Дженни. Томасина. Ослиное чудо - Пол Гэллико

— Котом сразу не станешь. Надо нам будет позаниматься.

— Чего там, — сказал Питер, которому заниматься надоело. — Ешь мышей да урчи, только и всего.

Дженни было обиделась, но мордочка её почти сразу стала ласковой и даже как будто красивой.

— Я тебя всему научу, — пообещала она. — Только никому не говори, что ты мальчик. Мне сказал, и ладно, другим не говори, не поймут.

Питер кивнул, и Дженни нежно погладила его. Лапка у неё двигалась так мягко, что Питеру стало совсем хорошо.

— Что ж, начнём, — сказала Дженни. — Чем раньше, тем лучше. Первое и самое главное — умывание. Кошкам надо знать, как умываться и когда. Вот слушай…

Глава 5

Когда тебе трудно — мойся!

— Когда тебе трудно — мойся, — сказала Дженни. Сидела она ровно, и даже строго, под самым «N» с короной и сильно напоминала учительницу. Но глаза у неё радостно поблёскивали и меховые щёки раздвигала улыбка. Свет падал прямо на неё, словно она была на сцене.

— Если ты ошибся, — говорила она, — или запутался, или расстроился, или обиделся — мойся. Если над тобой смеются — мойся. Если не хочешь ссоры — мойся. Помни: ни одна кошка не тронет другую, когда та моется. Это — первое правило кошачьей вежливости. Всех случаев и не перечислишь. Скажем, дверь закрыта, ты не можешь попасть домой — присядь, помойся, и успокоишься. Кто-нибудь гладит другую кошку или, не дай Бог, играет с собакой — мойся, и тебе будет всё равно. Загрустил — мойся, смоешь тоску. Разволновался — мойся, и возьмёшь себя в лапы. Всегда, везде, в любом затруднении — мойся, и станет лучше.

— Конечно, — заключила она свою речь, — кроме того, ты станешь чище.

— Мне всего не упомнить, — сказал Питер.

— И не надо, — отвечала Дженни. — Помни общее правило: трудно тебе — мойся.

— Не научусь я по-вашему мыться, — снова попытался Питер, который, как все мальчики, мыться не любил. — Как я до спины дотянусь?

— Какая чепуха! — воскликнула Дженни. — Помни, кошка дотянется до любого места. Сразу видно, что у тебя кошки не было. Смотри на меня и повторяй. Начнём со спинки.

Она выпрямилась ещё сильнее, на удивление легко и грациозно, повернула голову, почти вывернула, и принялась короткими ударами язычка мыть левую лопатку, вжимая подбородок в серый мех. Охватывала она всё больше места, и, наконец, её язычок проводил каждый раз по всей спине.

— Никогда не смогу! — вскричал Питер. — Мне и голову так не вывернуть!..

— А ты попробуй, — сказала Дженни.

Он попробовал, и голова повернулась носом назад. Тогда он высунул язык, лизнул белый мех, и дело пошло.

— Молодец! — подбадривала Дженни. — Браво! Вот видишь, как легко. Теперь пониже, вниз по хребту…

Долизав до середины спины, Питер так обрадовался, что замурлыкал, не переставая мыться, и это ему удалось.

— Чтобы вымыть нижнюю половину, — сказала Дженни, — изогнись вот так и опустись немного, полулежи-полусиди… Очень хорошо!.. Обопрись на правую лапку, а левую прижми, чтоб не мешала. Так. Мой левую сторону до конца, перевернись, и мой правую.

Питер всё выполнил, удивляясь, как это легко, и даже попытался вылизать в такой же позе хвост, но Дженни его поправила:

— Придержи его лапой. Да, да, правой. На неё опирайся, ей и держи. Вот так. Мыть под хвостом научимся позже. Сейчас отработаем живот, манишку, лапы и внутреннюю сторону ляжек.

Передние лапки он вылизал с легкостью, но к манишке перейти не сумел.

— Со временем, — сказала Дженни, — будешь мыть манишку сидя, но пока ложись, так легче. Ложись на бок.

Он лег и обнаружил, что может мыть свой мех прямо под подбородком. Однако дальше груди он не дотянулся.

— Да, это потрудней, — улыбнулась Дженни. — Смотри на меня. Сядь, и притом на хвост. Обопрись на любую из передних лап, можно и на обе. Задние расставь. Главное — правильно изогнуться, мы очень гибкие.

Всё выходило так хорошо, что Дженни ввела новый метод.

— А как ты вымоешь задние лапы изнутри? — спросила она.

— Ну, это легко! — опрометчиво ответил Питер; но у него ничего не получилось, хвост и лапы начисто перепутались, и он неуклюже повалился на бок. Дженни огорчилась.

— Ах ты, зря это я! Догадаться очень трудно, и сама поза трудная. Ты слышал такое выражение: «нога пистолетом»? Ну, видеть-то ты видел, — и она подняла заднюю лапу прямо вверх.

