«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - Чарльз Брандт

Пока я стоял на кухне у моего дискового настенного аппарата, готовясь набрать номер, который знал наизусть, я раздумывал, с чего начать разговор с Джимми. По опыту переговоров, когда я был в профсоюзе, я знал, что сначала не худо бы прокрутить в голове то, что ты собрался сказать, а уж потом и рот раскрывать. К тому же разговор предстоял нелегкий.

Когда Джимми, выйдя в 1971 году из тюрьмы по президентскому помилованию Никсона, стал оспаривать запрет на свое президентство в профсоюзе, с ним стало сложно разговаривать. Такое иногда случается с теми, кто выходит на волю. Джимми в ту пору удержу на язык не знал – и по радио, и по телевидению, и в газетах. Стоило ему рот раскрыть, как он тут же принимался рассуждать, как он еще покажет мафии и выставит всех этих тварей из профсоюза. Договорился даже до того, что, мол, не позволит мафии запускать руки в пенсионный фонд. Кому понравится, если кто-то там собрался прирезать курицу, которая золотые яйца несет, да еще в твой карман? Сказать, что Джимми слишком уж налегал на критику, значит, ничего не сказать, в особенности принимая во внимание, что это сам Джимми и никто другой протащил этот сброд в профсоюз и, самое главное, допустил до пенсионного фонда. И в профсоюз Джимми пристроил меня через Рассела. И меня здорово расстроило, что Джимми подкапывается под моего друга.

Я давно начал тревожиться, еще за девять месяцев до этого телефонного звонка, сделанного по разрешению Рассела. Джимми тогда вылетел в Филли выступить главным оратором в «Казино Латин» на вечере в честь Фрэнка Ширана. Там было 3000 приглашенных – близкие друзья, родственники, сам мэр, окружной прокурор, ребята, с которыми я вместе воевал, певец Джерри Вэйл, танцовщицы «Голддиггер Дэнсерс» с ногами от ушей, да и полно других гостей, которых ФБР записало бы в «Коза Ностру». Джимми преподнес мне золотые часы, инкрустированные бриллиантами. Потом, обведя взглядом публику с возвышения в зале, заявил: «Вот уж не думал, что ты так силен». Из его уст это прозвучало странновато, ибо Джимми Хоффа был одним из двух величайших людей, с которыми мне довелось встретиться в жизни.

Еще не успели подать стейки, мы еще только фотографировались, как вдруг одно из ничтожеств, с которым Джимми отбывал срок, возьми да попроси у него десять кусков на бизнес. Джимми сунул руку в карман и выдал ему две с половиной штуки. Таков был Джимми – добрая душа.

Разумеется, присутствовал и Рассел Буфалино. Он – второй величайший человек, которого я знал. Джерри Вэйл спел любимую песенку Расса «Spanish Eyes» лично для него. Рассел был боссом семьи Буфалино с севера Пенсильвании, большей части штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и Флориды. Резиденция у него была не в самом Нью-Йорке, поэтому он не входил в пятерку главных нью-йоркских семейств. Но все равно все эти семейства обращались к нему за советом. Если подворачивалось важное дельце, которое непременно надо было провернуть, его поручали Расселу. Его уважала вся страна. Когда в нью-йоркской парикмахерской застрелили Альберта Анастасиа, семья поручила Расселу присматривать за делами до тех пор, пока они не утрясли все вопросы. Трудно представить себе того, кого уважали бы больше, чем Рассела. Он был очень влиятельным. Широкой общественности он был неизвестен, но все семьи и федералы[4] знали, насколько он влиятелен.

Рассел преподнес мне золотой перстень, изготовленный по его спецзаказу всего для троих – для себя, для своего заместителя и для меня. Сверху на нем была помещена монета в 3 доллара[5] в окружении бриллиантов. Расса очень ценили в кругах скупщиков драгоценностей и домушников. Он был пассивным компаньоном[6] в нескольких ювелирных магазинах Нью-Йорка.

Золотые часы, подаренные мне Джимми, я ношу и сегодня, как и подаренный Расселом перстень. А на другой руке у меня перстень с камнями по месяцам рождения дочерей.

Джимми и Рассел были похожи. Мускулов обоим было не занимать, и оба были низкорослыми даже для тех времен. Росс был ростом 174 см, а Джимми примерно 166 см. В те времена я был где-то 192 см, и мне всегда приходилось наклоняться, когда мы разговаривали. Оба были умницы. Они были сильны как физически, так и умственно. В одном они разнились – и это важно: Расс был тихоней и неразговорчивым, никогда не орал, даже если его взбесить. А Джимми, тот с полоборота заводился, так что ему часто приходилось сдерживаться. И еще он обожал известность.

