Дальняя командировка - Фридрих Незнанский

Усугубляло ситуацию еще и то обстоятельство, что сре­ди присутствующих оказались две женщины, больше дру­гих возмущавшиеся совершенно непристойным поведени­ем пьяных блюстителей порядка. Они тоже в свою очередь не собирались оставлять случившийся факт без послед­ствий. И одна из них трясла при этом своим удостовере­нием депутата областного Законодательного собрания.

В общем, понимал Гусаков, влипли его парни. И как еще на это дело посмотрит сам подполковник Затырин? Станет ли их защищать? Он ведь лично проинструкти­ровал старшего наряда, как разговаривать с коммерсан­тами, но ни о какой вежливости — это четко помнил Гу­саков — подполковник не говорил. Напротив, он требо­вал вести себя с этими лицами максимально жестко. Правда, оружие приказал не применять. Только руками действовать, но так, чтоб у этих «писак» в дальнейшем пропало всякое желание представлять себя «хозяевами жизни». Отбить у них охоту возражать, когда к ним об­ращаются те, кто имеет на это право. Словом, научить жить в обществе. Либо пусть убираются отсюда ко всем чертям.

Но подполковник в выражениях тогда не стеснялся. Наверняка ему тоже хорошо накрутил хвост раздосадо­ванный той историей с плакатом и газетной публикаци­ей, мэр — Савелий Тарасович Гузиков, которого, види­мо с легкой руки этих коммерсантов, в городе уже назы­вают Гузкой. И кто ж теперь за Гузку-то станет голосо­вать на ближайших выборах?

Вот поэтому, не желая брать на себя ответственность, капитан Гусаков, несмотря на поздний час, все же решил­ся побеспокоить своего начальника управления Павла Петровича и проинформировать его о скандально завер­шившейся ситуации с дежурным нарядом. Он ушел в со­седний кабинет, оставив в дежурке заявителей заканчи­вать их писанину, и стал звонить подполковнику.

Затырин, молча, не задав ни единого вопроса, выс­лушал сообщение, подумал немного и приказал дежур­ному, до собственного появления на службе, очистить помещение от посторонних — всяких там свидетелей и прочих, но оставить только двоих, «пострадавших от милицейского произвола», как те себя именуют, а он сей­час подъедет. Кроме того, надо немедленно вызвать «ме­дицину», чтобы та обследовала милиционеров, постра­давших от неправомерных действий нарушителей поряд­ка, и к утру оформила свои заключения в том виде, в ко­тором это требуется милиции. И чтоб ни слова ни про какую водку! А вот настоящих нарушителей, то есть обо­их бизнесменов, необходимо задержать до утра, до того момента, когда им будет предъявлено обвинение в напа­дении на сотрудников милиции при исполнении теми служебных обязанностей.

Был подполковник настолько резок и категоричен в своем решении, что у капитана Гусакова едва голова не пошла кругом. Все-то он понимал, но и видел также, как прямо на глазах ситуация сознательно переворачивается Затыриным с ног на голову. А ведь когда настанет время разбираться, и оно обязательно придет, держать ответ за всю эту дурь придется именно ему, Гусакову, и никому другому. Указание-то подполковник дает по телефону, и поди докажи потом, что это была его инициатива, а не дежурного! Нет уж, черта вам лысого! Сами приказывае­те — сами и отвечайте!

И решил дежурный не предпринимать пока никаких действий, пусть все идет своим путем. Не видит, мол, он веских оснований задерживать заявителей. А если уж подполковнику так неймется, если ему не понравилось, как сложилась им же созданная ситуация, пусть приез­жает сюда и сам отдает непосредственные указания — его воля, с него и спрос.

Но в районную больницу капитан все же позвонил и приказал прислать в дежурный отдел специалиста из травматологии — для официального установления степе­ни причиненного здоровью милиционеров ущерба.

Сороченко с Теребилиным закончили писать и пере­дали свои заявления Гусакову. Присовокупил капитан к этим двум и остальные заявления свидетелей происше­ствия. Пострадавшие, сказав, что все необходимое ими изложено, собрались уходить. Но Гусаков вежливо, не накаляя снова обстановки, слава богу пришедшей нако­нец в норму, попросил двоих заявителей остаться еще ненадолго — в отдел с минуты на минуту должен при­быть сам начальник управления подполковник Затырин, который хотел бы задать пострадавшим несколько воп­росов по существу вопроса.

Видя, что дело затягивается на неизвестное уже вре­мя, Сороченко с Теребиловым распрощались с товари­щами, отправили и своих жен в машину, а сами снова уселись за стол в ожидании приезда «высокого началь­ства».

Думали, что ждать придется долго, но Затырин, вид­но, и сам торопился закончить историю так, как он ре­шил. Его появление было решительным и несколько даже театральным. Высокий, красивый мужчина пятидесяти лет, с седеющими висками, в фуражке с высокой тульей, он вихрем ворвался в помещение, где сидели коммерсан­ты. Гневный взгляд его мельком пробежал по лицам си­дящих бизнесменов, затем он обернулся к двери и крик­нул хорошо поставленным голосом:

—   Дежурный! Почему до сих пор не выполнено мое указание?

