Равнодушие - Мари Уинтерс Хэйсен

колоннами белых обитателей были также недосягаемы, как особняк Астора в Нью-Йорке.

Когда пароход проплыл, он решил присоединиться к Саймону, прежде чем лечь спать. По дороге в таверну, где ждал друг, он минул трех белых мужчин, чья пропитанная потом одежда говорила о них, как о простых работягах, которые в большинстве были докерами и грузили-разгружали пароходы. Трое тащили чернокожую девушку в кусты и срывали на ней одежду.

— Помогите! — кричала девушка, ее карие миндалевидные глаза молили Лиама, а мягкие, полные губы тряслись от страха.

Хотя его и нелегко было испугать и он никогда не убегал с поля боя, но три мужика против одного — вряд ли справедливо. Несмотря на сострадание к девушке, Лиам пренебрег положительными качествами своей натуры и отвернулся.

— Прошу, не оставляйте меня!

Певец продолжал идти, не обращая внимания на ее упорные мольбы.

— Так будь ты проклят! — злобно крикнула она, когда трое пьяных спорили, кто будет первым. — Проклинаю за твое бессердечие и трусость.

— Хватит болтать, малышка, — предупредил один из нападавших и ударил ее по скуле.

«Молю Бога, чтобы ты узнал, что значит быть во власти таких людей», — подумала она и потеряла сознание.

* * *

На следующий день Лиам проснулся поздно, проспав до середины дня. Вчерашний сон неоднократно прерывался ночными кошмарами девушки-рабыни с мягкими, полными губами. Когда он, наконец, встал, то почувствовал угрызение совести.

«Нужно было ей помочь, но я был один. Какая у меня возможность справиться с тремя мужиками?» — подумал он, оправдывая свои действия и успокаивая совесть.

Плотно позавтракав, Лиам упаковал в чемодан одежду и личные принадлежности. После вечернего представления труппа должна была сесть на поезд и отправиться в Джексон. Предвкушая неудобную поездку в поезде, он решил размять ноги и немного прогуляться. Лиам, выйдя на центральную улицу, прошел мимо нескольких рабынь, следующих за хозяевами. Показалось ли ему или нет, но они смотрели на него глазами, полными гнева.

«Нет, — заключил он. — Эти женщины боятся глядеть в глаза белому человеку».

И все же жуткое чувство того, что стал предметом ненависти, преследовало его. Впервые, будучи раньше очарованным довоенным миром в Чарлстоне, ему захотелось сбежать в безобидный Манхеттен. Но Джексон, как и Теннесси и Кентукки, — рабовладельческие штаты, — ждали его впереди, и последнее представление должно было пройти в Натчезе.

Направляясь в театр, он стойко переносил, как казалось, полные негодования взгляды мимо проходящей чернокожей девушки.

«Отвернись», — говорил он себе, как сделал прошлой ночью, когда напуганная девушка отчаянно нуждалась в помощи.

Лиам вошел в театр со служебного входа в задней части здания. Прибыв на место рано, ему не нужно было пробираться в гримерную сквозь толпу. За общим туалетным столом сидели лишь двое актеров. Он быстро переоделся и сел перед зеркалом, взял баночку с гримом и аккуратно стал накладывать краску на лицо. Покрыв щеку, он заметил перемены в отражении: черты лица стали другими, более мягкими и похожими на женские. В зеркале он увидел ее лицо.

— Проклятье! — вырвалось у него, и он оттолкнул стол.

— Что случилось? — поинтересовался сидящий рядом партнер.

Лиам снова посмотрел в зеркало и увидел свое лицо в образе чернокожего.

— Ничего, — пробормотал он в ответ. — Думаю, что нужно пойти на свежий воздух.

Лиам вышел через служебную дверь в теплый миссисипский вечер и глубоко вдохнул. У него, потрясенного необычным случаем, не было никакого желания говорить с коллегами по сцене, южная ночь успокаивала, и он не уходил, пока зрители не заняли свои места и шоу не началось.

— Вот ты где! — воскликнул Саймон, когда увидел Лиама за кулисами. — Я думал, что ты собрался пропустить вечернее представление. И где же ты был?

— На улице.

— Просто не можешь оторваться от красоты Юга, не так ли?

— Полагаю…

Слова пропали, когда Лиам посмотрел на зрителей. Это чернокожий, сидящий в третьем ряду?

«Как глупо, — сказал он себе. — Только белым позволено находиться в театре».

— Ты в порядке? — спросил Саймон. — Выглядишь так, будто увидел призрак.

Оркестр, который стал играть классический менестрель, возвестил о начале представления и избавил Лиама от необходимости отвечать.

Во время прощального выступления в Натчезе певцу показалось, что увидел в зале лицо своей мучительницы. Дрожа от страха, он как-то сумел сохранить спокойствие. Однако после исполнения последней песни он вбежал в гримерную, не дождавшись вызова на поклон в конце представления. Лиам сел за столик, схватил тряпку и стал стирать с лица краску. Певец был в ужасе, когда под ее слоем показался темный цвет кожи.

— Что за черт? — воскликнул он.

Когда Лиам отчаянно старался избавиться от грима, он услышал, как в комнате эхом раздалось проклятие рабыни: «Черт бы тебя побрал. Проклинаю тебя, бессердечного труса, и молю Бога, чтобы узнал, что значит быть в милости таких людей».

Краска была снята, но лицо оставалось черным.

— Эй, парень — закричал помощник режиссера, когда увидел, что в комнате сидит чернокожий. — Ты знаешь, что тебе нельзя здесь находиться.

— Но это же я, — крикнул певец. — Лиам Мак-Дэйд. Я певец менестрель-шоу.

— Да-да. А я Томас Джефферсон. Пошел вон, пока я не надрал тебе задницу.

Когда Лиам покидал гримерную, он слышал аплодисменты зрителей. Все исполнители покинули сцену и поспешили переодеться: они старались успеть на поезд до Джексона. Лиам подбежал к Саймону Уиллису в надежде, что друг узнает его.

— Что такое, парень? — спросил молодой человек из Нью-Джерси. — Тебя отправил сюда твой хозяин с посланием для кого-то?

— Ты не узнаешь меня? — спросил певец.

— Нет. Я не вожу дружбы с чернокожими.

— Это же я, Лиам Мак-Дэйд!

— Пошел вон, — сказал Саймон, отталкивая его. — Мне нужно успеть на поезд, и нет времени на глупости.

Когда Лиам увидел, что к нему приближается помощник режиссера, он выскочил через служебный ход и побежал на вокзал, но цвет кожи не позволил сесть в пассажирский вагон.

«Что делать? Что делать?»

Единственной мыслью было бежать, он направился к Миссисипи. По дороге, примерно в том же месте, где прошлым вечером насильно схватили девушку, он столкнулся с группой пьяных докеров.

— Посмотрите-ка, кто у нас здесь, — медленно произнес самый высокий.

— Ведь ты не станешь убегать, парень? — спросил человек пониже.

Лиам отчаянно пытался объяснить.

— Я не раб, а певец в менестрель-шоу, родом из Пенсильвании, где отец был шахтером.

— Похоже, что тебя бросили в угольную пыль, — сказал высокий, вызвав смех у остальных спутников.

— Я белый человек, честно! Это всего лишь грим. Он, должно быть, обесцветил кожу. Я на самом деле певец в менестрель-шоу.

— Певец, да? — спросил тучный мужик. — Тогда послушаем, как