Кремень и кость - Евгений Лундберг

Молодой упрям и своеволен. Одно дело — дома, где старики блюдут закон и указывают поведение. Другое дело — в лесных дебрях, где каждый прожитый без беды день — как находка или как взятая с боя добыча.

Утомленный бессонными ночами, старик уснул. Молодому приглянулся другой пригорок, мшистым обрывом повисший над оленьей тропой. Молодой бесшумно пополз, за ним следом поползла жена. Тихо стало в лесу, только шакалы знали, что двуногий сторожит добычу на красноватом бугре, а в узкой ложбине ровно дышит, запрятав голову под кусты можжевельника, старик.

Волк открыто враждовал с двуногими. Стороною обошел он холм и, слегка приседая, на негибких ногах, пошел прямо на звук дыхания. Хвост его прилип к задним ногам от волнения; он достоял, моргнул, потянул воздух и впился в ляжку старика. Старик громко вскрикнул. Он перегнулся, как пружина, захватил лежащий рядом заостренный кремень и нанес волку страшный удар в шею.

(примечание к рис.)

Шакалы волновались. Пахло кровью. Молодой и женщина бежали к старику, подняв дубины. В ста шагах от места битвы завыла, подняв морду к небу, волчица. Волк, вытянувшись, лежал у узловатых корней огромного дуба. Язык его свешивался в сторону.

Молодой жадно припал к ране и напился от горячей слабой струи, после него пил старик, с трудом перенося с места на место темную от запекшейся собственной крови ногу. Шакалы осмелели и тянулись все ближе. Веселая белка глядела с ветвей. Черными комками пересыпались с дерева на дерево вороны.

Странникам пришлось день, ночь и еще день ожидать, пока закроется рана старика. Они спали, ели и прислушивались к звукам. Иногда им казалось, что страх погони будет их вечным спутником.

Лесистые холмы окончились. Лес поредел. В просветах между соснами желтели одиночки-дубы, багровел клен сожженными солнцем листьями, и скучно маячил облетевший прежде времени орешник.

Открылась покатая, сбегающая к каким-то водам светлая опушка. Животных стало больше, чем в глубине леса. Мелькнула лиса, несла в нору полупридушенного тетерева. Вдалеке паслось стадо лосей. Старый самец стоял на буром холме, повернув к лесу свою тяжелую голову. Он слышал шаги, но не торопился. Шаги были медленные, нестрашные.

Люди быстро передвигались по склону. Вода сулила им удобный отдых. Они шли беспечнее, чем во все предыдущие дни, с любопытством вглядываясь в открывавшуюся равнину. Но вдруг забеспокоились бежавшие позади них шакалы. Беспокойство передалось и людям.

Стороною, опасливо поглядывая на двуногих, подпрыгивая в мелкорослом кустарнике, неслась стайка зверей с озабоченно поставленными ушами. Эти звери, как брат на брата, походили на шакалов, но были крупнее их, с более мохнатыми хвостами и ушами. Было ясно, что не человек привлекает их внимание, а шакалы.

Шакалья стая рассыпалась перед дикими собаками. Раздалось трусливое тявканье. Щенки повалились на землю и, подняв лапы, отчаянно визжали, когда собаки на ходу рвали зубами их впалые бока или некстати торчащие уши. Прогнав шакалов, собаки постояли, тяжело дыша, на месте битвы и, озабоченно понюхав воздух, поплелись рысцой по человечьим следам.

Вновь потеплело. Наступили почти жаркие дни конца осени. Люди осматривались в стране, которая показалась им подходящей для жилья. Они перестали продвигаться вперед, а шли неторопливо по краю долины, раскинувшейся широким полукругом вдоль быстрой и глубокой реки.

Нашли звериные тропы, ведущие к водопою. Убили молодого кабана. На следующий день, на рассвете, старик дубиною пришиб двух зазевавшихся зайцев. Молодой вырезал у кабана особо лакомые места, и после недолгого отдыха странники пошли дальше. Зато радостно пировали собаки. Запах человечьих следов стал путеводною нитью для стаи. Собаки оберегали от волков и шакалов сулящий им поживу след. Люди привыкли к следующей за ними стае. Когда не бывало лучшей пищи, они уничтожали и собак.

В южном углу долины уступы берегов образовали глубокую впадину. Ветры источили рыхлую известковую почву. Волны половодий промыли в ней глубокие ходы. Прослойки цветной глины выползали из-под белого известняка. Вершины прибрежных холмов облысели и были завалены обломками камня. На маслянистой поверхности реки по вечерам шумными всплесками играла рыба.

Двуногие лежали, тесно прижавшись друг к другу. Старик спал, молодые не спали.

Собаки уселись кружком. До них доносились короткие негромкие звуки. Их уши приподнялись от любопытства, Ноздри усиленно зашевелились. Звуки становились все явственнее. Собаки склонили на сторону умные головы, прислушиваясь к непонятному.

Молодой говорил женщине:

— Светлое место, сладкая вода. Много рыбы в реке. Пещера глубже пещеры того племени, которое нас изгнало.

Женщина думала о том, что она носит ребенка, что близка зима, что ей скоро станет труднее гоняться вместе с мужчинами за добычей, что старик ослабел, что ребенок, не родившись еще, требует более обильной пищи и мешает ей перебегать с холма на холм.

V. Пещера

В течение зимы люди обложили обломками камней вход в пещеру. Он стал уже и безопаснее. Едва заметная тропинка вилась от входа к реке, и другая — на вершину холма. За два дождливых лета склоны его покрылись пышными травами. Серны перестали ходить на водопой мимо пещеры, протоптали другую тропу пониже, но и там была ощутительной убыль от меткой руки старика.

Собачьи стаи рыскали в окрестностях пещеры, следя за каждым шагом охотников. Когда волк плелся вдоль реки, косясь на плеснувшую рыбу, в зарослях дубняка подымался пронзительный собачий лай. Пушистый щенок подкатился ко входу в пещеру и обмер — много щенят было съедено в этом сухом и просторном жилье за минувшие зимы, но этот щенок уцелел — обмер, тявкнул и пустился на утек, на тонкое заливистое подвывание дрожащей мелкой дрожью суки.

В новом поселении рождались дети.

Опыт покинутого племени вспоминался на каждом шагу и помогал жить.

В углу извилистого коридора, промытого водою в известняке, люди сложили вновь изготовленные дротики с грубо обитыми наконечниками. Однорядный новый гарпун был вечным напоминанием о селении отцов. Старик трудился над выделкой оружия, отдавая ему все свободное от охоты время.

Окрестности были хорошо изучены. На берегу реки, повыше человеческого становища, жил медведь, обладавший беспокойным нравом. Медведь был признанным врагом Нового поселения, но без крайней необходимости никто не решался с ним сразиться.

Иногда по долине, среди лесных зарослей, проходило стадо зубров. Огромные животные двигались не спеша, точно погруженные в глубочайшую задумчивость. У них были выпуклые глаза, спутанные гривы и тяжелая поступь.