Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана

Жюли вздохнула, переложила маленькую дорожную сумку в другую руку и огляделась. «Наверное, все дети Гавра пришли сегодня поглазеть на отправление „Парижа“», подумала она. Жюли с интересом наблюдала, как жадно они впитывают развернувшиеся перед ними сцены, успевая при каждом удобном случае то схватить выпавшую из корзины пекаря булочку, то поднять с земли упавшую из ведерка цветочника розу, то незаметно дотронуться до шелкового платья статной богатой парижанки.

Когда-то с такой же толпой детворы на пирс являлась и Жюли Верне. Почти каждый год в плавание уходил огромный корабль, и местные ребятишки обожали участвовать в сопровождавших это событие празднествах.

Они высматривали в толпе заносчивых, с мундштуками и тросточками, пассажиров первого класса и нещадно их передразнивали. Смеялись над непонятным говором иностранцев, а когда появлялись фотографы, наперебой кривлялись ради того, чтобы их фотографировали. И, конечно, кое-кто из них пытался пробраться на судно, чтобы, спрятавшись там, попытать счастья в Нью-Йорке.

Когда Жюли было одиннадцать-двенадцать лет, она любила носиться по пристани и собирать самые длинные и чистые обрывки серпантина, а потом, точно лентами, подвязывала ими волосы или, обмотав серпантином руки, мастерила из него разноцветные бумажные перчатки.

Первое отплытие корабля Жюли наблюдала, когда ей было лет пять или шесть, и пришла она тогда на пирс вместе со своим самым старшим братом. Жан-Франсуа держал ее за руку, чтобы она не потерялась в толпе, и когда они подошли поближе к корме корабля, он присел рядом с ней на корточки и помог ей прочесть название парохода. «ПРОВАНС». Жан-Франсуа объяснил ей, что Прованс так же, как и Гавр, расположен на берегу моря. Но в Провансе круглый год солнечно и тепло, добавил он, а цветы такие пахучие, что воздух кажется напоенным ароматом духов. Позднее, когда Жюли стала подростком, она снова не раз видела этот корабль и со щемящим чувством вспоминала то давнее отплытие. К тому времени Жан-Франсуа уже погиб на войне. Кто бы мог подумать, что этот огромный океанский лайнер переживет ее старшего брата?

– Мама, папа, мне пора идти. – Жюли подняла взгляд на двух старичков в черном. – Еще надо переодеться в форму…

Отчий дом Жюли покидала впервые. Она получила работу во Французской пароходной компании и теперь отправлялась в свое первое морское путешествие.

– Конечно, – кивнула мать. – Нельзя опаздывать.

Не говоря больше ни слова, родители и Жюли обменялись поцелуями – такими невесомыми, что они почти не коснулись друг друга, точно все трое были не людьми, а призраками. Повесив дорожную сумку на плечо, Жюли углубилась в толпу у трапа пассажиров третьего класса. Пробираясь сквозь строй людей, она в задумчивости наклонилась, подхватила длинный обрывок зеленого серпантина и, быстро накрутив его на руку, к своему удовольствию заметила, что кое-кто из членов команды все еще стоит на пирсе. Проталкиваясь между пассажирами и местными жителями, она на миг замерла, ослепленная фотовспышкой, – но ведь не ее же снимают?

Возле корабля она заметила стайку соседских мальчишек – из ее квартала Святого Франциска. Подобно канатоходцам, они бесстрашно балансировали на толстых канатах, протянутых с парохода на пристань, и подначивали друг друга сосчитать бесчисленные корабельные иллюминаторы. При этом, указывая то на один, то на другой, каждый хвастался, что именно этот иллюминатор сваривал его отец. Их взгляды мгновенно обратились к Жюли.

– Au revoir, Жюли! – Раскачиваясь на тугих канатах, кричали они и махали ей на прощание. – Bonne chance![3]

Теперь, вдалеке от родителей, она позволила себе улыбнуться.

– Au revoir, mes enfants![4] И вам тоже удачи! – подойдя к трапу, воскликнула она в ответ.

Поднимаясь по ступеням, Жюли почувствовала, что на душе у нее все легче и легче. Бесцветное домашнее существование и безрадостный мир Гавра теперь позади, – начинается новая жизнь. В ней не будет места безмолвию, не будет места пустоте. И бившиеся о корму волны рукоплескали ее прибытию.

