Тоннель - Сергей Герасимов

— Все в порядке. Как ты?

— Я — плохо. Стенка слишком прочная. Резак ее не берет. Попробую пройти дальше.

— Только не увлекайся. Ты знаешь, как кончил Габричидзе.

— Спасибо за напоминание, мог бы и не говорить.

Габричидзе погиб в прошлом году. Погиб во время прыжка. Дело в том, что чем дальше идет тоннель, тем мягче становится его стенка. Поэтому всегда есть надежда, что в нескольких сотнях метров от тебя стенку удастся разрезать. Почему бы и нет? Обычно так и случается. Только не нужно заходить слишком далеко. Этот мир не предназначен для живых людей. Этот мир — не место для прогулок. Габричидзе шел вдоль тоннеля до той точки, где отказал его передатчик. А затем он пошел дальше, хотя инструкция это категорически запрещала. С ним произошло то, что впоследствии назвали глубинным опьянением: он потерял контроль и навсегда ушел во тьму. Неизвестно, что его убило, потому что передатчик не работал. В последний сеанс связи он уже напевал «Ах, Самара-городок, беспокойная я», а на вопросы отвечал невпопад. Он потерял рассудок. Бедняга, ему было всего тридцать, он был человеком высокого роста, иногда несдержанным, очень сильным физически, хорошим спортсменом, хорошим другом.

Сергей разобрал резак и упаковал его. Еще раз пощупал стенку. Ее температура не изменилась. Затем двинулся дальше. В принципе нужно пройти всего лишь метров триста вдоль тоннеля, а потом попробовать еще раз. Но не все так просто. Его нога скользнула, и он едва удержал равновесие. Прямо перед ним была черная воронка колодца. Воронка, в которой скрывается нечто мощное и совершенно чуждое нам.

Он включил фонарик и осветил пространство перед собой. Ничего необычного, если не считать размеров. Обычно колодцы были раза в полтора меньше. Этот просто красавец, никогда еще не встречалось таких больших.

Он начал осторожно обходить, делая на всякий случай гораздо больший круг, чем требовалось. Больше всего колодец похож на ловушку. Но если это ловушка, то кого же ловят эти громадные муравьиные львы? Если существует охотник подобного размера, значит, есть и жертвы. В этот колодец свободно провалилось бы существо величиной с бизона.

По пути он наткнулся на три совсем маленькие воронки: похоже, что колодец умел размножаться. Когда он осветил последнюю воронку фонариком, ему показалось, что он заметил движение — будто бы быстра юркнула вниз черная лента. Но он не был уверен. Пусть с этим разбираются другие.

Теперь он снова был у тоннеля. Прошел по прямой еще метров сто, затем включил передатчик. Вначале земля не отвечала. Очевидно, он уже достиг того предела, где связь обрывается. В наушниках осталось лишь тихое шуршание. Пришлось идти в обратную сторону. Вскоре связь восстановилась.

— Видел отличный колодец, — сообщил он, — такой большой, что вы просто не поверите. Рядом с ним три маленьких, возможно, они отпочковались. Насколько я знаю, раньше никогда не замечали детенышей. Стенка продолжает разогреваться. У меня есть не меньше часа. Поэтому буду действовать наверняка.

— Что значит «наверняка»? Дальше идти некуда. Связь на пределе.

— Я знаю. Я оставлю передатчик здесь и пройду немного дальше. Метров сто, не больше. Затем попробую сделать разрез. Обещаю, что не уйду далеко.

— Ты с ума сошел!

— Ничего подобного. Ты же не слышишь, чтобы я пел песни или говорил заплетающимся языком. Я контролирую каждый свой шаг. Слышишь, я обещаю, что не уйду дальше, чем на сто метров. Я специально кладу передатчик здесь. Он останется в пределах прямой видимости.

— Ты так хочешь умереть?

— Я хочу жить не меньше, чем ты. Но это безопасно. Понимаешь, совершенно безопасно. Пока, ребята. Это совсем не так страшно, как вам кажется.

Он положил передатчик на светящуюся траву и пошел вдоль выпуклой теплой стенки. Несколько раз он оглядывался и видел отчетливое темное пятно на фоне голубого сияния. Пятно становилось все меньше и меньше и наконец превратилось в едва различимую точку. Это означало, что расстояние до передатчика метров сто или чуть меньше. Так далеко за линию обрыва связи еще никто не заходил. За исключением погибшего Габричидзе, конечно.

Он огляделся. Со всех сторон был все тот же редкий лес, но деревья стали ниже и тоньше. Травы здесь было больше, и ее стебли вытянулись. И тишина стала гораздо глубже. Может быть, это просто кажется? Тишина давит на уши, давит, как черная вода на барабанные перепонки ныряльщика. Пожалуй, он все-таки зашел слишком глубоко.

Бесцветное пламя резака пыталось прожечь плотную стенку тоннеля. «Каждое движение моей руки означает целый водопад боли, падающий сквозь умирающий мозг той девчонки, — думал он. — За что я мучаю ее так? Никто нас не спрашивает, хотим ли мы родиться на свет, а когда мы решаем уйти, нас вытаскивают обратно и заставляют жить насильно. Почему кто-то чужой должен распоряжаться твоей жизнью и смертью? Почему, если ты делаешь выбор сам, твой выбор не может быть окончательным?»

Он выключил резак. Снова ничего не вышло. Стенка оставалась слишком твердой. Конечно, она станет мягкой и податливой — может быть, в ста метрах от этого места, а может быть, в десяти километрах. Но он не будет это проверять. Такая прочная стенка означает, что девчонка на самом деле очень сильно хочет умереть. Может быть, это ее право. В любом случае он не станет рисковать своей Жизнью.

И в этот момент он услышал голос. Услышал — и сразу же его узнал.

— Привет, Серега, — сказал голос. — Не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Ты же всегда выступал за осторожность.

— Привет, Георгий! — ответил он. — Мы все думали, что ты погиб. Что с тобой случилось?

— Правильно думали. Я и на самом деле умер, — сказал Габричидзе, — только смерть — это немножко не то, что вы себе представляете. Смерть не разрушает сознание.

— Приятная новость. Тогда нам нечего бояться смерти?

— Я предпочел бы умереть полностью, чем существовать так, как я существую сейчас. Это трудно объяснить, это нужно почувствовать. Хотя лучше не чувствовать. Смерть есть смерть, ничего хорошего в ней быть не может… Кого ты выручаешь в этот раз?

— Девушка лет двадцати, пробовала покончить с собой. Какая-нибудь несчастная любовь, что еще может быть в этом возрасте?

— Ты говоришь так, как будто ты сам старик.

Не старик, но кое-что успел в жизни повидать.

— Ничего не выходит?

— Ничего. Резак не берет эту стену. А идти дальше я уже не могу. Не могу и не имею права. Такое отвратительное и гадкое чувство, ну, ты знаешь, как будто тебя вываляли в дерьме. Сейчас поворачиваю обратно. Надеюсь, она не будет приходить ко мне во снах. Она уже седьмая, кого я не смог спасти… — Подожди, — сказал Габричидзе. — Что такое?