Тоннель - Сергей Герасимов

Первые прыжки люди научились делать совсем недавно — каких-нибудь шесть или семь лет назад. Это было сенсацией: человек научился проникать в тот мир, в мир, который лежит за смертью. Следующей сенсацией было то, что не удалось обнаружить там ни бога, ни демонов, ни разную потустороннюю нечисть. Вскоре стало понятно, что человек сумел проникнуть не на тот свет, а всего лишь на узкую полосу границы между тем светом и этим. А дорога дальше была для него закрыта. Исследовать этот новый мир по-настоящему так до сих пор и не удалось. Зато удалось найти применение новой технологии: порой, когда умирающего человека не удавалось вытащить с этой стороны, его можно было вытащить с той. Для этого и нужен был прыжок.

Смерть человека, если смотреть отсюда, выглядит всегда одинаково. Вначале вдоль некоторой невидимой линии проходит серия шуршащих разрядов. Разряды намечают трек, по которому через некоторое время пройдет тоннель. Первые разряды невидимы и определяются лишь по характерному звуку, напоминающему треск в трубке плохо работающего телефона. Через несколько минут или через несколько часов, в зависимости от конкретного случая, появляются видимые разряды, которые идут в обратную сторону. Они движутся очень быстро — так, что сливаются в светящиеся изогнутые полоски. Некоторые из них отклоняются от прямой линии. Когда их становится много, трек кажется похожим на пульсирующую молнию с несколькими ответвлениями. Но это продолжается недолго. Разряды гаснут, и на том месте, где они прошли, образуется характерная серо-розовая нить, напоминающая бесконечно длинного дождевого червя. Появление нити означает, что человек обречен, хотя на самом деле он может прожить на земле еще несколько часов или дней. Возможно, даже лет.

Нить постепенно становится толще и со временем превращается в тоннель. Его диаметр несколько метров, обычно три или четыре, хотя бывают очень узкие тоннели и очень широкие. От чего это зависит и что это означает, неизвестно. Важен совершенно другой параметр: прочность стенки. Чем прочнее стенка, тем труднее будет вернуть человека к жизни.

С самого начала было понятно, что именно по этому тоннелю человек уходит в другой мир. Если помешать этому переходу, то человек останется жив. Так родилась идея посмертной реанимации безнадежно больного или умирающего. Вначале пробовали заблокировать тоннель механическим способом. Это ничего не давало и лишь ускоряло смерть. И более того, заблокированный тоннель начинал вибрировать и светиться, а затем выпускал несколько дополнительных рукавов, ведущих в разные стороны. По одному из этих путей и уходил умирающий. К сожалению, он уходил не туда, куда ему было предназначено идти с самого начала. Возможно, это обрекало его душу на неимоверные страдания. И уж наверняка приводило к последствиям, которые мы даже представить себе не можем. Опыты с блокировкой тоннелей пришлось прекратить. Вмешалась церковь, комиссия по правам человека и даже несколько крупных экологических организаций. Оставался единственный способ: прорезать в стене тоннеля дыру, самому войти внутрь и вернуть человека, уходящего во тьму. Вернуть его с помощью убеждения или с помощью физической силы. Порой удавалось и то, и другое.

Сейчас Сергей приблизился к тоннелю почти вплотную. Растянутая серая кишка диаметром метра в четыре лежала перед ним, выходя из черной бесконечности и уходя в черную бесконечность. «Так мало смертей, которые мы можем предотвратить, — думал он, — даже те, которые умирают достаточно медленно, даже те, к которым мы успеваем подобраться совсем близко, даже они обычно уходят. Жизни, которые мы спасаем, это единицы. Единицы на фоне миллионов и миллиардов. С точки зрения статистики это бесполезный труд. К тому же практически каждый, к кому мы можем пробиться, уже согласен умереть, уже приветствует смерть. Мы просто заставляем его жить, оживляя насильно. И мы не знаем, к чему приведет это насилие в долговременной перспективе. Может быть, мы не правы, мы ведь не знаем, куда ведет этот тоннель. А что, если он на самом деле ведет к счастью?»

Он ощупал стенку тоннеля и убедился, что она теплая. Не горячая, а просто теплая. По температуре стенки можно определить стадию умирания. Вначале тоннель холодный, затем он разогревается, а после этого снова начинает остывать. Он остывает до температуры человеческого тела, а затем разрушается — это означает, что умирающий уже проделал свой путь. Теплая стенка могла значить, что тоннель нагревается, а могла означать и то, что он остывает. В последнем случае времени почти не остается.

Он достал передатчик из чехла на поясе и снова связался с землей.

— Как там наша пациентка? Я на месте.

— Состояние стабильное, — ответил Зайцев. Его голос вибрировал и двоился. — Но в сознание не приходит. Как стенка?

— Теплая.

— Это плохо.

— Я сам знаю, что плохо. Сейчас попробую сделать разрез. Держите ее там, постарайтесь не потерять.

— Не учи ученого, — ответил Зайцев.

— Вскрываю тоннель через четыре минуты. Вам хватит?

— Вполне.

— В таком случае конец связи.

Он спрятал передатчик и начал собирать резак. Закончив с этим, простукал стенку тоннеля. Кажется, стенка слегка нагрелась. Хороший знак. Если так, то еще есть время. Три минуты, три с половиной, четыре…

Он начал резать стенку.

Тоннель — это в некотором смысле продолжение человека. Его ни в коем случае нельзя считать просто стеной из неживой материи. Он способен ощущать и передавать в умирающий мозг сигнал о повреждении. Когда мы начинаем резать, у умирающего изменяются биотоки мозга. Пульс становится чаще, если только у него еще есть хоть какой-нибудь пульс. Некоторые могут даже очнуться в этот момент. Обычно они кричат от боли. Они воспринимают это как болевой шок. Возможно, что резать тоннель — это такое же непозволительное издевательство, как, например, резать без наркоза кишечник или желудок. Выжившие навсегда запоминают невыносимую боль, которую мы им причинили. Последним, кого Сергею удалось спасти, был пожилой преподаватель консерватории. Он сказал, что чувствовал симфонию боли. Безобразную симфонию боли, которая вечно будет звучать в его мозгу. Многие из выживших уже не могут спать без сильного успокоительного. Но мы делаем то, что можем делать. Когда-нибудь люди изобретут наркоз для этой операции. Черт возьми!

Он выключил резак. Снова достал передатчик.

— Зайцев, привет. Вы ее не упустили, я надеюсь?

— Все в порядке. Как ты?

— Я — плохо. Стенка слишком прочная. Резак ее не берет. Попробую пройти дальше.

— Только не увлекайся. Ты знаешь, как кончил Габричидзе.