Прощайте, серебристые дожди... - Анвер Бикчентаев

Теперь, при дневном свете, мальчик получше разглядел полицейский участок. Посредине комнаты стоял стол без скатерти, заставленный пустыми бутылками, грязными мисками и котелками, в углу — печка и рядом железная койка.

Вдоль стен, направо и налево от двери, протянулись две деревянные скамьи. На противоположной от входа стене висела большая фотография Гитлера, а над койкой — портрет Тараса Шевченко. Мальчика это очень удивило. «Вот два человека, которые никак не могут быть в одной комнате», — подумал он.

За печкой стояла чёрная классная доска.

«Наверно, тут была школа, — сообразил Азат, — и портрет поэта сохранился с тех пор… Просто его забыли снять со стены и выкинуть вместе с партами. Зачем полицаям Тарас Шевченко?..»

— А ну-ка дай посмотреть, бедолага, на что ты годишься? — проговорил Верзила, оседлав один-единственный стул. Наверно, тот самый, на котором еще недавно сидел учитель. — Сперва поешь, а потом — за уборку. Покажи, на что ты способен.

Азат не заставил просить дважды. С жадностью он набросился на хлеб. Мигом проглотил три ломтя с чесноком, выпил две кружки квасу.

Теперь можно приняться и за дело. Засучив рукава, Азат вымыл посуду, убрал со стола, подмёл пол. Трудиться он умел.

Пока мальчишка был занят уборкой, Верзила сидел на кровати. Он, кажется, совсем забыл об Азате. На губной гармошке выводил какую-то мелодию.

— Почистить винтовку? — спросил Азат, управившись по хозяйству.

Оружие полицая стояло в углу.

Отец научил Азата чистить винтовку — это пустяки для умеющего человека.

— Разве ты умеешь чистить оружие? Мальчишка прикусил язык.

— Если покажете, то смогу. — А про себя подумал: «Чуть не проболтался. Им не обязательно знать, что я сын комбата».

— Не трожь! — буркнул полицай.

«Нельзя так нельзя, — подумал мальчишка. — Я посижу, коли других дел нет. А ты наигрывай себе на своей губнушке…»

Куда там! В комнату вдруг ввалился Одноглазый. Увидев его, Азат живо вскочил. При нём, пожалуй, спокойно не посидишь.

— Проваливай отсюда! — Одноглазый грубо выругался. — Убирайся, фердаммтер!

Однако мальчишка не знал, куда ему убираться и что означает это нерусское слово «фердаммтер».

Вскоре вошел начальник холминской полиции. Он поморщился, взглянув на мальчишку, что-то буркнул себе под нос. «Если я им мешаю, почему они меня не отпускают?» — вздохнул Азат.

— Допрашивал? — спросил главный полицай.

— Нет, — ответил Верзила.

— Неспроста он явился в село. Так я понимаю.

— Разреши, начальник, я вышибу дурь из его головы? — вызвался Одноглазый.

— Может, его и не подсылали? — сказал Верзила.

— Надо кончать с ним! — стукнул по столу Одноглазый. — Чует мое сердце — наживем себе беды. Помяните мое слово. Где у него пропуск или какое другое разрешение? Ничего нет! За это расстрел полагается, сами знаете.

Мальчишка осторожно скосил на него глаза: неужели так просто можно порешить человека? Наверно, шутит, грозится только для виду…

«Он же пьяный! — вдруг понял Азат и вздрогнул. — Такому, пожалуй, убить человека ничего не стоит».

— Не хочу брать грех на душу и тебе не советую, — рассудительно заговорил главный полицай. — Мы его запишем в команду, которая вскоре должна отправиться в Германию. Без шума и спихнем с рук.

Одноглазый настаивал на своем.

Когда спор затянулся, Верзила подал голос:

— Долго я буду у вас на побегушках?

— Тебе что, надоело служить у меня? — нахмурился начальник. — Так тебя понимать?

— У нас должна быть прислуга. А хлопец работать умеет. Пусть поживет здесь. Я с него глаз не спущу. А там видно будет. Надо будет — отправим куда следует. Это у нас быстро делается.

Одноглазый твердил свое:

— Я не верю его нездешним глазам. Послушайте меня, дело говорю.

Наверно, он слов попусту не тратил, потому что рука его уже потянулась к кобуре.

— Отступись! — прикрикнул на него начальник полиции, потеряв терпение. — Ты того, не балуй оружием. А ну спрячь револьвер! На свой страх и риск оставляю хлопца при участке. А ты смотри, — повернулся он к Верзиле, — будешь за все в ответе. Верзила пожал плечами, точно говоря: «Чего вы боитесь?»

Одноглазый никак не мог успокоиться:

— Я ему покажу, почем фунт лиха! Он у меня будет знать сладкую каторгу. Я ему, азиату, устрою сладкую жизнь!

С того дня прошло две недели.

