Ужас, живущий во льдах - HeartFlame

бы только заглушить эту боль. Мне удалось нащупать аптечку. Навыков оказания первой помощи у меня не доставало, но шить я умел, поэтому, оказалось не так уж и сложно заштопать самого себя. Удивительным образом металлический штырь задел лишь мышечные ткани, не затронув кость. Чтобы было надежнее, пришлось взять бинт и обмотать руку в несколько слоёв. Насколько же загадочен наш организм. Пребывая в полном отчаянии, адреналин дал ясность ума и помог вспомнить многое, из того, чему меня обучали. Жаль, что наш мозг не может работать также изо дня в день, хотя, тогда бы он наверняка сгорел от того количества многозадачности, которые на него навесил человек.

Обшивка и внутренняя конструкция нашего транспортного средства была искорёжена до невообразимости. Корпус разделился на две части. Всюду висели искрящиеся провода. Как будто я находился внутри ужасающего монстра. При каждом шаге раздавался мерзкий металлический гул, сопровождаемый скрежетом трущихся друг о друга деталей.

На долгие размышления у меня не было времени, почему-то я боялся, что самолёт очень скоро взорвётся. Было принято решение собрать всё самое важное и уцелевшее в ходе катастрофы. Кое-как мне удалось собрать в свой и без того нагруженный рюкзак всё самое необходимое, по крайней мере, мне казалось, что эти вещи окажутся необходимыми во время выживания. Признаюсь, я даже и не думал о своих дальнейших действиях. Голова шла кругом. В ушах до сих пор звенел шум сирены, а в глазах иногда мелькали красные огоньки. Временами, зрение прощалось со мной, размыливая очертания мира, но через неопределённое время всё вновь возвращалось.

Мне потребовался час или около того, прежде чем я увидел чистое голубое небо. Пока я занимался расчисткой пути, тело согрелось и налилось кровью. Правда, правая рука не слишком спешила меня осыпать благодарностью. Багровая жидкость слегка просвечивалась через несколько плотных слоёв бинта, и я боялся, что занёс инфекцию при оказании себе медицинской помощи. Некоторые знания в хирургии у меня конечно были, ведь моя мать когда-то давно работала военным хирургом, поэтому, в свободное от работы время она занималась со мной. Не скажу, что уроки нравились мне и были прям необходимы, но я благодарен ей, потому как именно из-за этих навыков мне удалось выжить.

Упали последние несколько балок, загородивших дыру фюзеляжа. Яркая стена света вдарила по глазам, отчего я чуть не потерял равновесие. Позже, мне посчастливилось спуститься с разбитого летательного аппарата, не повредив ни единой конечности. В любом случае, я и без этого был серьёзно ранен, да и ссадины с порезами, полученными во время крушения доставляли видимый дискомфорт.

После беглого осмотра куска разваливающегося металла, некогда являвшегося самолётом, я направился подальше от места крушения, боясь застать последний вздох нашего транспортного судна, сулившего мне скорую смерть от ударной волны взрыва и всепоглощающего пламени.

Впереди пролегала леденящая душу пустыня, да и не только душу, тело также дрожало от холодного ветра, задувающего в любую открытую щель, найденную в моей зимней куртке, больше похожей на дутую пластинчатую броню, только вместо металла, в ней скрывалась крайне тёплая и приятная ткань, кое-как согревающая замёрзшую кожу.

Прошёл час с тех пора, как я покинул проклятое место (как его окрестил я). Позади всё ещё виднелся силуэт самолёта, который уже начал исчезать в белом тумане снега. Постепенно погода менялась в худшую сторону и было принято решение обосноваться в каком-нибудь месте, раскопать небольшую яму и поставить туда палатку, чтобы ветер не снес её.

Время шло, а передо мной всё также пролегала одинокая белая пустыня без единого намёка на какие-нибудь холмы или пики гор. Всё же, хотелось найти пещеру или нечто вроде этого. На открытой местности есть вероятность нападения дикого зверя, спешащего полакомиться свеженьким мяском, которого здесь недостаток. Нет, что это я, совсем запамятовал, здесь не водятся белых медведей. Обилие животных приближается к низкой точке, однако, почему-то мысли мои всё кружатся и кружатся рядом с этой глупой абсурдностью. Может, сказывается несколько лет работы в Арктике? Не знаю, сейчас мои мысли слиплись в один ком и из своих научных познаний я не могу найти очевидных подтверждений или опровержений, всплывших со дна моего разума гипотез.

Ноги уже гудели от усталости, а руки жгло от боли. Мороз кусался за любой открытый участок тела, но я продолжал идти, надеясь на чудо. Горло раздирало от вдыхаемого воздуха. Руки немели и с трудом двигались. Даже специальные подкладки, вшитые в перчатки, оказались не столь эффективны, как мы могли рассчитывать.

К этому моменту снегопад усилился. Белоснежная метель мешала обзору, утаивая от меня безопасные места. Маленькие снежинки бешено вгрызались в лицо, оцарапывая щёки и верхнюю часть носа, не закрытого шарфом. Очки, то и дело приходилось протирать от снега, но и это не особо спасало меня. Не было ни единого ориентира, на который я мог бы опереться в построении своих планов. Каждое направление ничем не отличалось от предыдущего, глаза оказались бессильны против природной стихии. Но, что-то в моей груди не давало мне сдаться. Огонёк надежды слабо горел в сердце, однако же – горел! Где-то далеко, на юге России меня ждут мои родные: любимые жена и дочка. Я продолжал верить, что, покамест самолёт не взорвался, чёрный ящик сможет подавать признаки жизни, которые в последствии увидят спасатели и заберут меня из этого Богом забытого места.

Холод продолжал вползать в лёгкие, сжимая их, подобно верёвке ковбоя, стягивающей пойманного грабителя. Ноги ощущались всё слабее, как и мнимая мысль о спасении. Иногда я даже не понимал, иду я или нет. Для этого приходилось смотреть вниз, но данная процедура не была мне в тягость, ибо глаза мои почти не поднимались вверх, лишь изредка, чтобы осмотреть местность и убедиться, что вокруг нет опасности.

По истечению неопределённого срока времени, я попросту затерялся в белесой круговерти, окружающей меня со всех сторон. Иногда, сквозь бурю бесчисленного множества белых песчинок, я угадывал образы каких-то существа, передвигающихся на шести, а то и восьми лапах. Ужас плотно сжал мои нервы, а потом натянул серебряные струны страха и заиграл на них свою пугающую мелодию, ставшую плотным комом в горле. Временами, тело совсем отказывалось подчиняться мне. Я падал лицом в снег, лежал несколько минут в неподвижности, а потом поднимался с таким трудом, какого раньше никогда в свой жизни не испытывал. Стало казаться, что я вовсе не продвигаюсь вперёд. В некоторых местах высота снежного покрова доходила мне до пояса, отчего приходилось