Драгоценность в черепе - Майкл Муркок

Граф Брасс наконец добрался на своей измученной лошади до замка и окликнул стражу. Дождь почти кончился, но ночь была холодной, и граф желал поскорее очутиться возле камина. Он въехал через огромные железные ворота во двор и, спешившись, передал конюху лошадь. Затем он тяжело поднялся по ступенькам, вошел в дом и, миновав короткий коридор, оказался в парадном зале замка.

Там, за каминной решеткой, весело плясал огонь, а рядом с камином в глубоких мягких креслах сидели его дочь Иссольда и старый друг графа Богенталь. Когда он вошел, они поднялись ему навстречу, и Иссольда, привстав на цыпочки, поцеловала отца в щеку. Богенталь улыбался.

— Мне кажется, ты не прочь выбраться из этих доспехов и перекусить чего-нибудь горячего, — сказал он, дергая за шнурок колокольчика.

Граф кивнул с благодарностью, подошел поближе к огню и, стащив с головы шлем, поставил его на каминную полку. Иссольда уже стояла перед отцом на коленях, снимая с него наголенники. Это была красивая девятнадцатилетняя девушка, с мягкой золотисто-розовой кожей и пышными белокурыми волосами. Сейчас на ней было длинное огненно-рыжее платье, и оно делало ее похожей на фею огня.

Слуга помог графу снять кирасу и остальные доспехи, и вскоре граф уже натягивал свободные домашние брюки и белую шерстяную рубашку.

Маленький столик, который ломился от изобилия пищи — картофель, бифштексы, салаты, изумительный по вкусу соус, а также кувшин с подогретым вином — поднесли поближе к камину. Граф вздохнул и начал есть.

Богенталь — стоя, а Иссольда — свернувшись в кресле, терпеливо ждали, пока он утолит голод.

— Ну, милорд, — сказала она, улыбаясь, — как прошел день? Все ли спокойно на нашей земле?

— Кажется так, миледи, хотя мне удалось добраться лишь до одной пограничной башни. Начался дождь, и я решил вернуться домой.

Потом он рассказал им о встрече с барагуном. Иссольда слушала, широко раскрыв глаза. Богенталь тоже выглядел встревоженным. Он качал головой и поджимал губы. Этот известный поэт-философ не всегда одобрял подвиги своего друга; ему иногда казалось, что граф сам ищет приключений на свою голову.

— Помнишь, — сказал Богенталь, когда граф закончил рассказ, — утром я советовал тебе взять с собой фон Виллаха и еще кого-нибудь.

Фон Виллах был командиром отряда стражников, охраняющих замок. Верный старый солдат, побывавший с графом во многих передрягах.

Увидев суровое лицо друга, Брасс рассмеялся.

— Фон Виллаха? Он уже не молод, и было бы нехорошо вытаскивать его из замка в такую погоду.

Богенталь печально улыбнулся.

— Он на год или два моложе тебя, граф.

— Возможно, но справился бы он с барагуном?

— Не в этом дело, — твердо стоял на своем философ. — Если бы ты путешествовал не один, встречи с барагуном вообще могло бы не произойти.

Граф махнул рукой, прекращая спор.

— Мне нужно поддерживать форму, иначе я стану таким же дряхлым, как фон Виллах.

— На тебе лежит огромная ответственность, отец, — тихо произнесла Иссольда. — Если тебя убьют…

— Меня не убьют!

Граф презрительно улыбался, так, будто смерть — это нечто вовсе не имеющее к нему отношения. В отблесках огня лицо его походило на отлитую из меди маску какого-нибудь дикого варварского племени, и, действительно, казалось нетленным.

Иссольда пожала плечами. Она многое унаследовала от отца, в том числе и знание того, что спорить с такими людьми, как граф Брасс — дело совершенно бессмысленное. В одном из своих стихотворений Богенталь так написал о ней: «Сошлись в ней и крепость и мягкость шелка», и сейчас наблюдая с любовью за дочерью и отцом, он отмечал их удивительное внутреннее сходство.

— Я узнал сегодня, что Гранбретания захватила герцогство Кельн, сменил тему Богенталь. — Это становится похожим на эпидемию чумы.

— Довольно полезной чумы, — ответил граф. — По крайней мере, она несет миру порядок.

— Политический порядок, возможно, — возбужденно сказал Богенталь, но едва ли душевный или нравственный. Их жестокость беспрецедентна. Они безумны. Их души больны любовью ко всему дьявольскому и ненавистью ко всему благородному.

Граф пригладил усы.

— Подобное существовало и до них. Взять того же колдуна из Булгарии, что был здесь Лордом-Хранителем.

