Алый талисман - Евгений Подольный

Батя умышленно не перебивал летчиков: пусть выскажутся, злее будут. Прислушиваясь к разноголосице своих «сынков», морщился, чувствуя, что весь этот хаос суждений необходимо привести в какую-то систему. Именно этого требовал от него комдив Витрук. Ломовцев припомнил, как недавно комдив, прилетев в полк, крепко чистил его за то, что еще мало применяется новых тактических приемов. Витрук тогда так и рубанул: «Освоили «вертушку» — бомбометание с круга — и вертитесь в ней, как белка в колесе».

Припомнив сейчас этот неприятный разговор с комдивом, Ломовцев поднялся:

— Комэскам в эскадрильях провести разборы последних вылетов. Потолковать с летчиками о новых приемах ведения боя. Спрошу по всей строгости! Какие будут вопросы?

Поднялся комэск Гарин:

— Вот тут, товарищ командир, молодежь в бой просится, как быть? Проходу не дают.

— Будем планировать, — пообещал Ломовцев и, подумав, уточнил: — Наиболее подготовленных…

— А мои что, хуже, что ли? — подал с места обиженный голос Сморчков.

— И твои, Никита, соколята что надо. Не горюй, скоро всем работы хватит! — Комполка посмотрел на часы. — Ну все, сынки, хватит разговоров. Запуск по зеленой ракете.

Механик Беднов, задрав голову, неотрывно смотрел на кабину командира, стараясь не пропустить его сигнал к запуску мотора. Георгий Дворников, застегнув привязные ремни, сосредоточенно осматривал приборы и оборудование, изредка о чем-то переговариваясь с оружейником Котовым.

Котов, держась за откинутую назад подвижную часть фонаря кабины, стоял на центроплане и, кратко отвечая на вопросы летчика, кивал головой: мол, все в порядке, командир, оружие проверено.

Дворников снял шлемофон, подставил голову степному ветру, настоянному на запахах полыни и ковыля. Встретившись взглядом с механиком, понимающе подмигнул ему: «Не волнуйся, старина. Ракеты еще нет». И указал на север.

Там, на большой высоте, появился фашистский разведчик «рама» — «Фокке-Вульф-189».

Два «яка» яростно атаковали «раму»: из бескрайнего голубого простора сюда доносились глуховатые раскаты пулеметных и пушечных очередей. Но «рама» — высокоманевренная машина, сбить ее не так-то просто.

Теперь было ясно, что до той поры, пока не отгонят разведчика, вылета не будет: нельзя демаскировать свой аэродром. Крутилась же «рама» над ложным аэродромом. Ну и пусть себе.

Механик Беднов, поглядывая в сторону КП, еще раз обошел самолет, остановился у кабины стрелка. Наташа, выглядывая из-за пулемета, улыбалась ему:

— Спасибо тебе, дорогой Данилыч. И когда ты только успел их поставить!

«Их» — стальные листы, снятые недавно со сбитой машины, той самой, чей черный остов покоится на берегу Сейма, Беднов укрепил на полу и бортах заднего отсека, пока летчик и стрелок были на КП.

— Успел вот, Натаха. Что поделаешь, не позаботились пока конструкторы о защите стрелка. Видно, руки не дошли. Двоих уж ранило.

Поставил механик броневую защиту и по другой причине: остались у него дома, на Житомирщине, две дочки. Посмотрит на Наташу — и в сердце что-то перевернется, острой болью зайдется душа.

— Ты вот что, Данилыч, — Наташа вытащила из нагрудного кармана гимнастерки кусочек дюраля и протянула его механику, — вырежи здесь звездочку, да поаккуратнее, чтоб красивая была, ровная.

Беднов повертел в заскорузлых пальцах дюраль, покашлял соображая:

— Стало быть, на манер истребителей, чтоб вся слава на виду была?

Наташа покраснела, но сказала решительно:

— Не слава, Данилыч, а совесть. Те, кого мы хоронили, о славе не думали. И листы, что ты снял, и этот кусок дюраля — с их самолета. Понимаешь?

— Ну да, понимаю, конечно, чего там, — сконфузился Беднов. — Сделаю.

Над КП медленно поднялась зеленая ракета. Данилыч охнул и вперевалку побежал к носу самолета. Моторист Цыбуленко уже стоял у правой плоскости, готовый по команде механика выдернуть колодки из-под колес. Котов проворно растаскивал маскировку капонира.

Но вот Дворников поднял руку. Беднов, встретившись с его ставшим вдруг отчужденным, суровым взглядом, предупредил товарищей:

— Есть, от винта!

Георгий открыл вентиль воздушной системы, нажал вибратор запуска, и двигатель, раза два хлопнув, отозвался грозным, привычным для уха рокотом. Лопасти винта слились в сплошной, сверкающий на солнце диск. Гулкая дрожь прошла по стальному корпусу машины. Механик и моторист выдернули из-под колес колодки, и самолет, взревев мотором, натужно преодолев подъем капонира, мягко покатился по раздольному степному простору.