В дверях появился задумчивый Гусаков и вопроси­тельно, будто ничего не слышал, уставился на подпол­ковника. А тот строго посмотрел на него и, не объясняя, заявил в пространство:

—   Я был сейчас у сотрудников отдела, пострадавших от неправомерных, незаконных и хулиганских действий этих, с позволения сказать, граждан! Я дал указание не­медленно задержать их! Почему они до сих пор чувству­ют себя здесь вольготно?! Надеть на обоих наручники!

Вот когда наконец пришло к Алексею с Дмитрием первое понимание совершенной ими глупости. Но было уже поздно. Они вскочили, попытались протестовать, но примчавшиеся на крик начальства милиционеры друж­но накинулись на них, повалили на пол, завернули им руки за спины и защелкнули наручники. Хорошо, поду­мали оба, что жены при этом не присутствуют...

—  Все что у них в карманах — на стол! Обыскать!

Казалось, ярости подполковника не было предела.

Однако это была и не ярость вовсе, а, скорее, садистское торжество' человека, опьяневшего от собственной влас­ти. Ему очень хотелось всем казаться ужасно страшным, но он сам же втайне побаивался своих действий. И оба задержанных это почувствовали. И сообразили наконец, что договориться с ним не получится — слишком боль­шую цену он заломит. И значит, придется срочно дей­ствовать иными методами — теми, которые доступны пониманию этого мерзавца.

На счастье или на беду, в комнату, утомившись ожи­дать мужей, заглянули женщины. Увидев своих мужчин лежавшими на грязном полу, они завопили пронзитель­ными голосами и кинулись к ним.

—   Кто пустил сюда этих сук?! — истошно заорал под­полковник. — Дежурный, твою мать! Выкинуть посто­ронних!

К женщинам бросились двое милиционеров и толч­ками попытались выставить их за дверь, но те продолжа­ли кричать и сопротивляться, даже пустив в ход свои су­мочки. Милиционеры, похоже, стали звереть и приме­нять силу. Увидев это, Алексей Сороченко заорал, пере­крывая зычным голосом крики и густую матерщину:

—   Что вы творите, гады?! Женщина беременна!

—   Скорее! — рявкнул подполковник. — Обеих за дверь, а то еще родит здесь, сучка!

—   Вы не смеете! — кричала Лиза Сороченко. — Я де­путат! У меня удостоверение! Он видел! — ткнула она пальцем в дежурного.

—  Видел? — уставился на Гусакова подполковник.

—  Так точно, депутат областного парламента.

—   А чего молчал? Идиот! Так, все! Слушай мою коман­ду! Этих не трогать. Идите отсюда, женщины, по-хоро­шему. А задержанных — в камеру. До утра, а там разбе­ремся.

Выходя из дежурки, Лиза бросила отчаянный взгляд на мужа и увидела его глаза, он намекал ей на что-то важ­ное, и она сначала не догадалась, но, выйдя, ойкнула, схватила подругу и кинулась с ней к машине:

—   Я поняла, что он хотел сказать!..

А милиционеры подхватили валяющихся на полу Сороченко и Теребилина за наручники, до боли загнув им руки, и волоком потащили в глубь коридора, где был оборудован «обезьянник» для нарушителей, который се­годня как раз пустовал.

Бросив их на бетонный пол, наручников с задержан­ных не сняли, но швырнули им одежду, из которой, есте­ственно, вынули все, что в ней было. В том числе и биле­ты на Москву, которые вызвали особое веселье среди ментов — как же, прокатились в столицу, голубчики!

Пускай прежде отдохнут перед дорогой!..

3

Нет, никак не ожидал подобного афронта для себя Павел Петрович Затырин.

Слово это ему нравилось своей изысканной стариной. Он вычитал его однажды в словаре, принял для собствен­ного сведения как посрамление противника и, случалось, употреблял — чаще всего к месту, чем вызывал опреде­ленное уважение у подчиненных.

Итак, он уже ложился спать, возвратившись к себе домой и приняв с устатку стакан охлажденной домаш­ней зеленоватой водки, настоянной на смородиновых почках — и вкусно, и лекарственно. А в общем, в самый раз перед утренним допросом обнаглевших бизнесменов. Да, они еще поползают перед ним, еще попросят про­стить за все прошлые и будущие свои грехи! А вот от него — и только от него одного! — будет зависеть окон­чательное решение их судьбы. Что бы там ни писали сви­детели — грош цена всем этим писаниям, потому что они, во-первых, лица заинтересованные, а во-вторых, все до единого были пьяные. А значит, их показаниям не толь­ко нельзя верить, но можно даже припугнуть, что их са­мих охотно привлекут за попытку ввести органы право­порядка в заблуждение.