Вечером до банкета в мою честь мы с Рассом переговорили с Джимми. Мы сидели за столиком в ресторане «Бродвей Эдди», и Рассел Буфалино напрямик заявил Джимми Хоффа, чтобы тот прекратил попытки стать президентом профсоюза. Сказал ему, что, мол, кое-кто ничего не имеет против Фрэнка Фицсиммонса, который замещал Джимми, пока тот сидел. Кто именно, сказано не было, но все поняли, что речь шла о людях, которые были рады без проблем получать большие кредиты из пенсионного фонда дальнобойщиков, поскольку уломать этого Фицсиммонса ничего не стоило. Они получали денежки и при Джимми, когда он был при делах, да и Джимми кое-что имел с этого, но все кредиты предоставлялись на условиях Джимми. А Фитца эти ребята нагнули. Впрочем, Фитца ничего, кроме выпивки и гольфа, не интересовало. Думаю, нет смысла растолковывать, сколько денег можно отжать из миллиардного пенсионного фонда.

Рассел тогда сказал:

– Ради чего ты на это нацелился? Деньги тебе вроде как не нужны.

А Джимми ему ответил:

– Дело не в деньгах. Я не позволю Фитцу подмять проф-союз.

После этих посиделок я уже собрался отвезти Джимми обратно в отель «Уорик», когда Расс отвел меня в сторонку и шепнул:

– Поговори со своим другом. Объясни ему, что это такое.

На нашем языке это означало не что иное, как смертельную угрозу.

Уже в «Уорике» я сказал Джимми, что, если он не передумает возвращаться в профсоюз, в таком случае ему неплохо было бы обзавестись телохранителями.

– Если я пойду на это, они достанут мою семью.

– Хотя бы не ходи по пустынным улицам.

– Хоффа никому не запугать. Я намерен сместить Фитца и выиграть эти выборы.

– Ты же понимаешь, что это значит, – сказал я. – Сам Расс велел мне все тебе растолковать.

– Они не посмеют, – рявкнул в ответ Джимми Хоффа, сверля меня взглядом.

Остаток вечера и за завтраком на следующее утро Джимми говорил и говорил, переворачивая все с ног на голову. Если задним числом вспомнить об этом, нервишки у него сдавали, но я не припомню случая, чтобы Джимми показал, что боится. Хотя то, что он услышал от Рассела за столиком «Бродвей Эдди» в вечер перед банкетом, повергло бы в ужас любого храбреца.

А теперь я застыл у телефона у себя на кухне в Филадельфии. Прошло уже девять месяцев с того самого банкета в мою честь. И я собирался позвонить Джимми Хоффа в его домик в Лейк Орион, в душе надеясь, что он за это время все же передумал возвращаться в профсоюз.

– Мы с моим другом отправляемся на свадьбу, – сказал я.

– Я понял, что вы с другом будете на свадьбе, – ответил Джимми.

Джимми понял, что «мой друг» – Рассел; по телефону имена не в ходу. А под свадьбой имелась в виду свадьба дочери Билла Буфалино в Детройте. Билл и Рассел не были родственниками, но Рассел позволил ему называть себя его двоюродным братом. Это помогло Биллу подняться. Он был адвокатом у Тимстеров в Детройте.

У Билла Буфалино был особняк в Гросс-Пойнте с водопадом и бассейном. А через бассейн был перекинут мостик – на одной стороне бассейна женщины, на другой мужчины. Так что можно было обо всем без проблем поговорить. Да и женщинам было не до чьих-то там разговоров, они во все уши слушали популярную песенку – «I Am Woman, Hear Me Roar» – в исполнении Хелен Редди.

– Тебя, как мне кажется, на свадьбе не будет? – спросил я.

– Джозефин не любит, когда люди начинают пялиться, – ответил он.

Джимми не нужно было объяснять. Речь шла о фэбээровской записи телефонного разговора, каким-то образом ставшей известной. На ней кто-то обсуждал якобы имевшую место давнюю внебрачную связь его жены Джозефин со служившим в Детройте солдатом Тони Чимини.

– Да брось ты! Никто в эту ерунду не верит, Джимми. Думаю, не из-за этого ты не хочешь пойти.

– Черт возьми! Они думают, что запугают Джимми Хоффа.

– Все беспокоятся о том, что, мол, ситуация выходит из-под контроля.

– У меня есть способ защитить себя. Есть кое-какие записи.

– Джимми, даже мой друг и тот обеспокоен.

– Кстати, как там дела у твоего друга? – со смехом поинтересовался Джимми. – Рад, что он решил эту проблемку на прошлой неделе.

Джимми имел в виду выигранный Рассом в Буффало процесс по делу о рэкете.

– Все у моего друга путем, – ответил я. – Это он надоумил меня позвонить тебе.

Оба этих уважаемых человека были моими друзьями, да и сами они дружили. Рассел познакомил меня с Джимми еще в 50-е годы. В то время мне приходилось думать о своих трех дочерях».