«Четырнадцать дней и четырнадцать ночей — немалый срок, ой какой немалый, — говорил себе Азат. — Если бы полицаи не следили за каждым моим шагом, то давным-давно тут и духа моего не было бы…»

Его сторожили почище, чём иного пленного. «Дело дрянь, — вздыхает Азат. — Какой я разнесчастный человек! Пожалуй, кроме меня, на всей оккупированной территории никто из наших ребят денщиком не служит. Денщиком у полицаев!»

День-деньской Азат жил тайной мечтою: «Будет заваруха — убегу! Честное пионерское!»

«У солдат одна задача — воевать. А у денщика девяносто девять нескончаемых обязанностей. Может, и больше, — горевал Азат. — Кто их считал!»

Чего-чего не приходилось делать маленькому денщику! Он и уборщик, и сторож, и повар, и рассыльный, и… Ближе к вечеру голова идет кругом, ноги будто налиты свинцом, глаза слепнут. Тут некогда предаваться размышлениям.

Однако не думать он не мог.

«Если расставить полицаев не по ранжиру, не по чинам, — рассуждал Азат, — а по степени жестокости, то Верзила занял бы последнее место после Одноглазого и начальника полиции. Это уж точно».

Азат всего повидал тут досыта. И сделал для себя кое-какие выводы. В двенадцать лет это уже необходимо.

«Почему начальник на всех, кроме фашистских чинов, наезжающих время от времени, смотрит через стакан? — спрашивал он себя. — Ему, наверно, стыдно глядеть землякам в глаза, оттого он делает вид, что важничает».

А вот Верзила, казалось, вовсе ни о чем не задумывался. День прошел — и ладно. Набил желудок — и хорошо. Поспал — чего же еще нужно?

Порою, однако, и на него что-то нападало, вроде угрызения совести, что ли… Как-то раз, захмелев, Верзила

выкинул в форточку немецкую губную гармошку, с которой в другие времена никогда не расставался.

А то был еще такой случай. Ни с того ни с сего Верзила сказал:

— Запутался я…

Азат не понял: в чем запутался? Даже на его ноги взглянул, на них — никаких пут. И руки свободные.

Сегодня на рассвете полицаи куда-то исчезли. Может, опять устроили облаву на партизан?

«Хоть бы их всех, предателей, партизаны там уложили!» — вздыхал Азат.

В мечтах своих он заходил порою далеко. Если бы у него была связь с партизанами, то он сумел бы заблаговременно предупредить их об облаве.

Но у него нет знакомого партизана. Ему в его положении остается одно: ожидать счастливого случая.

А тот счастливый случай, когда еще наступит!

За тонкой перегородкой завозился Верзила. Под ним жалобно заскрипела старая кровать. Минутой позже он стал чиркать спичкой. Полицай не встанет, пока не выкурит самокрутку.

Скрип кровати — первый сигнал для денщика. Ему полагается вскочить с топчана, одеться и затопить печку, пока начальство, громко позевывая, втягивает в себя дым махорки.

— Денщик обязан быть расторопным, — поучает Верзила.

Потом полагается сходить за водой на колодец, поставить в печь чугун с картошкой… Так обычно начинается трудовой день денщика, если не случается какое-нибудь ЧП.

— Эк его мотает! — прошептал Азат, взглянув на молодой тополь, раскачивавшийся на сильном ветру.

Второй день метет метелица. Азат гадает: придут нынче ребята лепить снежную бабу или нет?

Вчера они почти до сумерек играли на улице, напротив полицейского участка. Неужели в другом месте меньше снега или не так весело?

А может, они за кем-нибудь следят? Например, за ним, за Азатом. Однако он сразу же отбросил эту мысль. Зачем им нужен денщик полицаев? Просто тут привычно играть, потому что здесь до войны была их школа.

Как только ветер поутих и повалил крупный снег, мальчишки сбежались сюда шумною гурьбой. Они, как и вчера, смеясь и дурачась, начали лепить снежную бабу. Ребята спешили, точно опасались, что Снег растает, и они не успеют закончить начатое.

Азату очень хотелось быть вместе с ребятами — чего уж таить! Водиться с такой веселой компанией — одно удовольствие, это каждому ясно.

Среди них была одна-единственная девчонка, но какая! Бегала она не хуже ребят, дралась, пожалуй, побойчее, чем мальчишка. Вот это и дало ей великую власть над всей компанией. Вот почему и стала Маринка атаманшей.

Снежная баба росла на глазах. Сперва скатали огромный шар — одному с места ни за что не сдвинуть, сверху поставили другой, поменьше, и, наконец, приладили третий, там, где положено быть голове. Все было хорошо. Только под рукой не оказалось подходящего материала для глаз. Так, во всяком случае, подумал Азат, наблюдая за ребятами. «Я бы вынес им пару угольков, да разве они возьмут…» — горестно вздохнул он.