Паркур (ЛП) - Давид Бэль

Рассказывая обо всем том, что ему пришлось пережить в юности, отец так же рассказал одну историю, которая очень зацепила меня. Когда его переправляли на лодке из Вьетнама, у него обнаружилась грыжа яичек. Она вызвала заражение, и мальчика пришлось немедленно оперировать, там же, в открытом море, на лодке с множеством беженцев. У него не было никакой анестезии, лишь деревянный брусок, зажатый между зубов. Его вскрыли и вырезали грыжу. Я думаю, что это повлияло на него ужасным образом в плане, как физических страданий, так и психологических, как для человека, который пережил хирургическое вмешательство в таких условиях. Но даже после того, как он выжил, оставался большой вопрос, сможет ли он когда-либо иметь детей после этого. Его сила, именно она помогла ему выкарабкаться. Он был обделен физически, но показал, что это не может помешать жить полноценной жизнью, быть сильнее других и делать то, что намерен делать. Он уважал своих начальников, иерархию среди военных, но если что-то шло против его убеждений, он мог возражать, становиться настоящей непробиваемой стеной. Когда он только начал свою карьеру среди пожарных, его начальник дал ему задание почистить туалеты, и отец выполнил это задание, чтобы показать, что он его уважает, но так же он четко дал ему понять, что больше никогда не будет делать этого снова. Без насилия, лишь благодаря своим словам, своей убедительности… Мой отец был свободным, и ожидал от всех уважения своей свободы. Иногда это служило ему плохую службу. Как и все бывшие дети-солдаты, он имел проблемы с адаптацией, с импульсами, которые ему необходимо было научиться контролировать. Я видел в нем человека, который борется с собой всю свою жизнь. Он, к примеру, отказывался платить налоги, для него это были его деньги, заработанные тяжким трудом, он не видел ни одной причины, чтобы отдавать их государству. По сравнению с другими отцами, мой всегда находился где-то в другом мире.

— Уже будучи во Франции, пытался ли он как-то найти свою семью, вернуться во Вьетнам?

— Когда отец был еще в школе детей войска, двое или трое его старших братьев смогли прийти, чтобы увидеться с ним. Они сказали ему, что их отец был убит. Тогда он почувствовал себя настоящим сиротой, и то, что произошло с его отцом сделало его еще более черствым и закрытым. По приезду во Францию он обучался в приемной семье, но при этом всегда оставался отшельником. Спустя несколько лет он все же смог восстановить контакт с некоторыми членами семьи, когда они в свою очередь приехали во Францию в качестве беженцев. Двоюродные братья сообщили ему новость, что его мать и братья тоже были переправлены во Францию. С матерью они виделись пять или шесть раз, прежде, чем у нее случился сердечный приступ. В Далате он жил среди детей, которые по-настоящему потеряли своих родителей, и научился, как и они стирать эти семейные связи. Это как если бы им намеренно удаляли все чувства и эмоции, чтобы сделать солдатами. Он, казалось, был как-то отрешен от своей семьи, в особенности, от матери, с которой у него не было очень хороших отношений. Казалось, что она не проявляла особой любви к мальчику, когда тот был еще совсем маленьким. Даже пребывая в других семьях, он сохранял память об этом чувстве. Его мать, по-видимому, считала, что он был проклят, так как родился в семье шестым или седьмым по счету, а по вьетнамским традициям считалось, что такой ребенок был носителем проклятий. Мой отец не любил говорить о своей матери, о своем детстве, не смотря на то, что помнил множество деталей. К примеру, он рассказывал, что они жили в доме, находящемся недалеко от джунглей, и о том, что тигры иногда приближались к их селению, а порой даже заходили в дома… Его совсем не тянуло вернуться во Вьетнам. В конце своей жизни он еще немного вспоминал об этом. Я хотел предложить ему съездить туда, перед тем, как он ушел, хотел в каком-то смысле оставить это событие в моей жизни, но отца не стало ночью 31 декабря 1999 года прежде, чем мы смогли это сделать…

Описываемые в первом абзаце события проходят примерно на фоне первого десятилетия Первой Индокитайской войны, когда Раймонду было около 15 лет.

Раймонд Бэль.

Часть 2. Пункт отправления.

— Когда вы росли со своим отцом, который пережил множество невероятных жизненных историй, чувствовали ли вы непреодолимое желание подражать ему, восхищаться им?

— На самом деле первым человеком в жизни, которым я восхищался и которого брал за образец, был мой дедушка по материнской линии. Именно он воспитывал меня с самого рождения в апреле 1973 года и до моего четырнадцатилетия. Я прожил свои первые годы в доме в Фекампе, в Нормандии, и после короткого периода, когда я жил с матерью в Булонь-Биланкур (пригород Парижа), я вернулся к нему еще на три года в Вэнд. Мой дедушка был вдовцом и очень хорошо заботился обо мне. Как и мой отец, он был в прошлом пожарным Парижа с тридцатидвухлетним стажем работы. Он также был участником Второй Мировой Войны. Мой дедушка был еще совсем молодым, когда потерял свою любимую жену, однако он больше никогда не был женат. У него было очень много жизненных историй и приключений, но никто на самом деле не знал, чем он занимался. Я никогда не видел ничего особенного, пока жил под его крышей. Он мог пойти прогуляться, возможно, чтобы навестить своих друзей, но он никому ничего не говорил. Вне всяких сомнений он не хотел навязывать мачеху своим детям. Он имел достаточно уважения к своим детям или к самому себе, чтобы не выставлять на вид свои возможные похождения. Он был сдержанным и уравновешенным, а ещё обладал невероятным самоконтролем: в его доме всегда была пачка сигарет, но он курил только по воскресеньям после завтрака.

Я наблюдал за тем, как он выходит в жизнь, как он продолжает идти, не смотря на все несчастья, которые ему приходилось преодолевать, и это вдохновляло меня. Он по-настоящему стал для меня первым образцом: добряк, очень правильный, очень верный в своей личной жизни, уважаемый на своей работе. Мой дедушка никогда не боролся с кем-либо, он никогда не изучал военного искусства. Он был полной противоположностью моему отцу, который наоборот учился бороться до самой смерти. Он показал мне совсем другой жизненный путь, у него не было ни физических способностей моего отца, ни его силы духа. Для моего отца жизнь была джунглями, в которых ему приходилось обучиться осторожности, самозащите, в то время как мой дедушка был более безмятежным в своих отношениях с внешним миром: это сбалансировало мое обучение. Без него я, возможно, впадал бы в крайности, как мой отец. Я являюсь чем-то средним между ними. Во мне смешаны мудрость и смелость, уважение и протест, сдержанность и решительность. Мой дедушка и мой отец являются двумя колоннами моей жизни. Я вырос благодаря им двоим.