Старики - Роберт Равоев

Спустя два дня, когда Демин вторично приехал к обеду, Мастер про себя отметил, что его гость весьма быстро освоился с непривычным для него окружением, хотя, по-видимому, впервые оказался в таком богатом, хорошо обставленном доме. Он отметил, что молодой человек не теряет дара речи при обращении, и осторожно, деликатно высказывает свое мнение.

«Это больше нас сближает», – подумал он.

Ночью он опять думал о нем, и ему показалось, что ему невольно хочется помочь этому молодому, симпатичному юноше.

«Я помогу ему. Денег у меня много, а оставить их хоть одному, кому мне бы хотелось… некому! Этот хоть будет благодарен. Дам ему возможность поработать, закончить монографию. Дам ему тысяч десять и оплачу расходы, он приведет в порядок архив. А если окажется толковым, разрешу ему им воспользоваться, опубликовать много любопытного оттуда. Юноше будет обеспечена блестящая карьера!

Конечно, мои женщины упадут в обморок. Ведь терпят они меня не из-за хорошей зарплаты и благосклонности к моей персоне. Нет! Думают, что и им перепадет кое-что. Гадко, конечно! Но такова жизнь, таков человек, ничего не поделаешь. Терпеть их не могу. Но терплю, они меня тоже. Вот тут мы равны. Пожалуй, еще уйдут. Великолепно!»

В темноте послышался едкий тихий смешок старика.

«Если этот мальчик, как его зовут, то ли Темин, то ли Ломин, будет и дальше мне симпатичен, почему бы ему не оставить кое-что? Будет благодарен. И эта благодарность будет искренняя. Оставлю… и мне в радость… ну, сколько бы?»

Молодому человеку, почивавшему в своей клетушке, на третьем этаже старого дома, в ту ночь была преподнесена сумма в тридцать тысяч долларов, собрание исторических документов и книг, ценность которых не поддавалась денежному исчислению.

Но утром, выругав сестру Мэри из-за скверно сваренного кофе и будучи не в настроении, Мастер низвел долю Демина до десяти тысяч, хотя следующей ночью она снова выросла до тридцати тысяч.

Вот обрадуется!

В тот вечер, когда мастер пригласил Демина остаться пообедать, тот был настолько польщен приглашением, что у него чуть было не отнялся язык от волнения.

Второй обед тоже показался чудодейственным актом, но он прошел более спокойно, поскольку и хозяин и обстановка утратили обаяние новизны. Следующий обед, неделю спустя, прошел довольно непринужденно. Гость уже порядком освоился и на этот раз уделял больше внимания гастрономическим вкусам, чем рассказам хозяина о событиях давнего прошлого. Он был порядком раздосадован, когда Мастер попросил его задержаться и сыграть в нарды. Старик был старым и заядлым любителем этой восточной игры. Ушел он от него поздно – эгоист этакий, не дал человеку уйти пораньше и лечь спать, как привык к тому Демин. Он почувствовал, что испытывает чувство возмущения поведением старика. «Бранится, как последний сапожник! Уши аж вянут. И столько пить! В таком возрасте! Ну, ладно уж сам! Но и ему приходится выпивать за кампанию, а потом ходить оставшийся день с головной болью. Что говорить, несносный старикан!»

Наутро в нем заговорила совесть: «Я не справедлив, относится он ко мне как к родному и близкому человеку. Человек он теплый и бесспорно незаурядного ума».

Но когда позвонили из его дома и пригласили на чай, в нем снова вспыхнуло раздражение.

– Хорошо, я буду, – ответил он сухо. А внутри все кипело. «Как будто у меня нет других дел, кроме как развлекать его? Старый хрыч! Эгоист, думает только о себе. А еще эта игра в нарды!»

Всю дорогу, пока он добирался до дома мастера, он низвергал недовольство, но ноги почему-то вели его туда. Явился он хмурый, и скрыть это никак было нельзя.

– У вас мрачный вид, мой друг, – заметил Мастер.

Он только пожал плечами, изобразив виноватое лицо.

За чашкой чая Мастер сообщил Демину, что решил предоставить в его распоряжение несколько этюдов Пикассо и переписку с ним. В письмах он найдет интересные соображения, высказанные им по вопросам, как раз затрагиваемым молодым человеком в своей монографии. Демин оживился – вот это подарок! Вскоре хозяин придвинул нарды и предложил сыграть партию. Демин не посмел отказаться. И опять чувство недовольства и раздражения охватило его. Чтоб ему провалиться вместе со своими нардами!

Когда он собирался уходить, старик, волоча ногами, подошел и преподнес ему тщательно упакованную в деревянную обертку бутылку коньяка.

– Этому напитку не меньше полувека, тебе он очень кстати.

– Благодарю, – коротко ответил Демин.

