De feminis - Сорокин Владимир

Алина и её молодая подруга Виктория, или просто Вик, после шумного вернисажа не вернулись в отель The Ludlow, снятый для них модным галеристом, серебряноволосым и словоохотливым Дэвидом, где они уже успели провести неделю, готовя выставку, а полетели к себе в СанФранциско. Такси помчало их из аэропорта по хайвею, покачало на родных холмистых улицах и подъехало к двухэтажному деревянному дому с четырьмя старыми пальмами, выкрашенному в цвет маренго. Служанка Тян встретила путешественниц, занесла в дом оба чемодана. На крыльце Алина глянула в небо. Край большой тёмно-жёлтой луны был объеден невидимым небесным слизнем. В отличие от дождливого Нью-Йорка октябрь здесь был прекрасен, в тёплом и чистом ночном воздухе висел знакомый, дурманящий аромат бругмансий. Алина вошла в дом и не успела с наслаждением втянуть в себя запах прихожей, как высокая, большая Вик оплела сзади сильными длинными руками, поцеловала в шею нежными губами:

– Старый наш и… сладкий дом.

– Мы в нём.

Алина повернулась, ответно обняла её. Они стали целоваться. И во время долгого поцелуя Алина вдруг почувствовала, как устала за сегодняшний вечер:

– Неужели мы…

– Катапультировались…

– Из экспозиционного гноя?

– Да… да…

Вик заторможенно отстранилась, пошла в гостиную, где Тян уже всё накрыла для ночного чаепития. Вик всегда двигалась как во сне.

Алина пошла за ней. Просторная гостиная, обставленная покойной Эстер в стиле шестидесятых, всегда радовала и успокаивала. Алина глянула на чёрную деревянную статую африканского идола, чьи острые уши были увешаны бусами Эстер, и улыбнулась. Слышно было, как наверху, в спальне Тян уже распаковывает чемоданы. Вик качала головой, словно не веря возвращению. И вдруг выкрикнула глубоким сильным голосом, подняв кверху тяжёлое, красивое лицо:

– Тя-а-ан!

– Да! – ответно крикнула служанка.

– В моём чемодане зелёная банка! Принеси сюда!

– Что там? – не поняла Алина, массируя себе затылок.

– Матча от Гвинет. От милой, доброй Гвинет. Она пришла к нам. Она любит твоё искусство. Выпьем сейчас, да? И ещё еда её в пакете… Тя-а-а-ан! И пакет с суперфудс! Белый! Тоже сюда неси! В холодильник!

– Сейчас… матча… – Алина глянула на настенные часы, показывающие четверть третьего. – Поздновато? Или рановато.

– Да нет… не рановато… – С привычно тяжёлым вздохом Вик снова обняла её сзади, покачала. – Ты была такая сегодня… божественная… они все ползали вокруг тебя, как пчёлы… замёрзшие…

– И этот рой стал гудеть как-то слишком… жалко.

– Замороженно! Мороз. Вечный мороз этого города.

– Невыносимая музыка. Признаться, нью-йоркская арт-сцена стала невыносимой. Пандемия что-то сделала с людьми. И это всё неслучайно.

– Это… тяжко… мне холодно до сих пор… ты согреешь меня?

– Конечно, милая. Мороз экзистенциальный, ты права. Если это та самая новая метафизика, то её разрушительность только начинает проявляться. А что будет через год, два?

Вик обречённо покачивала красивой большой головой:

– Нет, нет, нет. Нас там точно не будет. Никогда.

И сейчас мы вовремя… вовремя…

– Там припёрся этот идиот из “Артфорума”. Он опять напишет про мой “мучительно-неизбежный опыт травматического самоцитирования”!

– Напишет… гнусно… по-ледяному…

Алина нервно зевнула.

– И кого же мне травматически цитировать? Бёрдена? Или Аккончи?

Вик качала Алину:

– Тёплая моя… хочу… хо-чу, хо-чу…

– Вик, милая, я сейчас просто рухну.

– Не дам, не дам, не-дам… ты выпьешь матча милой Гвинет… и я…

– И ты…

– И я… и ты… и мы… Тян!!

Служанка вошла в гостиную с банкой и пакетом.

– Завари нам чая из этой банки.

– Сейчас.

В айфоне Алины послышался сигнал сообщения. Вик взяла его большой белой рукой, активировала:

– Это Элисон. Тайвань. Всё! Немцы опоздали.

– Уже?!

– Уже. Китайская роба…

– Сделала погоду? Или геополитический страх недоимперцев?

