Ночные костры - Линда Кук

— Сколько у тебя человек?

— Двенадцать. Эрик, Ален и десять солдат из гарнизона. Они ждут неподалеку, у ворот аббатства.

— Пошли двоих обратно, пусть остановят моего отца.

— А остальные?

— Поедут со мной.

— Что ей… Раймон поднял руку.

— Я скажу тебе, что ей надо, но остальные не должны этого знать. Идет?

— Идет. — Жербре заерзал в седле. — Ну так что, Фортебрас? Говори. Почему старая карга прислала за тобой своих стервятников и затащила тебя сюда?

Раймон вывел из конюшни своего крупного мерина и загасил последний факел в корыте с водой. Запрыгнув в мокрое от дождя седло, он повернулся спиной к тусклому рассвету.

— Потом. Я все тебе скажу, только давай отъедем подальше от этого змеиного гнезда.

— Черт возьми, Фортебрас…

— Не раньше.

Вечер 2 июня 1193 года Морстон, Корнуолл

В последнее время она не покидала долину и не отходила далеко от крепостных стен, всегда держа в поле зрения покосившуюся и прогнившую башню.

Как будто знала, что он за ней следит.

Он приходил сюда дважды — ждал ее в темноте на вершине скалы. Год назад он видел, как она бродит среди овец, пригнанных с холмов на стрижку. А когда собирали урожай, она провела четыре дня в овсяном жнивье, на маленьком поле к северу от замка. Она все время держалась этих стен.

Как будто знала, что он за ней следит.

Ожидая ее, он не сидел сложа руки. Ему не составило труда найти остальных. Сначала девушка-свинарка, потом старый пастух. Они бросились к нему, когда он показал свое лицо, подхватили маленький узелок с вещами, лежавший у его ног, и проводили его сюда. Это было просто. Перед смертью каждый из них рассказал ему все, что знал про морстонскую леди.

Он прищурился на низкое солнце, уходящее в море, потом вновь обернулся к искалеченному трупу, лежавшему в зарослях утесника у подножия скалы. Ему не надо к нему прикасаться,разве что пощупать пульс на сломанной шее. Мертвый пастух, упавший со скалы, не навлечет на него подозрений.

Пастух был старым и неуклюжим. Его смерть никого не удивит. Убить его — небольшой грех.

Однако мертвая девушка-свинарка не давала ему покоя много дней, хоть ее смерть лежала не только на его совести. Сама того не сознавая, Алиса Морстонская делила с ним этот грех.

Если в нужный момент она забредет чуть поближе к скале, все будет кончено. Но женщина не отходила от гнилой лачуги, которую называла своим домом.

Трусиха! Жмется к стенам замка.

Как будто знает, что он за ней следит.

Глава 1

15 июня 1193 года

Западное побережье Корнуолла

Раймон де Базен скакал к северу от Шильштона с одиннадцатью самыми верными людьми своего отца, тремя вьючными лошадьми и недовольным трясущимся священником, которого прислал викарий из аббатства Святого Иакова, чтобы тот показал им дорогу до Морстона.

— Этот священник либо дурак, либо его подкупили разбойники, Фортебрас. Он же уводит нас от берега! — Хьюго Жербре запахнул на груди отсыревший в тумане плащ и сердито глянул на согбенную фигуру, ехавшую впереди.

Раймон хмуро посмотрел на бледное солнце.

— Он ведет нас по высокогорью. Пусть. Не трогай его.

— Стоило ли три года рисковать жизнью в Палестине, уворачиваясь от кинжалов саладиновских [2] головорезов, чтобы, вернувшись в христианский мир, плестись за этим кривоглазым попом, мотая круги по холоду… Они что, называют это летом?

— Да.

— У этого священника такая рожа, что при виде ее за десять шагов сдохнет мул. Кажется, он не горит желанием приехать на твои новые земли. И познакомиться с твоей невестой.

Раймон обернулся в седле и взглянул на короткую колонну ехавших за ним солдат.

— Среди нас есть такие, чьи рожи похлеще поповской. Когда мы приедем на место, я отошлю их обратно.

— Если ты это сделаешь, твой отец вздернет их на воротах крепости. — Жербре махнул увесистым кулаком в перчатке в сторону молчаливых всадников. — Нет, мы останемся с тобой, все до единого. А когда ты вернешь старухе ее побрякушки…

— Хьюго…

— Не волнуйся, при таком ветре они ничего не слышат. К тому же у них уже отмерзли уши от холода. Ничего себе июнь! Жуткий ветрище. Священник говорит, иногда он дует по две недели кряду. Нет, Раймон, здесь тебе не место.

— Это моя земля.

— На краю света! Забери эту женщину, если она тебе нужна, привези драгоценности в Виндзор и отправляйся обратно. Земли твоего отца…

— …достанутся Иво.

Жербре вздохнул:

— Иво нужен сильный союзник. Крестьяне надеются на тебя…

— Теперь они надеются на Иво, как и должно быть.

— Если ты не хочешь затмевать собой Иво, тогда отложи меч и будь его управляющим. Это лучше, Фортебрас, чем идти за безумцем Плантагенетом на смерть в Палестину или продавать свой меч другому сумасшедшему из Парижа. До каких пор, Фортебрас, ты будешь служить сезонным наймитом у Меркадье и ему подобных?

— А до каких пор ты, Жербре, будешь надо мной издеваться? Я не продаю свой меч и никогда не стану управляющим — ни у Иво, ни у кого-то еще. Теперь у меня есть эта земля. Больше мне ничего не надо.

— Ты что же, останешься здесь и будешь морозить себе яйца каждый раз, объезжая границы своих владений, на которых нет ничего, кроме вонючих овец? Да у самого последнего вассала Иво будет больше богатства, чем ты получишь с этой продуваемой ветром земли.

— Она моя, и я буду ее беречь.

— Тебя обделили, Фортебрас. Дешево же мать нашего короля ценит его жизнь, если награждает тебя за подвиги в Акре такими убогими поместьями! Неужели у нее не нашлось для тебя ничего получше?

Раймон стиснул в руках поводья.

— Это мое имущество, и я буду последним глупцом, если брошу его без присмотра и буду ползать в ногах у Элеаноры Аквитанской, вымаливая у нее другие поместья. Пусть эти земли и небогаты, зато на них никто не позарится, и у меня будет несколько лет спокойной жизни.

— Что-что, а спокойная жизнь тебе обеспечена, Фортебрас. В такую глухомань не заберется ни один вор.

— И к моим воротам не подойдет ни один разбойник. Священник сказал, что в Кернстоу каменная крепость, хорошо отремонтированная.

— Тот же священник сказал, что поместье помельче, которое принадлежит твоей леди, настолько бедное, что ее люди каждую весну живут на грани голода.

Раймон фыркнул:

— И ты ему поверил? Когда поп начинает плакаться и жаловаться на бедность, это значит, что он хочет выклянчить для своей церкви новую потирную чашу. Они все таковы. Думают, что мы вернулись из Палестины с седельными сумками, битком набитыми золотом.