Паркур (ЛП) - Давид Бэль

Он понимал, что если нам в жизни дан какой-то дар, то нам не приходится за ним далеко идти, он уже есть в нас, но если же нет, необходимо работать: «Если тебе нужна крепость, укрепляй себя, если тебе нужна взрывная сила, прыгай, если тебе нужна скорость, ускоряйся». Воля не имеет смысла, если мы не готовы отдавать всего себя чему-то, если мы не готовы погружаться в себя, задаваться вопросами. Чем больше мы растем, тем больше вопросов мы задаем себе, тем больше оправданий находим, тем более мы себе кажемся умными, чтобы избегать препятствий. Несмотря на то, что все это опыт, и это помогает нам сталкиваться с вещами, которые приводят к нашему росту. Это именно то, чем является Паркур: находить препятствия, добровольно переносить сложности на своем пути, чтобы в настоящей жизни быть свободным. Мой отец не переставал повторять мне эти заповеди: «Если тебе предлагаются на выбор два пути, выбирай тот, что сложнее. Тот, что полегче — ты и так знаешь, что сможешь пройти его». Слушая и наблюдая за его действиями, я понял одну важную вещь: я пытался всего избежать, в то время, как он всегда во все вовлекался с головой.

— Все эти заповеди, которые вам передавались, они достаточно близки к идеологии боевых искусств…

— Я думаю, что просто-напросто идеология боевых искусств основана на жизни, точно так же, как и в Паркуре. В боевых искусствах, к примеру, есть множество отсылок к животным. Но совсем не важно, откуда исходит это мировоззрение, эта идеология — из боевых искусств или чего-то другого, если мы находим в ней смысл для себя. Для меня, к примеру, когда я начал практиковать Паркур, я в конце концов обрел для себя средство существования. В моей голове был настоящий бардак, у меня было такое желание найти свое место в жизни, что я прислушивался только лишь к своим желаниям, не обращая внимания на то, что для меня хотели окружающие. Я пошел путем, который сам для себя выбрал, и так и нашел себя. Не будучи вовлеченным в классическую систему общества, я развил в себе другой образ жизни. Я хочу уточнить один момент: мой отец взращивал во мне этот образ мыслей очень легко и ненавязчиво, без напора и фанатизма. Он делал это естественно, без каких-либо принуждений. В армии им, солдатам, не давали выбора: «Делай это, делай то, прими упор лежа, 50 отжиманий!». С ними обращались плохо — их заставляли. Это оставило свои следы, привело к отвращению. Он никогда не приказывал мне «Дэвид, я хочу, чтобы ты занимался Паркуром», он лишь показал мне путь. Выбор, заниматься этим или нет, всегда оставался за мной.

Главным образом он дал мне понять, что без доброй воли мы не способны ни на что. «Я, конечно, могу пнуть тебя, чтобы заставить что-то делать, но я ведь понимаю, что если в своей голове ты решил этого не делать, то ты не сделаешь этого никогда». Отец верил, что если хочешь что-то сделать, то всегда надо пытаться, снова и снова. Даже если нам плохо, даже если все очень сложно, даже если хочется сдаться. Наша способность говорить самими себе, что мы будем пробовать, пока у нас не получится, уже отличает нас от других. И для моего отца это было важно, не сводить что-либо к повторению рутинных действий, к тому, чем занимаются все люди. «Если ты хочешь развить свою силу, не становись перед зеркалом для того, чтобы в течение часа поднимать тяжелый вес, потому что в конечном итоге ты будешь хорош лишь в этом. Всегда ищи новые способы, другую манеру тренировки». Отец научил меня, насколько важно работать над собой и вкладывать всего себя в тренировки. Его главное кредо было: «Ты становишься тем, чему себя посвящаешь».

Часть 4. Первые шаги.

— Как проходили ваши тренировки?

