Сиэль. Следы на снегу (СИ) - Жданова Алиса

Наверное, на моем лице отразился ужас, потому что я представила, что со мной сделает дядя Джоран, если узнает, что я не уберегла Наоми. Лучше пусть он думает, что я погибла там, вместе с ней… Ну а родители — я не видела их с пяти лет. Да я даже не знаю, где они живут.

Поэтому, с трудом уняв дрожь в коленях, я отрицательно мотнула головой. Я совершенная одна, господин Эттрейо. К сожалению, вы можете сделать со мной что угодно, и никто даже пальцем не пошевельнёт, чтобы остановить вас.

— Сиэль, — мою руку вдруг накрыла теплая ладонь, и, вздрогнув, я подняла неверящий взгляд на стол. Господин Эттрейо чуть сжал мои пальцы. — У тебя теперь есть семья. О тебе есть, кому позаботиться.

От его заявления мне почему-то стало только страшно, и я настороженно кивнула, готовясь забрать свою руку, лишь только он меня отпустит. Мужчина действительно убрал ладонь со стола, и моя собственная ладонь молниеносно исчезла в складках рукава. Вздохнув, дракон вытащил из стопки чашек на столе две маленькие пиалки и, разогрев чайник одним щелчком, разлил чай. Я сообразила, что это, по идее, моя обязанность, лишь тогда, когда он уже подвинул ко мне чашечку.

— Тебя били в приюте? — спросил он, не глядя на меня. — Шрамы остались?

— Д-да, — с запинкой отозвалась я, беря чашечку в руки. От нее поднимался сладкий аромат, и я просто вдыхала его, не решаясь пить.

— Где? — спросил он, и я, помедлив, дотронулась рукой до плеча:

— Тут. И тут, — моя ладонь сползла на предплечье. После единственной попытки побега мне влетело так, что на коже остались две тонкие длинные отметины. Госпожа Иман, конечно, понимала, что это снизит мою стоимость на рабском рынке, но спустить такую провинность не могла. Чтобы другим, да и мне, неповадно было.

— Уберем, — пообещал он, — когда вернемся в поместье. События, которые произошли с нами, оставляют след в душе, но вот с тела их убрать вполне возможно, — сказал он, и я невольно улыбнулась. Может, если у меня на теле не останется шрамов, то можно будет думать, что приюта и вовсе не было в моей жизни. Это был сон, просто сон… — Ты еще девственница? — вдруг спросил он, и я, поперхнувшись чаем, закашлялась.

— Что? — спросила я, но мужчина лишь поднял бровь, прекрасно зная, что я слышала вопрос. И поэтому мне не оставалось ничего другого, как молча кивнуть, чувствуя, что мое лицо вспыхивает жаром. Зачем ему это знать, мне интересно?

Чай, наверное, попал не в то горло, потому что я никак не могла откашляться. Тут господин Эттрейо, потеряв терпение, протянул руку, чтобы хорошенько хлопнуть меня по спине, но я, не поняв, шарахнулась от него, по пути врезавшись головой в полку.

— Ай, — беззвучно произнесла я, морщась и потирая макушку.

— Тебя никто не тронет, — вдруг произнес за моей спиной мужчина, и, обернувшись, я обнаружила, что он уже поднялся. — Ни я, ни кто-то другой. Можешь не опасаться. — И с этими словами он вышел, не забыв запереть дверь заклинанием.

3

Я поверила ему только через год. За все это время меня потрогал лишь лекарь, к тому же женщина, когда, как и было обещано, мне сводили шрамы с плеча и предплечья.

После того, как мы прибыли в поместье — огромное, с настоящим садом и прудом в нем, — я постоянно ожидала подвоха. Все казалось мне подозрительным: и то, что мне выделили собственную комнату с картинами и расшитым шелком покрывалом на кровати. И то, что меня не заставляли работать, а только учили. Может, господин Эттрейо поселил меня одну, а не со служанками, чтобы ему было проще ко мне приходить? Да и где это видано, чтобы выкупленный за деньги невольник не драил котлы на кухне, отрабатывая свою стоимость?

Ложась вечером спать, я опасалась, что меня разбудит неожиданный визит господина Эттрейо. Когда мне доставляли новую одежду, я боялась ее носить, потому что мне казалось, что мне придется расплачиваться за нее собой. Даже за столом я старалась есть поменьше — потому что думала, что, может, я для него еще маловата, и он ждет, когда я подрасту. Поэтому нужно есть поменьше и расти помедленнее.

