Дом, куда мужчинам вход воспрещен - Карин Ламбер

Жюльетта с восторгом оглядывает огромные окна гостиной – во всю стену. Ей кажется, будто она летит по небу.

– Добро пожаловать в мое королевство!

Изысканным жестом, вызывающим у Жюльетты зависть, Королева приглашает ее сесть рядом с ней на огромный диван, обитый красным бархатом. На низком плексигласовом столике свесились из вазы-шара бледно-розовые пионы, роняя лепестки на пол. Два бирюзовых стакана и такой же графин с грушевым нектаром стоят на зеркальном подносе рядом с крошечными лимонными тарталетками и пирамидкой макарони.

Совсем как микадо[8], если я возьму одно, все рухнет.

– Итак, крошка… в твоей жизни нет никаких мужчин?

На данный момент. Но ненадолго.

– Это обязательное условие, чтобы жить здесь. Мужчины дальше калитки не допускаются.

А посылать эсэмэски по ночам можно?

Властность этой женщины, незыблемость правил поведения в доме – сказать Жюльетте нечего. Ей нужна эта квартира. И все же не хочется лгать.

– Но есть Макс, мой лучший друг…

Королева не дает ей договорить:

– Никаких мужчин в моем доме! Никаких нарушений! Но город большой.

Она, верно, отрубает ослушницам головы, как Королева в «Алисе в Стране чудес».

– И чем же ты занимаешься?

– Я монтажер.

– В чем состоит эта работа?

– Сейчас я делаю подборку культовых сцен. Для ретроспективы.

Королева разливает грушевый нектар. Наполняет один стакан, подняв голову, смотрит на Жюльетту, наполняет второй и, прежде чем поставить графин на место, спрашивает:

– А как ты их выбираешь, эти сцены?

– Наверное, руководствуюсь эмоциями, – отвечает Жюльетта.

Две женщины смотрят друг на друга.

– Сцены, которые волнуют меня, которые я могу смотреть бесконечно, и они никогда мне не надоедают, как в «Людях и богах»[9]. Вы видели?

– Три раза!

С ума сойти! Я пью грушевый нектар в облаках с королевой, которая рубит головы и фанатеет от кино!

– Помните тот момент под музыку Чайковского, когда камера дает крупным планом одно за другим лица монахов, решивших проститься с жизнью?

– Ти-ли-ли… Ти-ли-ли… ти-ли-ли-ли… Это же музыка из «Лебединого озера».

Рука Королевы порхает быстро-быстро, точно бьющая крыльями бабочка, выписывая все балетные па. Жюльетта не сводит глаз с ее танцующей руки.

Когда я в следующий раз буду смотреть фильм, непременно вспомню это мгновение.

Королева, успокоившись, возвращается к действительности:

– А какую сцену ты любишь больше всех?

– Роми Шнайдер и Филипп Нуаре в «Старом ружье»[10], встреча в кафе, – без колебаний отвечает Жюльетта.

– Не помню, что они там говорят.

И Жюльетта разыгрывает сцену, меняя интонацию на каждой реплике, говорит хрустальным голосом за Роми, басовитым – за Нуаре.

Клара. Чем вы занимаетесь?

Жюльен. Я врач. А вы чем занимаетесь?

Клара. Я? Ничем.

Жюльен. Совсем ничем?

Клара. Ну, так, пробую. Это нелегко… Что с вами?

Жюльен. Я вас люблю.

Взгляд Жюльетты устремлен на террасу: сад в поднебесье словно продолжает гостиную.

– Бамбук в горшках! Потрясающе!

– Моя гордость и мое наваждение.

– Наваждение? Почему?

– Они могут когда-нибудь расцвести.

– Ну, и…

– Только однажды в жизни, для многих из них это случается раз в сто двадцать семь лет. Все бамбуки одной разновидности расцветают одновременно по всему миру, где бы они ни были и когда бы их ни посадили. И потом погибают, обессиленные, тоже все одновременно. Если в этот день дует ветер, говорят, что можно услышать, как бамбук плачет.

– Вы еще и ботаник?

Королева смеется:

– Знаешь, растения на свой лад не менее удивительны, чем люди. Они общаются между собой посредством летучих химических молекул.

– Коллективное самоубийство?

– Скорее что-то вроде генетической памяти. Представь себе, что у нас все особи мужского пола были бы генетически идентичны, как бамбуки, и тоже испустили бы дух одновременно! – Голос Королевы вдруг наполняется чувственностью. – А мужчин в жизни женщины должно быть много. Тысяча мужчин… тысяча искр!

Тысяча? Хорошо же они здесь спрятались.

– Мужчина, который подарил вам дом…

– Ты, похоже, уже в курсе.