– Уже… уже…

– А может, просто потому, что он насилует её без маски?

Вик улыбнулась так, словно увидела забытый добрый сон. Рассмеявшись, Алина потянулась, помотала головой, подошла к низкому чайному столику, села, хлопнула в ладоши:

– Быстро! Стремительно. Т-35 продавалась четыре месяца, а?

– Всё не случайно… всё для тебя, божественная… лёд треснул.

– Новые старые времена?

Чай пили, как всегда, молча. Затем Вик привычно взяла Алину на руки и понесла в спальню на второй этаж.

После ласк на огромной квадратной кровати с фиолетовой простынёй Вик заснула. Полежав рядом, Алина встала и голая вышла из спальни в свою большую мастерскую. Её построила Эстер специально для Алины тридцать семь лет тому назад, сломав две межкомнатные перегородки и ещё отдав свой кабинет. В мастерской стояли три больших рабочих стола с эскизами, монитором, фотографиями, альбомами, фигурками, куклами, вырезками из газет и журналов. Здесь же были массивный мольберт, на котором Алина уже давно не работала, сундук с красками, вазы с кистями, проигрыватель, аудиоколонки, полки с альбомами, книгами, пластинками. Глухую стену мастерской полностью занимали фотографии в одинаковых рамках. Алина подошла к фотографиям. Слева направо по стене шла летопись её жизни: детство, Крым, Евпатория, мама, бабушка, школа, Киев, медицинский институт, Москва зимы 1983-го, Эстер и Алина, обнимающиеся на фоне Кремля, они же в ванной с бокалами в руках, они же целующиеся в сугробе, зал суда, Алина на скамье подсудимых, высланная Эстер, дающая интервью в аэропорте Нью-Йорка, Алина в зарешеченном окне тюремной психлечебницы, Эстер с феминистками на демонстрации у посольства СССР, 1986-й, пресс-конференция Алины, выпущенной из советской психушки и только что прилетевшей в США, Алина и Эстер со Сьюзен Зонтаг, Нэнси Рейган, Иосифом Бродским, Патти Смит, Мартиной Навратиловой, Ивом Монтаном, Катрин Денёв и Джорджем Харрисоном; Калифорнийский институт искусств, дипломная работа Алины – огромная голова женщины в прозрачном кубе с кипящей водой, ещё два объекта и вот – TR-1, первая инсталляция, родившая в арт-мире новое имя – Alina Molochko: настоящие кусты малины, живая Алина в ярком платье, отдающаяся манекену с ножом и вытатуированными на заднице глазами; TR-2, TR-3, TR-4 и знаменитый пятый TR, произведший фурор на Венецианском биеннале, – белокожий робот-альбинос, идеальная копия человека, насилующий чернокожую женщину, такого же робота, кусты малины тогда шевелились, как живые, ягоды меняли цвет, переливаясь алым и бордовым; TR-5, TR-6… TR-12, TR-18, TR-30… сколько их уже было – каждый год в галереях и музеях, венецианских палаццо и выставочных залах; менялись кусты, их цвет и форма, менялись и фигуры лежащих на поляне между кустами, их пропорции, цвет кожи, качество исполнения антропоморфных роботов, стиль татуировки на ягодицах мужчины; менялись одежда, формы ножей, оттенки стонущих и рычащих голосов, движения татуированных ягодиц и дрожащих женских ног, дождь, снег или просто разнообразный свет, сопровождающие инсталляцию.

Пустая рамка для TR-36 лежала на столе. Осталось только распечатать на цветном принтере фото инсталляции, вставить и повесить на стену рядом с TR-35.

“Завтра…” – подумала Алина и улыбнулась, поняв, что завтра уже наступило, за окном рассвело.

И этот бледный утренний свет ниоткуда, наполнивший мастерскую и раздвинувший её стены, заставил вспомнить то, что думалось каждый раз, когда очередной TR завершался фотографией в узкой рамке на стене. Алина подошла к дальнему правому углу мастерской. Он был пуст, и на полу в этом углу всегда лежала сухая трава.

Алина присела на корточки, глядя в угол. Её голое стройное пятидесятипятилетнее тело с холёной кожей и ещё молодой грудью замерло.

– Пустота! – скомандовала она громко.

И тут же в углу вспыхнула голограмма: смуглое черноглазое женское лицо в ореоле кудрявых чёрных волос.

– Замри, сука! – со злобой выкрикнула женщина по-русски и исчезла.