мне разгадывать загадку, может быть, самую хитроумную за всю историю человечества. Получалось, что я уже не один из них, не прежний Песков, исправно работавший с восьми до пяти, вовремя плативший взносы и толкавшийся в очереди за бананами...

Жанна спала. Я устроился перед телевизиром, приглушив звук, и стал смотреть вторую серию трех мушкетеров. Они радовались красавице и кубку, разгадывали козни и разрушали их, дрались - правда, шпаге было отведено обидно мало места, первенствовал вульгарный мордобой, а д'Артаньян с мучительным раздумьем в глазах пытался понять, с какой же стороны, черт возьми, у его шпаги эфес...

Интересно, что сделал бы на моем месте д'Артаньян - не этот шут из телефильма, а тот, из романа? В первую очередь влюбился бы в Жанну. Предположим, это случилось и со мной, а дальше? Ведь несмотря на то, что его имя прочно спаялось с понятием романтики, хотел он сугубо материально - денег, повышений. Это в первом томе мушкетеры по молодости лет очертя голову бросались во всевозможные авантюры, не сулившие никакой выгоды, кроме поцелуев и приятного чувства победы над врагом. В последующих темах они во сто раз рассудочнее, меркантильнее, расчетливее, очень грустное зрелище - четверка друзей двадцать лет спустя...

Вероятнее всего, гасконец, дитя своего дымившего кострами инквизиции века, провонявшего ладаном времени, несомненно, принял бы все за козни сатаны, стремящегося заполучить очередную грешную душу.

В те времена дьявол выполнял, помимо прочего, важную функцию служил универсальным объяснением всевозможных чудес. Ведь человеку всегда было мало реального мира. Человеку хотелось верить в Необычайное, рассуждать о том, чего вроде бы и нет, но тем не менее оно существует где-то за углом, на соседней улице, и всегда найдется заслуживающий доверия очевидец. Но источником всех чудес был либо бог, либо дьявол.

В бога я не верю. Не верю в сатану - и в патриархального Мефистофеля при козлином копыте, красном плаще и двух воронах, и в рафинированного Воланда в черной тройке и мокасинах из змеиной кожи. У нас есть вещи поинтереснее - Несси, снежный человек, летающие тарелочки. И так далее.

Виновником моего изобилия не может оказаться Несси. Снежный человек не может дарить кому-либо костюмы и цветные телевизоры, так как сам, если верить компетентным лицам, не имеет и пары штанов. Он невольный нудист и бессребренник. Остаются пришельцы из иных миров вполне современная гипотеза, завлекательная, в духе и стиле века.

Только ничего она не объясняет.

Разумеется, у существ из иных миров могут быть свои представления о контакте. Но вряд ли существует такой способ контакта - человека заваливают материальными благами, вручают ему красавицу жену, а сами остаются в тени, ограничиваясь туманными обещаниями рассказать всю правду когда-нибудь потом, после, при условии, при соблюдении...

- Боря, я проснулась, - раздался за моей спиной голос Жанны, и я гордо отметил, что даже не вздрогнул.

- Ты всегда спишь днем?

- Я? Нет, - сказала Жанна. - Просто я устала, такой день выдался хлопотный, дальняя дорога...

Я начал уже к ней привыкать, да и называть на "вы" собственную жену в наше время довольно странно.

- Иди-ка сюда, - сказал я. На цветном экране мушкетеры и гвардейцы кардинала весело лупили друг друга по мордам. - Садись-ка и рассказывай, как это я вчера успел с тобой зарегистрироваться. Потому что сам я ничегошеньки не помню, я вообще вчера на улицу не выходил, разве что за угол за сигаретами. Были мы в загсе или нет?

- Нет...

- Уже интересно. Как же объяснить, что по документам ты моя жена?

- Я и есть твоя жена, - сказала Жанна и посмотрела так невинно, что мои расспросы на фоне этого взгляда выглядели сплошной глупостью. Как будто то, что она моя жена, такая же прописная истина, как и то, что я живу на Земле, Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце восходит на востоке. Лапидарная аксиома. - Ты не рад?

- Ужасно рад, - сказал я. - Вот сейчас встану на голову и начну болтать ногами, визжа от полноты чувств. А потом выбегу на улицу с ликующими воплями, и даже...

Я осекся, увидев, что она плачет, и по щекам ручейками течет размытая зарубежная косметика. И растерялся - не предвидел такого и не знал, что делать. Из-за своей ослепляющей красоты она показалась мне сначала холодной статуей, как женщины из романов Ефремова, я и думать не мог, что она способна плакать, как обыкновенная девчонка. Рассматривал ее как персонаж то ли кошмара, то ли цветного фантастического сна, чуть ли не еще одну роскошную вещь.

Она все плакала, я взял ее за плечи, прижал к себе.