Солнце любви - Нэн Райан

— Вот именно, — подтвердил Бэрон. Он закрыл сейф, набрав пальцем комбинацию цифр, повесил на место портрет матери и повернулся лицом к брату. — Тайлер быстро смекнет, как это заманчиво: жить в Орилье и забот не знать. А как только наш дружок это сообразит, он мигом загорится желанием увидеть нашу сестрицу в роли своей разрумянившейся молодой супруги.

— Что ж, он, может быть, и загорится, только как мы сумеем уговорить Эми сказать ему «да»?

Бэрон пожал плечами:

— Похоже, женщины находят Тайлера привлекательным. Я пригласил его на сегодняшний вечер. Надеюсь, они с Эми поладят.

Лукас хмыкнул:

— Вот если бы еще Эми выглядела сзади поаппетитней, чем при отъезде из Техаса, а то здесь не найдется охотников с ней «поладить».

— И то правда. Зато в охотниках наложить лапу на Орилыо недостатка не будет, — напомнил брату Бэрон.

— Черт побери, об этом я не подумал. Да кто угодно может объявиться и жениться на нашей скромнице, лишь бы отхватить кусок ранчо.

— Попал в точку, братец. — Бэрон обогнул стол и присел на край столешницы. — На Эми должен жениться Тайлер Парцелл. Я из него могу веревки вить. Эми, естественно, передаст право собственности на свою землю новоиспеченному мужу, вот тут за дело возьмусь я и облегчу ему это бремя. Пока у Тайлера будет хватать денег на выпивку и хорошеньких мексиканочек, он будет доволен.

— И я с ним вместе, — со смехом добавил Лукас.

Бэрон лишь улыбнулся.

Низко надвинув шляпу и сощурив глаза от нестерпимого блеска солнца, Уолтер Салливен верхом на любимом пегом мерине обозревал свои владения с вершины пологого холма. Загорелой рукой он гордо указывал гостям на огромные гурты длиннорогих коров — техасских лонгхорнов, щиплющих траву на широких плоских равнинах, которые расстилались внизу. В облике Уолтера Салливена угадывались черты, роднившие его со здешней землей, — в нем были те же простота и сила. Его широкое, грубо высеченное лицо с неразглаживающимися морщинами в уголках прищуренных глаз, с собранным в глубокие складки лбом, потемневшими от солнца щеками и тяжелым подбородком напоминало суровый ландшафт пустыни. Человек твердых правил, бесхитростный и упорный, стареющий Салливен был наделен своеобразным безыскусным обаянием, присущим дикой природе.

Могучий пегий мерин под седлом у Уолтера был скроен из того же прочного и надежного материала. Широкогрудый и быстроногий, он отличался смелостью, умом и поразительной выносливостью. Восемь лет нелегкой жизни оставили на его теле свои отметины так же, как и на теле хозяина. Знай он, что такое гордость, он по праву мог бы с гордостью носить не только клеймо SBARQ на крестце, но и многочисленные знаки, оставшиеся на память о переделках, в которых ему довелось побывать: половину правого уха он потерял при нападении пумы, а глубокий рубец от давно зажившей раны указывал место, куда впилась горящая стрела кочующего в одиночку индейца из племени апачей. Ноги над копытами были все испещрены следами бесчисленных уколов длинных колючих листьев лечугильи — кактуса, произрастающего только в суровой пустыне Чиуауа.

И человек, и конь отлично приспособились к своему дикому краю. Оба любили его: здесь они выросли, здесь и умрут. И оба без ропота принимали ту долю, что выпала им в жизни.

Второй совладелец Орильи, все еще красивый седовласый дон Рамон Рафаэль Кинтано, был столь же стоек и мужествен, как и его техасский компаньон.

Уравновешенный, никогда не повышающий голоса Дон проработал в Техасе бок о бок с Салливеном много лет и, как и тот, знавал тяжелые времена, но и в пятьдесят он выглядел почти так же, как в тридцать, когда дерзкий молодой аристократ покорил сердце шестнадцатилетней экзотической ацтекской принцессы. Красивое лицо кастильца не изрезали морщины, тело осталось стройным и гибким, а манеры сохранили спокойное достоинство.

Дон любил Орилыо. По правде говоря, больше, чем Орилью, он любил только единственного сына, Луиса. Как он гордился своим сильным красивым мальчиком, наделенным и умом, и почтительностью к старшим, и трудолюбием. Дон не уставал благодарить судьбу: после того как окончится его земной путь, Орилья по наследству достанется сыну.

Всякий раз, когда дон Рамон садился на чистокровного гнедого жеребца и из-под широких полей сомбреро окидывал взглядом просторы ранчо, его испанское сердце переполняла гордость. Половина всего, что мог охватить глаз, и еще многого, скрытого за горизонтом, принадлежала ему. И его сыну. И сыну его сына.