– Карла мне сказала… простите… я не думала…

Выдержав долгую паузу, Королева продолжает:

– Фабио. Это Фабио подарил мне дом. Как сейчас его слышу: «Сделайте его своим оплотом, mi amore[11]»… Только на сцене можно танцевать каждый день одни и те же па с партнером и ни разу не упасть. А жизнь – это сплошной риск.

Королева встает, делает пируэт, задевает ногой цветы, и последние лепестки пионов осыпаются на пол.

Жюльетта смотрит на нее, ей забавно.

А, понятно. Она накурилась бамбуковых листьев!

Королева отворачивается от Жюльетты, чтобы скрыть лицо, которое исказилось от боли. Опять это окаянное бедро. Она садится в маленькое кресло, раскладывает тарталетки с лимоном на две тарелки. Свет из большого окна окружает ее золотистым нимбом.

Какая она красивая, когда спокойна.

– Любовь – это прыжок в пустоту, – тихо произносит Королева. – Когда у мужчин голова идет кругом, они цепляются за своих матерей, детей или за свои игрушки. Помню, Анри…

Жюльетта передвигается на самый краешек дивана, чтобы ни слова не упустить из откровения.

– Ему было шестьдесят два года, и глаза его блестели, когда он говорил о своей страсти. Придя к нему, я обнаружила, что вся гостиная в его квартире занята этой страстью. Это была электрическая железная дорога!

Восточный экспресс с мужчиной! Купе, облицованные красным деревом, приглушенный свет лампочек над изголовьем, накрахмаленные простыни, заняться любовью между Стамбулом и Санкт-Петербургом…

– Весь год он ждал, когда же настанет время ехать в Амстердам, где он покупал в очень специализированном магазине новый вагончик или шлагбаум для вокзала. Мужчины коллекционируют, чтобы заглушить страх смерти. Они не могут умереть, не купив где-нибудь еще три марки или паровозик.

Зачем она выкладывает мне все это? Ей, наверное, скучно здесь. Публики у нее больше нет. Я смотрю премьеру фильма… Среда, четырнадцать часов.

– А женщины тоже коллекционируют?

– Женщины коллекционируют редко. Я вот коллекционировала мужчин.

Королева и ее любовники-однодневки.

Жюльетта отвечает с улыбкой:

– А я коллекционировала Мартин: «Мартина на пляже», «Мартина в деревне»[12]…

– Мартина слишком уж паинька для меня.

Королева поправляет узел волос. Взгляд Жюльетты скользит по ее рукам, сухим и морщинистым, как пергамент.

Эти руки были когда-то тонкими, прекрасными, гладкими, они ласкали.

– Тысяча мужчин – одно мгновение. Все они безумно меня любили. Недели пламенных ухаживаний и полет на одну ночь, единственный.

А! Вот, значит, почему «Королева»! Смерть самцу!

– Труднее всего, когда десятки мужчин дарили мне корзины роз или драгоценности, это сделать выбор. Я появлялась и исчезала, смотрела, слушала. За мужчинами так увлекательно наблюдать.

– Любовь, – говорит Жюльетта, – это еще и мелочи повседневной жизни: ходить вдвоем на рынок, готовить в четыре руки, вечерами рассказывать друг другу, как прошел день.

– Любовь, о которой ты говоришь, – это торный путь. Настоящая любовь необузданна, это не сад, который возделывают.

В комнату залетает шмель, садится на край рамы. Королева встает, осторожно, двумя пальцами, снимает его, кладет на ладонь и сжимает пальцы. Открыв окно, ждет, словно колеблется, потом все-таки выпускает его на свободу.

Помилован!

– Я кружилась для них и видела, как глаза мужчин загорались; так загорелись они у моего отца, когда он впервые увидел меня танцующей.

Лицо Жюльетты мрачнеет, и Королева тотчас вспоминает историю со «сломанной рукой», которую рассказала ей Карла. В десять лет Жюльетта наложила себе фальшивый гипс, чтобы привлечь внимание отца и матери. Она носила его неделю. Родители ничего не заметили.

Жюльетта резким движением берет печенье. Потом второе. Пирамида рушится.

Королева, понаблюдав за смятением девушки, встает, гладит ее по щеке и медленно идет к террасе.

Она словно себя увидела молодой, красивой, привлекательной для всех.

– Я живу с моими воспоминаниями, и ограда вокруг дома – моя надежная защита.

Как она хороша. Она еще могла бы пленять.

Королева стоит, отвернувшись от Жюльетты, лицом к бамбукам.

– Я тебя оставлю… дорогу ты знаешь.

6

Я тебя оставлю.

Жюльетта садится на ступеньку. Закрывает глаза, замирает.

…Лето, каникулы в Этрета́, ей восемь. Родители оставляют ее в «Клубе Пингвинов» на весь день – для ее же блага. Так они говорят.