У каждого свой путь - Любовь Рябикина

Маринка пожала плечами:

— Ну и что? В школе все нормально будет. Фингал через недельку пройдет. А учителя уже привыкли. Это только наша классная любит все преувеличивать. Чтобы ты не говорила, я все равно с девчонками дружить не буду! Они дуры, даже в тракторах не разбираются!

Мать всплеснула руками и возмутилась:

— А сама себя ты умной считаешь? Волосы всклокочены, нос распух, глаз заплыл, руки черные — самое настоящее пугало. Вот уж не думала, что у меня такая дочь будет!

Девчонка слезла со стула и обняла мать за талию. Крепко прижалась. Елена Константиновна погладила дочь по голове. Наклонилась и несколько раз поцеловала в макушку:

— Чудо чумазое ты у меня!

Дочь чуть отстранилась:

— Мам, ну что ты в самом деле! На такие пустяки реагируешь! Учусь-то я хорошо! И всегда за правое дело дерусь! Слабых не обижаю.

— Вот то-то и оно! Ладно, дружи со своими мальчишками, я больше не вмешиваюсь.

Маринка осторожно спросила, пытливо вглядываясь в лицо Елены Константиновны:

— И клюшку не сожжешь?

— Не сожгу.

Маринка мгновенно отцепилась от матери. Пронеслась мимо нее, как ракета. Раздетая выскочила из дома. Мать направилась следом за ней в кухню. Вернулась дочь с двумя половинками от клюшки. Протянула обе отцу:

— Пап, починить поможешь? Борька Балатов ее об лед стукнул, чтоб мне отомстить. Знаешь, какую я ему шишку на лоб посадила? Ого-го-го!

Иван Николаевич внимательно рассмотрел обе половинки. Бросил к шестку, на дрова:

— Уже не починишь. Только на растопку годится. Придется новую делать. Потерпишь до послезавтра.

Она хмыкнула:

— Мы с Колькой завтра сами смастерим. Он сказал, что у дяди Леши фанера толстая есть — из нее выпилим.

— Боюсь, что Алексей ругаться будет. Он наверняка, на что-то нужное ее припас. Смотри, Маринка, Алексей жаловаться ко мне придет, я с тобой по-другому говорить буду! Может из доски сделаешь? Той, что в сарае лежит?

— Уж больно тяжелая будет! А Колька говорит, что эта фанера валяется уже года два на чердаке. Он и себе собирается новую клюшку сделать. Ты мне изоленты дашь?

Он вздохнул:

— Все равно ведь возьмешь! Забирай! В город поеду еще куплю.

Матерого волчища отец завалил с одного ствола. Тот спал в яме, оставшейся от корней вывернутой ураганным ветром старой ели. Выскочил, когда люди, шедшие по его следу, были в каких-то двадцати метрах. Маринка, двигавшаяся метрах в двухстах слева, подошла полюбоваться на зверя. С минуту разглядывала застывшую в последнем оскале окровавленную пасть. Погладила рукой густой и довольно жесткий мех на спине, а потом развернулась и отправилась назад. Отец крикнул:

— Ты куда, Маринка? Поблизости волчица бродила, не нарвись! Я неподалеку свежий след видел.

— Там заячий след. Только прошел…

— Да заяц после моего выстрела уже давно скрылся!

— Посмотрю.

Ружье она несла на руках, словно ребенка. Внимательно разглядывала кустарник впереди. Черные кончики ушей заметила издали. Вскинуть ружье к плечу и нажать на курок, на это у нее ушло не больше пяти секунд. Косой подскочил вверх на добрый метр и тут же рухнул в снег. Иван Николаевич обернулся на выстрел: дочь уверенно шагала к кустарнику. Вскоре она подошла к нему, таща за уши крупного зайца. Словно оправдываясь, сказала:

— Конечно, жаль было тратить на зайца пулю, но соблазн слишком велик…

Отец усмехнулся:

— Дай посмотрю, куда попала?

— В лоб, пап. Пуля навылет прошла.

Мужчина приподнял тушку и с удивлением обнаружил во лбу косого дырку. Только тут понял, почему на шкурке нет крови. Немного удивился меткости Маринки, но решил, что это случайность. Сказал:

— Мать обрадуется! Завтра с картошкой тушить поставит. Она зайчатину любит…

— Ушакова!!! Прекрати сейчас же!

Руки Марии Васильевны старались оторвать Маринкины пальцы от шеи Борьки Балатова. Истошный визг училки резал уши. Девчонка вовсю тузила слегка придушенного Балатова. Ее кулаки мелькали значительно чаще, чем у одноклассника. На потеху всему классу они катались по полу, задевая ногами и головами за парты и стулья. Классной руководительнице никак не удавалось их разнять. Она то отскакивала от дерущихся в сторону, боясь, что они ее сшибут, то вновь приближалась.

Драка произошла по вине Балатова. Он сидел сзади Маринки. Желая хоть как-то отплатить за постоянные поражения в играх, он не придумал ничего лучше, как воткнуть в конец деревянной линейки иголку. Пригнувшись к парте, принялся тыкать ей в спину. Девчонка вздрогнула от боли между лопатками. Обернулась в первый раз и четко сказала:

— Получишь!