Когда ландо подъехало к высоким белым воротам ранчо Орилья, Эми попросила Луиса на секунду придержать лошадей.

Очарованный индеец с радостью повиновался и, добродушно улыбаясь, наблюдал за девушкой. А она, едва дождавшись, когда экипаж остановится, вскочила с сиденья, сорвала с головы соломенную шляпку и раскинула руки, как будто хотела заключить в объятия весь мир. Запрокинув белокурую головку, она взглянула на высокую, освещенную солнцем арку.

С мощной поперечины свисали, ярко сияя в блеске солнечных лучей, двухфутовой высоты чеканные серебристые буквы: ОРИЛЬЯ.

Эми, смеясь от счастья, простерла руки вверх, словно хотела дотянуться до букв, но кончики пальцев не доставали до них на добрых восемь — десять футов, хотя она и стояла не на земле, а в ландо.

— Ты сейчас упадешь и расшибешься, Эми. — Луис протянул руку, чтобы поддержать девушку за талию. Эми с улыбкой повернулась к нему:

— Не упаду. Ты меня удержишь. — Она снова медленно опустилась на сиденье кареты, накрыв своими ладонями руки Луиса. Бесконечное доверие к нему — вот что выражало сейчас ее лицо. — Ты никогда не допустишь, чтобы я расшиблась. — Она взглянула прямо в глубину его бездонных глаз. — Ведь не допустишь, Тонатиу?

— Никогда, — пылко и решительно подтвердил он. Его руки властно сжали талию девушки. Неожиданная, странная сила этих изящных пальцев заставила Эми задохнуться в сладостном испуге. А когда Луис привлек ее ближе к себе, так близко, что его лицо оказалось в какой-то жалкой паре дюймов от лица Эми, ее охватило пьянящее восторженное чувство, которому она не находила названия.

Напряженное лицо Луиса смягчилось.

— Никогда, — повторил он тихо и улыбнулся.

Глава 3

На вершине пологого холма в конце длинной подъездной аллеи, обсаженной пальмами, привольно раскинулась асиенда — жилище хозяев ранчо Орилья; полуденное солнце играло в цветных витражах окон, как в россыпи драгоценных камней. Импозантный особняк, строительство которого было закончено летом 1841 года, со стенами толщиной восемнадцать дюймов, сложенными из необожженного кирпича, красной черепичной крышей и гладкими кирпичными полами по праву считался красивейшим зданием на сотни миль в округе.

Планировка дома, построенного в виде гигантской подковы, была продумана таким образом, чтобы два различных семейства, обосновавшиеся в нем, ни в малейшей степени не стесняли друг друга. Поэтому в центральной части здания располагались две просторные гостиные, или, как их называли по-испански, sala, и две вытянутые в длину столовые.

Два совершенно одинаковых крыла, уходящих плавной дугой к конюшням и хозяйственным службам, могли похвалиться роскошными покоями для хозяев и десятком спален для гостей. Салливены занимали западное крыло асиенды, Кинтано — восточное; центральный фасад был обращен к югу.

Из всех парадных комнат нижнего этажа, включая огромный бальный зал с дубовыми полами, имелся выход на красивый внутренний дворик, где смуглые садовники любовно взращивали дикие растения пустынь нагорья. Чуть ли не круглый год здесь пышно цвели мириады кактусов, радуя глаз игрой ярких пурпурных, желтых и алых пятен, а их тонкий пьянящий аромат наполнял благоуханием теплые романтические ночи. Между юккой, эсперансой и высокими агавами прятались крашеные скамьи из узорного кованого чугуна.

Добрая дюжина слуг ухаживала за домом и садом. Во всем огромном поместье трудилось семьдесят пять ковбоев и вакеро, живущих на ранчо круглый год. Большие, беленные известью конюшни вмещали сотню лошадей, и еще четыре сотни паслись на конских выгонах Орильи. Тридцать две тысячи великолепных лонгхорнов — техасских длиннорогих коров — жирели, пережевывая сочные травы и молодые побеги на равнинных лугах и на склонах отдаленных гор.

Приближаясь к огромному зданию, словно вырастающему из голой бесплодной земли, Эми с новой силой ощутила, до чего же она скучала по Техасу и Орилье. Поклявшись в душе, что больше никогда не уедет отсюда, она с особым, пристальным вниманием окинула взглядом открывшуюся ей картину, чтобы запечатлеть в памяти каждую мелочь; ее переполняла радостная уверенность в том, что сегодняшний день — один из самых важных во всей ее жизни.

Ей хотелось запомнить этот день целиком, до мельчайших подробностей: ощущение палящих лучей солнца на лице, громаду асиенды на фоне безоблачного синего неба. Выражение сверкающих черных глаз Тонатиу в ту минуту, когда она вышла из поезда. Силу его рук на талии.