Удаляясь от дома Мастера, он никак не мог уразуметь, чего в нем больше – благодарности или раздражения к этому себялюбивому старцу.

Он остановился около кафе, решив выпить что-нибудь прохладительное, а заодно, если повезет, встретить Ирину, которая преподавала в его лицее. Она ему нравилась. Ирину он застал в компании молодых людей. Он присоединился к ним. Бутылка, хотя и завернутая, не имела шансов остаться незамеченной и была принята с восторгом.

– Этому напитку, который вы только что выпили, почти сто лет, – немного приврав, торжественно объявил Демин.

– А с нами ничего не случится? – вдруг раздался тревожный голос.

На минуту все смолкли и уставились на Демина. «Даже тут неприятность от старика», – подумал он, а вслух произнес:

– Наоборот, я знаю, что это очень полезный коньяк. Меня угощал сам Мастер.

Он проводил Ирину, она расспрашивала о Мастере. В тот вечер он ее поцеловал. Быть может, к этому был причастен и старик.

Спустя два дня позвонили из дома Мастера и снова пригласили на чай. На этот раз Демин отрубил резко:

– Передайте Мастеру, что, к сожалению, не могу прийти.

– Одну минуту, – сказал голос. – Мастер хотел узнать, не пожелаете ли завтра приехать к восьми часам на ужин. Машина за вами приедет.

– Завтра, передайте, я приеду.

Настойчивость Мастера снова разозлила Демина. «Надо положить этому конец», – решил он.

На следующий день вечером они гуляли с Ириной по парку. Ирина была прекрасна, и Демин пожалел, что обещал быть к восьми часам у Мастера.

«Но это будет последний раз. Я должен сдержать свое слово, ведь я обещал», – размышлял он гордо.

В половине восьмого они сидели на скамейке в глубине парка, и он крепко держал ее за плечи. Она не сопротивлялась. Без четверти восемь они целовались долго и немного страстно. В восемь… ах, что было в восемь?!

Мастер сидел на веранде, которая вместе со столовой и спальней составляла весь его пространственный мир, и ждал своего молодого друга, который возвращал ему мир его прошлого. Через два дня приедет нотариус и оформит новое завещание. Но деньги, в сущности, отвратительная вещь. Другое дело – подарок. Эскизы Пикассо и еще кое-что и вот эта переписка, письма… он посмотрел на них с улыбкой и осторожно сунул их в широкий карман своего сюртука.

На веранду вышла сестра Мэри.

– Вам ничего не надо?

– Который час?

– Без четверти восемь.

Но он мог и не спрашивать время. Начиная с семи, он методично вытаскивал часы из верхнего кармана и смотрел на них. Он злился на себя за это. Вот в чем проклятье долгой жизни. Никого нет. Все умерли давним давно. Он один, уже много лет! Ему еще писали идиотские письма, выпрашивая автографы, деньги, но кто, кроме этого молодого человека, навестил его, проявил интерес к его жизни?!

В восемь старик вздрогнул, не идет ли машина. Через десять минут он выругался. Через двадцать минут машина подкатила к дому. Из нее вышел один шофер.

– Прошу прощения. Демина не было.

– Какого черта вы его не подождали?

– Подождал. Мне сказали, что его видели с девушкой. В парке. Мне кажется…

– Хорошо, можете идти. Позовите сестру Мэри.

Спустя минуту сестра подбежала к нему и вскрикнула от испуга. Мастер сидел в кресле, весь поникнув.

– Вам плохо?

Наклонившись, она услышала шепот:

– Помогите мне добраться до постели. Я что-то очень устал.

Пока она помогала ему медленно вставать на ноги, он смотрел на темнеющую дорогу, как человек, который видит ее в последний раз. Но когда встал уже на ноги, застыл на мгновенье, и вдруг выхватил из кармана сложенные письма и начал рвать их бешено и яростно, рассыпая по веранде. А потом сник и рухнул на руки оцепеневшей Мэри.

Забежавшие мысли

Кружусь ли я в толпе мятежной,

Вкушаю ль сладостный покой –

Но мысль о смерти неизбежной

Везде близка, всегда со мной.

– Не дождетесь!

Это говорит известный, популярный деятель. Говорит во всеуслышание. Имеет в виду старческую смерть. Но кому эти слова предназначены? Недругам, завистникам, недоброжелателям?

Наверное, это так. Порождены же эти слова страхом смерти, который, как демон, поселился в его душе. Он постоянно с ним, витает в его голове, в мыслях.

Человек не хочет умирать, и этому сумбурному желанию никто и ничто не препятствие. И коль скоро эскулапы постигли искусство проникать в неизведанные области души и тела, великая человеческая Надежда на бессмертие неожиданно забрезжила где-то там на горизонте.