Наташа смотрела в сторону старта, куда один за другим подтягивались «илы». Самолет бати по портрету на хвосте определить было проще всего. За ним, судя по номерам, — машины Дементьева и Савика… А вот и «двенадцатый». Она помахала рукой и, увидев, как Алимкин кивнул в ответ головой, улыбнулась: «Удачи тебе, дорогой мой человек!»

Собрав группу над аэродромом, батя повел ее к линии фронта. Георгий шел замыкающим и время от времени слышал по радио звонкий голос командира: «Сынки, плотнее строй!» или: «Женя, голубчик, ну куда же ты вправо?» Такое «своеобразие» радиообмена явно ставило в затруднительное положение вражеский радиоперехват: попробуй разберись, кто такой «Женя» и что еще за «сынки». Ведомым же летчикам все было понятно: тембр батиного голоса они отличили бы из тысячи. Узнали Ломовцева и на станции наведения. Баритон с грузинским акцентом приказывал:

— «Байкал-первый», я «Гранит». Роспуск группы в квадрате семнадцать. Работайте смелее. Вас прикроют гвардейцы-истребители!

Это был заместитель командующего 2-й воздушной армией генерал Нанейшвили. Ломовцев тут же ответил:

— «Гранит», «Гранит», я — «Байкал»! Вас понял, роспуск в семнадцатом!

Дворников, стараясь подбодрить своего стрелка, сказал по внутренней связи:

— Наташка, смотри лучше. Последним достается в первую очередь.

И тут Беликова увидела, как слева, словно юзом, на них стремительно надвигается четверка тупоносых истребителей. Она невольно повела ствол «Березина» в их сторону:

— Товарищ командир! По правому борту «фокке-вульфы»!

— Это наши «Лавочкины», не волнуйся. — И рассмеялся. — Что, похожи?

— Вы чего? — обиделась Наташа.

— Так, ничего. Молодец ты, глазастая. Посмотри теперь на землю. Сила!

Там, внизу, поднимая рыжую гряду пыли, по дороге к фронту двигалась длинная колонна наших танков. Параллельно их движению выше «ила» проносились группы истребителей патрулирования.

— Что за самолеты? — спросил Дворников.

— «Кобры», — ответила Наташа.

— А не «мессеры»? Смотри лучше.

— Да нет же, «кобры», — упрямо повторила она, понимая, что командир ее проверяет.

— А почему «Лавочкиных» не узнала?

— Они новые, потому и не узнала. Видела только на картинке.

— А где они сейчас?

— Идут вверху, сзади. Но их только два.

— Все правильно, остальные ушли с батей влево, к Яковлеву. Скоро линия фронта. Карушин отвалил вправо. Они с Васей Юрьевым пошли по «железке». Так что мы с тобой остались одни. Ясно?

— Понятно, товарищ командир, — ответила Наташа, и Дворников покачал головой, услышав, как она совсем по-детски шмыгнула носом.

Он презирал всякое хвастовство, но тут вдруг сказал, как отрезал:

— Не бойся, Наташка, со мной не пропадешь!

…От Ракитного Александр Карушин и Василий Юрьев прошли двадцать километров над железной дорогой и, перевалив на бреющем полете линию фронта, полетели на северо-запад уже над территорией, занятой противником. Они подобрали высоту, необходимую для обзора местности и для атаки с ходу, — сто метров.

Дорога проходила справа от летчиков. Как назло, составов на маленьких станциях и перегонах не встречалось: резервы фашисты старались перебрасывать ночью. Наконец у станции Краснополье, встретившей смельчаков мощным зенитным огнем, пилоты заметили длинный железнодорожный состав, как видно, с живой силой: он состоял сплошь из теплушек, возле которых толпились фашисты. Заметив «черную смерть», они бросились врассыпную, из дверей горохом посыпались фигуры в серо-зеленых мундирах.

Карушин, качнув крылом, с ходу бросил самолет в атаку. Юрьев мгновенно повторил его маневр — и вот два «ила» несутся на цель. Пущены реактивные снаряды, дробно бьют пушки и пулеметы.

При выходе из атаки летчики замечают, что несколько вагонов загорелось, солдаты в панике бегут в укрытия. Получилось неплохо. Надо бы повторить заход. Но Юрьев слышит в наушниках шлемофона недовольный голос Карушина:

— Нас послали на настоящее дело, а мы тут на телятниках тренируемся. Давай, Вася, еще пройдемся вдоль «железки», может быть, найдем что-нибудь посолиднее?

Вася согласен. Он понимает: «посолиднее» — это танки. Ведь недаром в контейнеры их «илов» загрузили по полному боекомплекту ПТАБ. Да и интересно знать, что за штука эти противотанковые бомбы в деле.