— В самом начале отец давал мне простые упражнения, как, например, пройти, сохраняя баланс, по перилке, добраться из одного места в другое, не касаясь пола, забраться на маленькую стену, спрыгнуть… Он показывал мне лишь базу, не пытаясь навязать мне какой-то стиль или определенную технику. Таким образом, когда я плохо исполнял какой-то элемент, то я сам это чувствовал, мое тело мне говорило об этом. Если прыжок был неудачным, нам станет больно, в противоположном случае наше тело ничего не почувствует. Для него было важно повторять: «Повторяя движения десятки, сотни раз, мы приобретаем уверенность, с каждым усилием на то, чтобы сделать прыжок заново, приходит автоматизм».

Постепенно в ходе моих тренировок я понимал, что мне необходимо уметь намного больше, чтобы был прогресс. Это ощущение было внутри меня. На самом деле Паркур — это очень долгосрочная работа. Очень скоро я начал тренироваться самостоятельно в Лиссе и округе. Я должен был тренироваться на улице, пробовать исполнять трюки, пробовать как можно больше новых вещей. Я считал, что мне необходимо тренироваться в уединении для более быстрого прогресса, что мне нужно ставить себя в разные ситуации, чтобы продвинуться дальше. В моих ранних тренировках было много уединенности, но я не был одинок в своих мыслях: передо мной всегда был образ, который защищал меня, образ моего отца, который мог прыгнуть выше, дальше, лучше, чем я. Люди на улице думали, что я тренируюсь один, но на самом деле это было так, словно, я следую за кем-то невидимым, кто показывает мне разные вещи.

Иногда, когда мы виделись с отцом, я ему объяснял то, что смог сделать на тренировках, я рассказывал ему о прыжках, которые совершал. Он помогал мне советами в области физического развития: какие упражнения делать на ноги, чтобы улучшить выпрыг, как превратить скорость от разбега в силу для того, чтобы забежать на стену. Он был для меня своего рода гидом. Когда я возвращался к матери после времени, проведенного с отцом, я понимал намного лучше, где находится ключ, основа его успеха. Если он добивался многих вещей в жизни, то это значит, что этому предшествовал тяжелый труд. Я понял, что если я поставлю себя в такие же условия, я смогу больше приблизиться к нему, понять, что ему пришлось пережить.

— Было ли желание быть похожим на него (имеется в виду на отца)?

— Нет, я думаю, что я скорее хотел, чтобы он прежде всего гордился мной. Я хотел, чтобы он мог говорить своим товарищам: «Смотрите, это мой сын». Мне нужно было это признание, особенно среди старших, которые знали моего отца еще со времен, когда он был среди Пожарных Парижа. Я хотел, чтобы они смотрели мои видео и говорили: «Смотри, это сын Раймонда Белля, сын Камикадзе!». У меня, наверное, было это желание в самом начале, пережить то, что мой отец пережил, получить его опыт. Даже несмотря на то, что я понял, что это никогда не станет возможным, такого никогда не произойдет. Я не был во Вьетнаме, я был в Лиссе, я не был Раймондом, я был Дэвидом: в конце концов, я понял, что бы я ни делал, я и на ноготь не стану таким, как он, так что необходимо найти свой собственный путь. Конечно, это требует больших усилий в плане фантазии, так как вещи, с которыми он столкнулся были реальными, конкретными как пожар в здании, я же должен был сам придумывать и создавать себе ситуации. Я представлял, к примеру, что у меня нет руки, и задавался вопросом, как добраться из этого места до того с таким увечьем. Или, к примеру, если прыжок был слишком простым, я говорил себе: «Ну, хорошо! Представим, что я устал — бегал до этого два часа без остановки, будет ли этот прыжок таким же простым для меня?». Я ставил себя в такие ситуации, в которых я постоянно должен был побеждать самого себя. Мало-помалу я начинал входить во вкус, и это стало моим наркотиком, потому что мое тело уже требовало этого. Все сложнее становилось находить свои собственные препятствия — не повторять за тем, что делал отец и не делать снова и снова то, что я уже умел.