Поднявшись на борт, Жюли выбралась на палубу третьего класса. Она легко протиснулась сквозь толпу, сгрудившуюся вокруг швартового устройства и грузовых люков. Затем прошла на боковую палубу и прислонилась к узкому отрезку перил, который никто еще не успел занять. Взглядом отыскав родителей – выбравшись из толпы, они отошли от корабля подальше, – Жюли принялась нервно накручивать на руку серпантин: с той минуты, как месяц назад ей предложили эту работу, на нее то накатывала радость, то одолевали сомнения.

Она не сводила взгляда с родителей и все думала: неужели после ее отъезда они больше не скажут друг другу ни слова?

На пирсе смешались крики и смех, ржание лошадей и лязг подков, всплески аккордеона и скрипки. Констанция Стоун, оглушенная какофонией звуков, прохладно пожала руку сестре и кивком попрощалась с ее французским другом Мишелем.

– Что ж, прощай, – пробормотала Констанция и сделала шаг в сторону парохода.

Но не в силах сдержаться, она тут же обернулась к сестре.

– Ты ведь знаешь, Фэйт, тебе надо ехать со мной! – совершила она последнюю попытку. – Если бы у тебя было хоть какое-то сознание долга, хоть какое-то чувство ответственности перед семьей…

– А не ты ли годами долбила мне, что я лишена каких-либо представлений о нравственности, – с лукавой усмешкой прервала ее Фэйт. – Что ж, ты, наверное, была права.

Они замерли лицом к лицу. Констанция и ее младшая сестра. Фэйт – даже в двадцать три года она все еще отличалась ребячеством – стояла перед ней и улыбалась; облаченная в свободного покроя блузку, юбку и шарф, поверх которых спускалось длинное ожерелье, на голове у нее красовался расшитый бисером тюрбан – на вкус Констанции ни дать ни взять цирковая артистка. Она стояла, прижавшись к любовнику. Мишель был лет на восемь ее старше, в темной рабочей одежде и ботинках, заляпанных краской всех цветов радуги.

– О да! – вздохнула Констанция и снова отвернулась от Фэйт. Беспутная, безнадежная…

– Хорошего путешествия! – явно ничего не поняв из разговора сестер, с милой улыбкой воскликнул Мишель.

– Прощайте, – бросила обоим Констанция и на этот раз без колебаний зашагала прочь.

Вблизи парохода она облегченно вздохнула. Как долго они ехали поездом из Парижа! Но за это время она перекинулась не более чем двумя словами с сестрой – не говоря о Мишеле. После напряженных последних дней славно было побыть в одиночестве, отдохнуть от колких и злых ответов, враждебности и молчания.

Фэйт отказалась вернуться домой, превратив поездку Констанции в пустую трату времени. Констанции вспомнилось начало этого путешествия, вокзал в Вустере – на платформе плачут ее дочери, взгляд Джорджа исполнен недовольства и укоризны.

Она поступила наперекор мужу, и что из этого вышло? Фэйт ни в какую не хотела расставаться со своей новой жизнью в Париже. И теперь уже было не важно, помог бы ее приезд матери или нет…

Идя к кораблю, Констанция заметила впереди себя репортеров. Их было несколько. Вытянув шеи, они выискивали вокруг занятные сюжеты. Фотографы тут и там щелкали фотоаппаратами. А неподалеку Констанция приметила кинооператора – он снимал отплытие корабля для киножурнала новостей; и на случай если она попадет в кадр, Констанция поправила шейный платок, пригладила ладонями юбку и, глубоко вздохнув, стерла с лица последние следы раздражения.

На ней был костюм, несколько недель назад купленный для поездки в Европу. Едва примерив его, она почувствовала себя такой элегантной. Длинная черная юбка, белая шелковая блузка, красный с большим узлом шелковый галстук, образ завершала пышная серая шляпа. Но стоило Джорджу – к тому времени он хоть и смирился с ее поездкой, но все же злился – увидеть жену в этом наряде, он тут же начал ее дразнить.

– Дорогуша! – не преминул воскликнуть он. – Какая же ты предусмотрительная! Ты же будешь одета под стать кораблю! Подумать только, какое сочетание! Черный цвет и белый, да еще красный – под цвет пароходной трубы, а наверху серый дымок!