— Булгарин был одиночка. Как и маркиз Пешт или Рольдар Николаефф. Но они — исключение, и почти в каждом таком случае люди рано или поздно расправлялись с ними. Темная Империя же — это целая нация таких одиночек, и все, что они вытворяют, совершенно естественно для них. В Кельне гранбретанцы забавлялись тем, что насиловали маленьких девочек, оскопляли юношей и заставляли людей, желающих спасти свою жизнь, совокупляться прямо на улицах. Это ненормально, граф. Их главная цель — унизить человечество.

— Такие истории, как правило, преувеличены, мой друг. Тебе бы следовало давно понять это. Меня самого когда-то обвиняли в…

— Насколько я знаю, — прервал его Богенталь, — слухи — это не преувеличение правды, а лишь ее упрощение. Если их деяния столь ужасны, каковы же должны быть их тайные пороки?

— Страшно даже подумать… — с дрожью в голосе сказала Иссольда.

— Да, — повернувшись к ней, продолжил Богенталь. — Мало у кого хватит духу рассказать об увиденном и перенесенном. Порядок, что они несут Европе, лишь кажущийся. На самом деле — это хаос, калечащий души людей.

Граф пожал плечами.

— Что бы они там не делали, это временно. Порядок требует жертв. Запомните мои слова.

— Слишком высока цена, граф.

— А чего здесь жалеть! Что мы имеем сейчас? Мелкие удельные княжества, раздробившие Европу? Войны? Бесконечные войны… Мало кто сумел прожить жизнь, ни разу не участвуя в них. Все без конца изменяется. По крайней мере Гранбретания предлагает постоянство.

— И страх, мой друг. Я не могу согласиться с тобой.

Граф налил себе вина, выпил и, зевнув, сказал:

— Ты слишком серьезно воспринимаешь такие вещи, Богенталь. Если бы ты повидал с мое, ты бы знал, что зло скоро проходит, либо само — от скуки, либо его искореняют другие. Лет через сто гранбретанцы станут здоровой и добропорядочной нацией.

Граф подмигнул дочери, но она, видимо, соглашаясь с Богенталем, не улыбнулась в ответ.

— Пороки этих варваров слишком укоренились, чтобы столетие излечило их. Один вид их солдат чего стоит. Эти раскрашенные звериные маски, которые они никогда не снимают, эти странные одежды, что они носят даже в жару, их позы, их походка… Они безумны, и их безумие наследственно, Богенталь покачал головой. — И наша пассивность — молчаливое согласие с ними. Нам следует…

— Нам следует пойти и лечь спать, мой друг. Завтра мы должны присутствовать на открытии праздника, — сказал, поднимаясь с кресла, граф.

Он кивнул Богенталю, поцеловал дочь, легко коснувшись губами ее лба, и покинул зал.

3. Барон Мелиадус

Ежегодно, в один из теплых дней после окончания летних работ, жители Камарга устраивают большой яркий праздник. Дома утопают в цветах; люди одевают богато вышитые, нарядные одежды; по улицам бродят молодые быки, и важно выступают стражники. А ровно в полдень в античном каменном амфитеатре, что на краю города, начинается коррида.

Зрители, пришедшие сюда, рассаживаются на гранитных скамьях, тянущихся по всему амфитеатру. На южной стороне арены небольшая часть трибуны скрыта под красной шиферной крышей, поддерживаемой резными колоннами. С обеих сторон это место закрывают коричневый и алый занавесы. Там расположились граф Брасс, его дочь Иссольда, Богенталь и старый фон Виллах.

Из этой своеобразной ложи они могли видеть почти весь амфитеатр и слышать взволнованные разговоры публики и нетерпеливое фырканье удерживаемых в загонах животных.

Вскоре с противоположной стороны трибун зазвучали фанфары шестерых стражников в украшенных перьями шлемах и нежно-голубых плащах. Их бронзовые трубы вторили шуму хрипящих быков и веселящейся толпы. Граф Брасс поднялся с места и сделал шаг вперед.

Крики и аплодисменты стали еще громче, когда люди увидели его, улыбающегося и поднявшего в приветствии руку. Дождавшись тишины, граф начал традиционную речь, открывающую праздничный фестиваль.

— Почтенные жители Камарга, хранимые самой судьбой от катастроф и бедствий Страшного Тысячелетия, вы, которым дана жизнь, празднуете ее сегодня. Вы, чьи предки были спасены великим мистралем, очистившим небо от ядов и нечистот, что принесли другим народам смерть и вырождение, посвящаете этот фестиваль Ветру Жизни.

Снова раздались восторженные крики и аплодисменты, и зазвучали фанфары. Потом на арену ворвались двенадцать огромных белых быков. Задрав хвосты, с красными горящими глазами, они метались по кругу: сверкающие на солнце рога, широко распахнутые ноздри… Быков целый год готовили к этому представлению. Каждому из них будет противостоять человек, который попытается сорвать повязанные на их шеях и рогах пестрые гирлянды или ленты.