Поза была совершенно немыслимая, ее мог бы повторить только циркач, и всё же Питер принялся за дело, но снова чуть не завязался узлом.

— Нет, смотри, — сказала Дженни. — Давай по порядку. Сперва примостись покрепче на основании хвоста. (Питер примостился). Так. Обопрись на левую переднюю лапу. Так. Теперь сядь поудобней, а спину изогни. (Питер превратился в заглавное «С»). Так. Вытяни левую заднюю во всю длину, для равновесия, тогда не свалишься. А вот теперь вытягивай правую прямо вверх. Да, хорошо, только не внутри правой передней, а снаружи. Ну вот! Опирайся как следует, всем весом… прекрасно!

Питер обрадовался, и ему захотелось, чтобы няня увидела его. Теперь он лизал где хотел, без подсказок, сам вылизал левую лапу, вызвав восхищение наставницы, которая, однако, сообщила, что это ещё не всё: он не умеет мыть затылок, уши и морду.

Питер с готовностью высунул язык, но ничего не получилось, и он жалобно проговорил:

— Вот оно, самое трудное…

— Нет. Это самое лёгкое, — улыбнулась Дженни. — Смочи переднюю лапу… (он смочил) и мой где хочешь.

— Прямо как губкой! — обрадовался Питер. — Няня всегда следит, вымыл ли я за ушами.

— Теперь буду следить я, — сказала Дженни.

И Питер вымыл дочиста сперва уши, потом — щёки, потом затылок, потом усы и подусники, и, наконец, маленький треугольник под самым подбородком.

В последних лучах солнца он видел, как сверкает его белейший мех, который стал теперь пушистым и нежным словно шёлк; но глаза у него слипались, и будто издалека доносился ласковый голос Дженни:

— Теперь мы оба поспим, а потом я расскажу тебе про себя…

Глава 6

Дженни рассказывает про себя

— Как я уже говорила, — сказала она, проснувшись, — зовут меня Дженни, и во мне, прибавлю, есть шотландская кровь. И моя мать, и я сама родом из Глазго. Когда-то наши предки жили в Африке, а потом попали в Испанию и служили на кораблях Великой Армады. Один из них приплыл на доске к шотландскому берегу. Фамилия наша — Макмурр.

— Я читал, как адмирал Дрейк победил Армаду, и буря разбросала галеоны, но про кошек там не было… — вставил Питер.

— Однако служили и кошки на этих галеонах, — сказала Дженни. — Строго говоря, что нам Испания. Мы попали в Европу из Африки, из Нубии или Абиссинии — ты о них слышал, конечно. Какой-то Юлий Цезарь привез несколько кошек в Британию, в 55 или 54 году до Рождества Христова. Но мы — не из этой ветви. Мы жили задолго до того в Египте, и ты, несомненно, читал, что там кошкам поклонялись. Многие хотят, чтобы им поклонялись, да куда им, а вот с нами это было. Ты заметил, какая у меня маленькая голова? Египетская порода. Конечно, и лапки…

Дженни легла на бок и протянула Питеру все четыре лапы. И подушечки, и вся внутренняя сторона оказались чёрными. У Питера они были розовые.

— Когда знаешь, кто твои предки, — продолжала Дженни, — всё ж как-то легче. Из Глазго в Лондон нас привезли в корзине, и маму, и сестёр, и меня. Нас было пятеро котят. Мама наша отличалась умом и добротой. Она очень хорошо учила нас и воспитывала, а когда мне исполнилось семь месяцев, меня забрали в одну семью в Кенсингтон, к одной девочке. Три года я не знала горя.

— Девочка была хорошая? — спросил Питер.

Дженни ответила не сразу, и, уже не стесняясь, смахнула лапкой слезу.

— Лучше некуда, — отвечала она. — Звали её Элизабет, Бетси, ей было десять лет. Мне выделили корзинку, спала я у Бетси. Кормили меня то мясом, то рыбой и вдоволь давали молока. Когда Бетси возвращалась из школы, я прыгала к ней на руки, она меня обнимала, а я тёрлась об её щёку, и мы долго ходили вместе, словно у неё на шее — меховое боа.

Именно об этом мечтал Питер. Он вздохнул, вздохнула и Дженни.

— На Рождество и на Новый год, — продолжала она, — мне разрешали залезать в коробки, в доме очень вкусно пахло. На мой день рождения, 2 апреля, Бетси звала гостей, и мне дарили подарки. Все меня любили, и я их любила, я даже понимала кое-что по-человечьи, хотя язык этот и труден, и груб, и неблагозвучен. И вот однажды, в начале мая два года тому назад, я заметила, что все чем-то заняты. Долго я не могла понять, в чём дело, пока с чердака не притащили множество чемоданов, коробок, ящиков, мешков, а в квартиру пришли какие-то люди в передниках и форменных фуражках. Тогда я поняла, что мы переезжаем, только не знала, в другой дом или на лето, за город.