Шедевр - Джоанна Белл

Мастер расположился недалеко от школьного здания, на пригорке между огромной березой и обрывом у небольшой речушки. К мольберту был прикреплен лист бумаги, на котором акварельными красками был сделан набросок, в котором уже угадывался окружающий пейзаж: береза, пригорок, кусок старого кладбища, с краю которого добавилась одна могила с невысокой оградкой и узким пирамидальным металлическим обелиском со звездой наверху. Этот пейзаж он рисовал уже сотый раз. Он рисовал его маслом, акварелью, пастелью. И каждый раз пейзаж получался немного другим. Художник задумался. Вдруг он обратил внимание, что по верхней кромке мольберта ползёт улитка. Она далеко вытягивала свое тельце вперёд и, изучая новый путь, шевелила рожками, свешивая голову вниз, как будто хотела разглядеть: "что же там нарисовано?". Художник уже почти закончил работу, когда улитка доползла до угла мольберта и теперь указывала своими рожками куда-то вперёд. Туда, где, повернув голову направо, в высокой траве мастер увидел большеглазого мальчугана в шлеме лётчика. Он забавно, так же, как та улитка, вытягивал свою тонкую шею вперёд, чтобы разглядеть рисунок на мольберте.

— Нравится? — улыбаясь, спросил художник любопытное создание, больше похожего на глазастый гриб, чем на мальчика. Мальчонок кивнул, сглотнув слюну, и вытаращил свои глаза ещё больше на немолодого дядьку с короткой седой бородкой клинышком.

Топот и тяжёлое дыхание грузного человека, прибежавшего на пленэр, спугнули малыша, и он опрометью бросился бежать по тропинке к реке.

— Вениамин Андреевич, голубчик, ну где же вы? Там уже все собрались, вас ждут. Пойдёмте скорее. Давайте я вам мольберт поднесу.

Художник поморщился: "Когда он со своими картинами по кабинетам ходил выпрашивать хоть какое-нибудь помещение для галереи, хоть кто-то пошел навстречу? Нет. А теперь, когда он звание народного получил, все будут пожимать ему руки, говорить, какой он гениальный и как много они для него сделали. Не хочу."

— Мы и картины уже ваши развесили в классе, все чин чином. Все старые поснимали и не знаем пока, куда девать. Зачем нам теперь эта мазня?

— Как поснимали?! Какая мазня?! И “Солнечный полдень” сняли?!!! Да что бы вы понимали в художественной ценности, чинуши! Для для меня ценнее этой картины ничего на свете не существует. Ни один Леонардо да Винчи ей и в подметки не годится. Я, можно сказать, на ней писать картины и научился! Вам дай только волю, вы все наследие на помойку снесёте.

— Вениамин Андреевич, миленький, ну не гневитесь. Бес попутал. Так ведь ничего не смыслят в художествах-то люди наши. Так мы сейчас на место все вернём, аккурат к вашему приходу. Не беспокойтесь, я уж передам, чтобы шедевр не трогали. Только вы, голубчик, уж собирайтесь поживее. Неудобно, начальство ждёт. Мольбертик я ваш забираю.

— Вы идите, Александр Васильевич, идите. Я вас сейчас догоню. Я к могилке только подойду и приду.

Народный художник СССР открепил работу, отдал мольберт, положил в сумку краски и кисточки, вылил из баночки грязную воду. Огляделся вокруг и стал собирать мелкие жёлтые и белые цветочки, в изобилии росшие среди травы. Малыш, который давеча убежал, теперь снова стоял рядом и тоже собирал цветы. Набрав небольшой букетик, он молча протянул его бородатому дядьке. Вениамин Андреевич помахал банкой для кистей и попросил:

— А ну-ка, пострел, сгоняй на речку, набери водички. Сейчас мы с тобой эти цветы на могилку поставим.

И художник кивнул в сторону обелиска. Мальчуган взял банку, помчался к реке и быстро вернулся, сосредоточенно глядя в центр банки на воду, как будто это могло предотвратить неизбежное расплёскивание. В банке была только половина. Малыш расстроено, даже тревожно посмотрел на бородача.

— Ну, ничего, ничего. Нам хватит, — успокоил взрослый человек своего юного помощника.

Утвердив баночку с цветами на холмике перед обелиском, Вениамин Андреевич задумчиво посмотрел в большие, ждущие чуда глаза забавного мальчишки в шлеме лётчика, достал из сумки папку с надписью "Бумага для акварели", пачку красок и кисточку. Протянув все это богатство своему новому знакомому, он сказал:

— Держи, брат. Рисуй. Художником будешь.

Мальчуган прижал подарки к груди и, не сказав ни слова в ответ, стремглав бросился прочь по тропинке. Наверное, пока не отняли. Спасибо у него было написано на лице диким детским восторгом. Мастер улыбнулся, провожая взглядом крестника. Потом подошёл в обелиску, отколупал ногтем пару чешуек облупившейся краски, положил свою большую мягкую руку на разогретый солнцем металл и почувствовал, как тепло через ладонь греет его душу.