Вниз по кроличьей норе - Михаил Шевляков

– Ах, оставьте, Петр Борисович! – Сербский отмахнулся рукой. – Причина событий начала года кроется в существующих политических недостатках управления! Эдак вы стремление к прогрессу определите как психоз и начнете лечить! Даже странно, что вы, человек молодой, стоите на позиции столь реакционной. Да, мы имеем дело с Massenpsychose, с Massenpsychose, связанным с гипертрофированным техницизмом и прогностицизмом, но это случай единичный. Ваши попытки выстроить стройную конструкцию того мира, который создан их dyenoia deliriosa[3], ваши попытки вычленить нечто здравое в их neoglossia[4], я никак не могу счесть полезными для их излечения. Возможно, вы полагаете, что расспрашивая их о свойствах неких мобиле, которые они полагают доказательством своего пришествия из мира грядущего, вы сможете найти в стене их болезни слабый камень и разрушить таким образом эту стену, но я наблюдаю тот непреложный факт, что чем больше вы говорите с ними о реалиях мира, построенного их болезнью, тем более они уверяются в своих фантазиях.

– Прошу вас, не горячитесь, Владимир Петрович! – Корсаков поспешил остудить полемику своих коллег. – Если бы у нас были предоставленные той же полицией точные сведения о действительных личностях наших пациентов – обратить их конфабуляторные высказывания на разрушение химерической картины в их мозгу, на возвращение из мира иллюзорного в мир реальный, безусловно, было бы проще. Однако же полиция за эти два дня не сумела установить личностей наших пациентов и мы, кроме нашей обычной работы в стенах психиатрической клиники при славном Московском университете, должны заниматься еще и работой в духе Шерлока Хольмса… И, возможно, у нас попросту нет другого выхода, кроме как пытаться нащупать следы реального мира сквозь психическую болезнь наших пациентов. Но, Петр Борисович, я должен признать правоту Владимира Петровича: ваш вчерашний интерес к этим мобиле мог быть воспринят нашими пациентами как подтверждение вашей веры в реальность мира их фантазий. И, простите меня, но зачем вы уверили этого бедного юношу, Алексея Нечипоренко, что потребуете от полиции безотлагательно разыскать их мобиле? Неужели же вы поверили в то, что у каждого из них было по механизму, сочетающему в себе телефон вместе с телефонной станцией, аппарат Маркони, миниатюрные синематограф и граммофон? И все это не более ладони и носит имя, очевидно пришедшее из романа о капитане Немо с его «Mobilis in Mobili»! Ведь вы тем самым только укрепили их химеры!

– Напротив, Сергей Сергеевич! Именно таким образом я собираюсь эти химеры разрушить! Вы обратили внимание, насколько явственно они представляют себе эти мобиле? Причем, прошу заметить, что наряду с общим подобием в описании действия этих мобиле – несомненным следствием взаимного болезненного индуцирования наших пациентов – каждый знает, чем его мобиле отличается от мобиле других, и при этом отличия эти никоим образом не могут определяться одними лишь индивидуальными особенностями их заболевания. Вы обратили внимание, что двое из них, Николай Петров и Екатерина Варичева, говорят, что хотели себе лучшие мобиле, но не сумели их получить? Я уверен, господа, что эти мобиле есть не что иное, как реально существующие приборы из электротехнической лаборатории, которые поразили их воображение, и которые уже затем были их болезнью наделены фантастическими свойствами. Именно поэтому я не только тщательно записал рассказы о внешнем виде и работе этих устройств, не только попросил каждого из наших шестерых пациентов нарисовать их мобиле, но и действительно попросил разыскать приборы, подходящие под это описание. Как только они убедятся, что мобиле на самом деле не то, что наши пациенты вообразили о них, – о, после этого нам будет куда как проще спасти этих юношей и девушек из плена их фантазий. Полагаю, можно использовать также и гипноз…

– Я думаю, что лечение электричеством более действенно, чем гипноз, балансирующий между наукой и шарлатанством, – Сербский пытался возражать, однако было видно, что идея молодого коллеги относительно пресловутых мобиле уже не встречает у него такого неприятия, как раньше.

– Да, Петр Борисович, я должен признать, что недопонимал вашу идею, но теперь… – Корсаков хотел было продолжить, но его речь была прервана резким звоном стоящего на столе телефонного аппарата.

– Прошу прощения, коллеги, минуточку, – он приложил к уху трубку и несколько раздраженным голосом человека, отвлеченного от решения увлекательнейшей задачи, сказал: – Халло, халло, я вас слушаю!

Телефонный разговор действительно длился не более минуты, причем более профессор Корсаков не произнес ни единого слова. После пары фраз, сообщенных телефонным собеседником, он нервно сглотнул, невидяще, с третьей попытки повесил трубку на рычаг и застыл, глядя перед собой.

– Сергей Сергеевич, что стряслось? – взволнованно, в один голос спросили Сербский и Ганнушкин. – Что с вами, Сергей Сергеевич?

Корсаков ответил медленно, каждое слово давалось ему с трудом:

– Полиция нашла три мобиле. Один удалось включить. Он действовал недолго, но в нем действительно был миниатюрный синематограф…

– Включите еще раз, будьте так добры… – профессор Императорского Московского технического училища Борис Иванович Угримов потер переносицу и посмотрел на присутствовавших.

Молодой телеграфист, поддернув рукава пиджака, проверил затяжку клемм на элементах Лекланше и провода, идущие от элементов к прямоугольной эбонитовой колодке, на всякий случай еще раз подтянул медные винты, аккуратно вставил колодку в лежащее перед профессором устройство, затем повторил все то же с другим мобиле и повернулся к сидящему рядом юноше:

– Готово, прошу вас.

Юноша нервически облизал губы – он делал это почти непрерывно во время нахождения в кабинете начальника Охранного отделения Сергея Васильевича Зубатова – и начал нажимать клавиши.

От дикарской музыки с гулкими ударами барабанов, сопроводившей включение мобиле, профессор Угримов поморщился, а включивший устройство юноша нервно сглотнул и снова облизал губы. Ему явно было не по себе.

Не по себе было и остальным присутствовавшим здесь – хозяин кабинета катал по столу карандаш с серебряным наконечником, а телеграфист, бросая взгляды на свое нервничающее высокое начальство, не замечал, что и сам то и дело поерзывает на стуле.

– Что же… – профессор Угримов прокашлялся, – как называется эта система передачи волн Герца?

– Блютус, – юноша вновь облизал губы. – Понимаете, без сот нельзя позвонить, радио ваше тоже не ловится, я не знаю почему, но блютус работает.