Сардины атлантические, или Золотой иллюминатор - Андрей Васильевич Попов

было. И так получилось, что совсем незадолго до прихода «Украины», я стал владельцем пяти листов триплекса, обменяв их на ступичные подшипники для «Запорожца». Два листа легли на мой стол и стол технолога, а еще три стояли за шторкой раздевалки, ожидая своей участи.

И вот тут заходит в мою коморку Григорий и кладет на стол, на мой новенький триплекс, какую-то очередную железяку:

– Андрей, посмотри, вот эту фаску нужно сделать больше чем …

Пауза затянулась, а Григорий все смотрел и смотрел на стол, и я понимал, что взгляд его сфокусирован не на железке.

– Что это?

– В смысле, что это? Ты же сам принес этот хлам.

– Я не о грунд-буксе. На столе у тебя что?

– Триплекс. Небьющееся стекло с полиэтиленом внутри. Новейшие технологии. Не видел, что ли?

– Нет. Э-э-э-э. Слушай. Отдай мне его, Андрей. Отдай! Будь человеком. Проси, что хочешь, но отдай.

– Подожди, а грунд-букса?

– Да ну ее. Забудь. Отдай мне это стекло.

– А как же ты насос починишь?

– Пусть капитан-директор думает. Завтра на совещании скажу, что исчерпал свои возможности. А я тебе за триплекс пак «Сардины» отдам. Свежайшие, Андрей, свежайшие сардинки. Просто пальчики оближешь. Специально для себя катал, на оливковом масле! – и Гриша стал убирать с моего стола чертежи, бумажки, наряды и так далее.

– Ты, что делаешь? – спросил я его.

– Ну ты же мне отдаешь триплекс.

– Да отдаю, отдаю. Но зачем громить мой стол.

– Ну так как же тогда я его заберу? – он недоуменно смотрел на меня.

– А это не твой триплекс. – сказал я.

– Как не мой? Ты же мне его отдаешь.

– Твой вот здесь. – и я, как фокусник, эффектно отбросил шторку с раздевалки, глазами показывая на три листа.

Такого изумления я не видел никогда. И этот человек, производящий за полгода несколько миллионов банок консервов!

Увидев такое богатство, Григорий, на некоторое время потерял дар речи, но придя в чувство, быстро сообразил.

– Андрей я возьму два. И не спорь. Помоги мне, пожалуйста, донести их до парохода. Заодно я тебе экскурсию устрою. Ты ж не был, наверное, на таком судне?

– Ладно. Бери, грабь, крохобор несчастный. – я попытался изобразить деланное негодование.

… Мы с комфортом доехали до «Советской Украины» на цеховой электрокаре и поднялись по высоченному трапу на борт. Чтобы добраться до каморки Григория нам пришлось, со всей осторожностью, все-таки в руках у нас было хоть и небьющееся, но все же стекло, преодолеть целый лабиринт узких коридоров, крутых подъемов и спусков. Оказавшись на месте, первым делом мы примерили триплекс на стол. И о чудо! Его как будто изготовили для него. Вот прямо тютелька в тютельку. Радости Григория не было предела. Он тут же принялся раскладывать под стекло всякие календари, бумажки и таблицы. Полюбовавшись на свою работу, он, словно спохватившись, вспомнил обо мне.

– Пойдем перекусим в нашу кают-компанию, а потом я тебе пароход покажу.

В небольшой комнатке был накрыт белой скатертью стол и стояла большая тарелка с ворохом жареной рыбки золотистого цвета. Нам подали серый хлеб из пароходной пекарни и какую-то зелень.

– Видишь какая упитанная. Нагуляла бока у Африканских берегов. Ее нужно обязательно сбрызнуть вот этим соусом. – Гриша пододвинул мне маленькую бутылочку.

– И в консервы такая же идет? – спросил я с полным ртом.

– Всякая идет. Просто если нужно что-то «для себя» особенное, то мы специально идем на конвейер и отбираем сколько нужно. В прилове чего только не попадается. Ты ешь, ешь.

И действительно. Рыбка была небольшая, но толстенькая, ровно на два укуса. И проглатывалась она мгновенно. В общем, съели мы огромную тарелку очень быстро и вкуснее чем эта сардина, я жареной рыбы не едал, ни до этого, ни после.

Пообедав, мы пошли гулять по пароходу. В машинном отделении мы посмотрели на дизеля, высотой в двухэтажный дом, с верхней палубы заглянули в трюма, глубиной добрых пятнадцать метров, поднялись на капитанский мостик, с высоты которого было видно весь завод. Удовлетворенные прогулкой вернулись снова в рыбцех. И тут я обратил внимание на иллюминатор. Вроде бы обычный иллюминатор, каких на пароходе сотни. Но этот был начищен до зеркального блеска, обрамлен в рамку и закрыт специальной шторкой.

– Слушай, а что это он так выделяется?

– Так это ж «золотой иллюминатор».

– В смысле золотой? Прямо золотой-золотой?

– Да нет конечно. В переносном смысле.

– Мне Виктор говорил, что это название как-то связано с тобой?

– Вот же … я с ними разберусь. – заулыбался Григорий.

– Понимаешь, на плавзаводе я отвечаю за качество продукции. Если с мукой и рыбьем жиром все просто, их трудно испортить, да и идут они на корм животным, то с консервами все непросто. Пока настроишь все автоматические линии, пока котлы выйдут на стабильный режим, столько брака бывает наделаем, что иногда страшно становится. Вот в последнем рейсе закаточная машина постоянно заминала край банки. Вроде ерунда, совсем чуть-чуть, но вид не товарный. В продажу такая банка не пойдет. Значит брак. А внутри-то все нормально, консервы отличные. Пока разобрались, нашли и устранили причину, накатали несколько тысяч банок. Рыба-то поступает на конвейер сплошным потоком, его ж не остановишь. То вдруг котел стал барахлить. Пар стал нестабильно поступать в автоклав для стерилизации. Совсем на чуть-чуть, температурный режим в пределах допуска, но банка немного вздулась. Все, брак. А через пару дней банка пришла в норму, я отправил консервы на анализ. И что ты думаешь? Все нормально! Но рисковать никто не стал, пришлось списывать всю партию. Бывает, конечно, как и везде настоящая халтура.

– Слушай, а вот откровенный брак куда убираете? На склад? – я окинул взором тесные проходы рыбцеха.

– Та никуда. Сам видишь. Куда тут складировать. Да и нельзя брак показывать, а то могут такой нагоняй устроить, что мало не покажется. Про Продовольственную программу партии слыхал? Поэтому избавляемся от него любыми возможными способами. Если брак чисто механический, и консервы нормальные, то что-то может съесть экипаж, что-то можно отдать рыбакам на траулеры или военным, которые нас охраняют, что-то продать или обменять у местных. А если брак по анализам, то тут можно только втихаря утилизировать.

– В смысле утилизировать? На пароходе есть для этого специальное оборудование?

– Специальное оборудование? Хм. Ну можно и, так сказать. Садишь двух матросов, открываешь вот этот самый иллюминатор и «Прошу все за борт!». Его и называют «золотой» потому что столько через него утилизировали консервов, что можно было бы изготовить его из чистого золота.

Увидев мое выражение лица, Гриша засмеялся:

– Не переживай так сильно, и здесь не все пропадает. Местные аборигены прознали про это. Подплывают на своих джонках и дежурят бывало сутками. А когда происходит сброс, тут прямо шоу начинается. И сачками ловят, и лодки подставляют, и несмотря на акул ныряют чуть не за каждой банкой.