Украинский нацизм. Исторические истоки - Вардан Эрнестович Багдасарян

работ по истории украинского вопроса сразу после войны, в марокканский период его эмигрантской жизни. Переехав за океан, он оказался первоначально в Канаде — стране традиционно высокой сосредоточенности сторонников украинского национализма. Это в еще большей степени подтолкнуло его к участию в полемике об украинской нации. Однако пребывание во враждебно настроенной среде заставило Ульянова в очередной раз сменить страну пребывания. На этот раз он переехал в США, іде в Йельском университете заменил в качестве основного лектора по русской истории Г. В. Вернадского.

Рис. 2. Историк Николай Ульянов о генезисе украинского сепаратизма

В 1966 году вышла специальным изданием (а с 1965 года печаталась периодически в журнале «Возрождение») монография Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма» (рис. 2). Автор подчеркивал, что речь идет именно о сепаратизме, а не о национализме по той причине, что как раз национальной-то базы украинскому самостийническому движению и не хватало и главной его заботой являлось доказательство отличия украинца от русского. Рецензент книги прозаик и поэт Н.В. Станюкович указывал на своевременность работы в связи с предсказываемым им демонтажем социализма в СССР, когда центробежные силы получат облачение, как в случае с украинством, в псевдонациональные одежды[14]. Но, к сожалению, на монографию Ульянова, которая не утратила актуальности и сегодня, не обратили вовремя должного внимания. Эмигрантская наука, кроме отзывов Н.В. Станюковича и С.А. Зеньковского (причем последний, несмотря на свой большой авторитет историка, демонстрировал крайне поверхностное ознакомление с ним), ответила на публикацию монографии молчанием[15]. Правда, есть указания на ознакомление с «Происхождением украинского сепаратизма» ведущих представителей американской советологии, в частности Р. Пайпса и 3. Бжезинского[16]. Но на Западе по понятным причинам монография Ульянова не могла получить широкую рекламу. Не могла она получить поддержки и в СССР как ввиду биографии Ульянова, так и из-за торпедирования проекта Украинской ССР.

Кто такие русские?

Но прежде чем говорить об украинской идентичности, надо несколько слов сказать об идентичности русской. Под русскими Ульянов понимал не какую-то этническую общность, а российский культурно-просвещенный слой, обеспечивающий функционирование государственной системы. Только уже впоследствии, когда интеллигенция пошла на поклонение к народному, русские перестали определяться в качестве такого культурного слоя, а истинно русскими были объявлены такие, которые в прежние века как раз таковыми и не являлись и именовались кривичами, радимичами, вятичами и т. д. — произошла крупнейшая подмена. Это имело и политическое значение, т. к. приводило к местному сепаратизму: под русскими стал пониматься некий симбиоз, состоящий из украинцев, белорусов и великороссов. Последних стали отождествлять с русскими вообще. «То были потомки древних вятичей, радимичей, полян, древлян, северян и прочих племен, составлявших население киевского государства и не слишком далеко ушедших от своих предков по пути цивилизации», — все это косвенно вело, с одной стороны, к расправе с культурой, с другой — и к развалу российской государственности. Искусственное создание литературой всех этих вышеуказанных национальностей явилось следствием превознесения быта против аристократичности, устранением столичного и заменой его периферийным. Типовая разница между «русским» и «великорусским» очевидна: сам термин «Великая Русь», появившийся в XIV веке (и то в кругах константинопольской монархии), не имел другого значения, как территория противоположной Малой Руси, отставшей вследствие литовского завоевания: «За обоими этими терминами явственно видны два разных понятия и явления. В самом деле, почему хороводные пляски «Трепак», «Барыня», «Камаринская» суть великорусские танцы, а балет «Лебединое озеро» — образец русского искусства? Великорусскими называются крестьянские песни, тогда как оперы Даргомыжского, Глинки, Мусоргского, Римского-Корсакова, даже при наличии в них народных мотивов — «русскими». Да и всей русской музыке, ставшей мировым явлением, никто не пытался дать великорусское имя. Тоже с литературой… Русскую литературу знает весь мир, но никто не знает литературы великорусской. Есть крестьянские песни, сказки, былины, пословицы, поговорки на различных великорусских диалектах, но литературы нет. Не слышно было, чтобы «Евгения Онегина» или «Мертвые души» называли произведениями «великорусской» литературы… Ни Тургенев, ни Чайковский, ни один из деятелей русской культуры или государственности не подводились под рубрику «великорусе». Даже олонецкий мужик Клюев и рязанский мужик Есенин, в отличие от прочих рязанских и олонецких великоруссов, значились русскими».

Украинская идентичность как инструмент вытеснения русской идентичности

Само по себе распространение термина «Украина» на известную ныне территорию украинского государства, согласно выводу Ульянова, являлось польским изобретением. Оно преследовало цель вытравить из сознания населения его общерусскую принадлежность посредством подмены прежнего обозначения «Малороссия» на новое — «Украина». Самостийный украинский литературный язык (в ульяновской оценке) — это также пропагандистская мифологема. Исходно это был такой же местный, территориальный диалект, как вологодский или орловский. И даже в отдельных районах малоросские крестьяне, владея каждый своим говором, с трудом могли понимать собеседника. Собственно же литературный язык был для них всех общий — русский. И кто внес больший вклад в его формирование — северяне или южане, — еще неизвестно: великоросс Ломоносов, малоросс Григорий Сковорода (вообще реформы XVII века, связанные в том числе с патриархом Никоном, были ориентированы на южные литературные образцы) или белорус Симеон Полоцкий[17]. В противном случае дело доходило до скандала вроде украинского перевода Библии, предпринятого Пантелеймоном Кулишом: «Хай дуфае Срулъ на Пана» (Да уповает Израиль на Господа)[18].

Местные говоры были лишены лексем государственного уровня, так как не относились к решению соответствующих задач. Политическая и научная терминология в них отсутствовала, и ее введение в украинский язык осуществлялось посредством искажения известных русских или изобретением новых слов. Большинство малоросской интеллигенции к попытке внедрения украинского языка в качестве литературного еще в XIX веке оставалось равнодушным. Предпринятое во главе с М.С. Грушевским и декларированное на весь мир создание украинской науки и культуры было сделано посредством зачисления в украинцы всех имеющих малоросские генетические корни ученых и культурных деятелей, хотя бы и всю жизнь проживавших в Петербурге, Берлине, Вене, Париже.

Примерно таким же образом создавалась, согласно ульяновской реконструкции проекта Украины, и история «Украинской государственности». М. П. Погодин, как известно, связывал генезис Киевской державы только с великоросским населением, впоследствии мигрировавшим на северо-восток. В противоположность ему М.С. Грушевский считал Киевскую Русь чисто Украинским государством, а самих украинцев обнаруживал еще в VI веке до н. э. Между тем общность, именующая себя русскими, московиты (мосхи) представляли собой, сообразно со взглядами самостийников, монголо-финский симбиоз, узурпировавший это имя, чтобы скрыть свое варварское азиатское происхождение[19]. К примеру, когда паломнику к святым местам игумену Даниилу король Иерусалимский разрешал поставить лампаду «за всю землю русскую», в откорректированной сепаратистской редакции