Мальчишка ухмыльнулся и ткнул еще раз, уже сильнее. Ушакова спокойно встала прямо во время урока. Мария Васильевна ошеломленно замолчала на полуслове и только смотрела. Марина взяла портфель в руки и грохнула им по голове Борьки со всей силы. Мальчишка с минуту сидел не шевелясь. Он не верил в происходящее. Класс тоже молчал. Учительница остолбенела. Потом Борька подскочил и кинулся на нее:

— Ах, ты, гадина!

Но не тут-то было! Ловкая подножка сбила его с ног и тут же девчонка его оседлала. Покатились по коридору между партами, нещадно мутузя друг друга. Уже через минуту у обоих на лицах выступила кровь. Балатов хоть и был крупнее, но напор девчонки был воистину ошеломляющ. Он вскоре заорал:

— Сдаюсь!

Ушакова отпустила его наполовину разорванную рубашку. Встала и процедила, сплюнув кровь из разбитых губ на пол:

— Еще раз ткнешь, попомнишь меня!

Учительница, даже не разбираясь, схватила Маринку за воротник платья и поволокла к двери. Ушакова рванулась из ее рук, крепко боднув головой в живот и освободилась:

— Не смейте хватать меня!

Мария Васильевна посмотрела на ее злое лицо и приказным тоном заявила:

— Вон из класса! Завтра с родителями придешь!

Девчонка презрительно посмотрела на нее и вышла из класса со словами:

— Хотите, чтоб отец пришел, Борькиных тоже вызывайте!

Умылась в туалете. Переплела растрепанную косичку. Подумала и направилась к директору. Юрий Семенович был немало удивлен, когда в дверь, постучавшись, вошла пятиклассница. На скуле у нее начал проявляться синяк, верхняя губа опухла. Спокойно и обстоятельно она рассказала о случившемся на уроке и добавила:

— Отец не придет, пока родители Борьки не явятся! Мария Васильевна разбираться не стала, а мой отец один разбираться тоже не обязан.

Директор едва не улыбнулся, глядя на воинственный вид “амазонки”. Строго сказал:

— Иди на урок. Скажешь, что была у меня. Пусть Мария Васильевна заглянет ко мне на перемене.

Мотоцикл гудел совсем рядом, а она никак не могла открыть глаза, не могла пошевелиться. Мышцы онемели. Лежала, раскинув руки по гравию, уткнувшись головой в расколотом шлеме в него. Из-под каски медленно стекала кровь из разбитого виска. Но она слышала все вокруг. Было спокойно и хорошо. Никакой боли после падения не чувствовалось, только хотелось выключить надоевшее урчание мотора, но почему-то не было сил даже повернуться. Она чувствовала, как легкий ветерок с запахом скошенной травы шевельнул челку на лбу. Маринка судорожно вздохнула. Резкая боль пронзила все тело и она погрузилась в темноту.

Ее обнаружил через десять минут проезжавший шофер на самосвале. Остановился на минуту, бегом спустился с насыпи. Фигурка не шевелилась. Не решившись забрать с собой худенькое не подвижное тело, он на бешеной скорости помчался в город. Сообщил в милицию об аварии и вместе с ними вернулся к лежавшей в кювете фигурке. Инспектор, прибывший на место вместе со “скорой помощью”, быстро установил, что ехавшую на мотоцикле Маринку сбил ЗиЛ-130 с пьяным водителем, которого задержали на въезде в город. На левом крыле машины были обнаружены вмятины и красная краска с переднего щитка мотоцикла.

Девчонку отправили в больницу в бессознательном состоянии. Ее маленький красный мотоцикл “Минск” переправили в милицейский гараж. По найденной в кармане справке установили, что Марина Ушакова ехала с мотокурсов. Следы на дороге указывали — правил она не нарушала. Ивану Николаевичу через день вернули изрядно помятое транспортное средство. Маринка пролежала в больнице два месяца. У нее были переломы обоих рук, разбита голова с сотрясением мозга, расколота коленная чашечка и вдобавок повреждена грудная клетка. Ровесников в хирургическом отделении не оказалось. Она лежала среди взрослых теток, ежедневно выслушивая их жалобы на мужей, соседей, свекровей и зятьев. Перечисляли обнаруженные болячки, а она, украдкой, строила рожицы и мысленно передразнивала каждую. Уже через три дня после поступления, на нее перестали обращать внимание.

Молодой хирург, понимая одиночество девчонки, приказал санитаркам перенести ее кровать к окну, не закрывавшемуся ни днем ни ночью из-за летней жары. Девочка слышала гудение мух и комаров за затянутым марлей оконным проемом. Сквозь легкую ткань видела березовые космы, шевелившиеся под легким ветерком и старалась не выглядывать на улицу. Окна больницы выходили на кладбище. Там раз в неделю обязательно кого-то хоронили и траурный марш резал уши, наполняя сердце тоской.