Вскоре, однако, мою хитрость раскрыли, и мужчина пригрозил, что если я не буду нормально есть, он прикажет закрыть меня в комнате и кормить, пока не потолстею. Эта угроза возымела действие, но, скорее, мне стало невыносимо страшно, что он догадается, какие темные мысли на самом деле бродят в моей голове, и в чем я его подозреваю. Я же тогда просто сгорю на месте от стыда… Лучше буду питаться нормально.

К тому же, меня несколько успокаивало присутствие в поместье Эттрейо госпожи Илман — редкой, экзотичной красавицы с длинными темными волосами и ярко-синими глазами. Она проживала тут на положении гостьи, но даже мне было понятно, что она, как бы это сказать… возлюбленная лорда Эттрейо. Пока она тут, разве он позарится на тощую неуклюжую девчонку? Которая, к тому же, разгуливает в мужской одежде. Поэтому, хотя госпожа Илмон и сразу меня невзлюбила, я лично была рада, что она, так сказать, спасает меня от ненужного внимания.

Единственное, что теперь действительно меня тревожило — это полное непонимание, зачем я нужна лорду Эттрейо. Если он не собирается затаскивать свое «приобретение» в постель, то зачем он вообще купил меня? Благотворительность? Что-то слабо верится. Тем не менее, именно на благотворительность это и походило.

Весь первый год специально приглашенные учителя обучали меня письму, счету, литературе и даже владению мечом. Впрочем, последнее у меня получалось плоховато. Сам же господин Эттрейо учил меня успокаивать ум и контролировать свои способности. Как он объяснил, это — необходимый этап перед изучением магии.

И да, я все так же продолжала носить мужскую одежду и притворяться парнем. На мои осторожные вопросы, как конкретно я смогу помочь роду Эттрейо, будучи мальчиком, господин Эттрейо отвечал уклончиво, а потом и вовсе запретил спрашивать.

Впрочем, у меня были свои догадки. Если я получала настоящее мужское образование, то, возможно, лорд Эттрейо собирается устроить меня на государственную службу? Чтобы там я прославила род. «Наверное, через пару лет мне действительно станет все понятно», — успокаивала я саму себя.

Все это время я наблюдала за господином Эттрейо, пытаясь разгадать его мотивы. Я видела, как он разговаривает с людьми, с каким уважением они к нему относятся, и, наоборот, не видела от него ни злого поступка, ни гневного слова. Под конец года я вдруг поняла, что он — действительно хороший человек. Во время второго года в его поместье я уже перестала подпрыгивать, когда он заходил в комнату, и напрягаться, если мужчина подходил близко. А под конец третьего я уже была готова расшибиться в лепешку, только чтобы порадовать его.

Даже то, что лорд Эттрейо — настоящий дракон, меня больше не пугало. За три года жизни в поместье он не употребил на ужин ни одного младенца. Да и следов черной магии я нигде не обнаружила. Наверное, все рассказы о коварстве и безжалостности драконов — придумки. Как и те, что ходили в драконьей империи насчет фениксов: что мы сжигаем людей живьем и пируем на их останках.

Кроме этого, я смотрела не только на действия лорда Эттрейо, но и на то, чему он обучал меня. Мужчина вбивал мне в голову сочинения мудрецов и философов и повторял, что благородный человек должен быть добродетельным и честным.

— Величайшая честь, которой человек может удостоиться, — сказал мужчина однажды утром, когда я под его руководством разбирала главу в «Сочинении о смысле жизни», — это служение стране и императору.

Мы сидели в его кабинете. Утреннее солнце квадратами падало из окон, и лицо мужчины, как обычно, строгое и замкнутое, в его лучах выглядело особенно благородно. Я украдкой вздохнула. Разве человек, то есть, дракон, который верил в такие высокие идеалы, может быть извращенцем, каким я посчитала его при первой встрече?

Мне вдруг стало невыносимо стыдно за свое поведение в первые месяцы. Подумать только, я решила, что он привез меня сюда, чтобы надругаться! Над несовершеннолетним подростком, каким я тогда была. Такой благородный человек, как господин Эттрейо, ни за что бы не сделал чего-то такого, и подобные мысли лишь указывают на мою испорченность. Впрочем, светлый облик мужчины они нисколько не замарали, и я продолжала украдкой любоваться его высокой фигурой, когда он не смотрел на меня.