Готика - Стивен Волк

В этот момент показались еще две фигуры. Два низеньких четвероногих монстра. Я никогда не видела столь больших и черных сторожевых собак. Два клубка мышц приближались к Шелли, тявкая и брызгая слюной.

Шелли остолбенел, но они протрусили мимо него, явно направляясь к девицам. Из-под их коротких сильных лап в стороны разлеталась грязь.

Орущие девицы уже летели к увитой плющом стене. Почти одновременно с собаками они достигли дерева, которое помогло им проникнуть на территорию этого частного владения. Первая девица забралась на дерево с такой прытью, какая возможна только в минуту непосредственной угрозы жизни. Держась одной рукой за ветку, другой она помогла влезть следом своей подруге, когда подоспевшие псы прыгнули на своих жертв. Но девицам повезло — собаки лишь слегка попортили своими клыками их юбки и оставили на них слюнявую пену. Девицы вместе со шляпками, юбками, пиджаком Шелли и прочим исчезли за стеной.

Шелли исчез в доме. Хотя еще некоторое время я слышала его голос, имитирующий охотничий рог и еще больше распаляющий собак.

В это время Клер была в воде. Она подобрала конец швартовой веревки и тянула шлюпку на берег. Дважды она падала в воду и промокла до нитки. От нее пахло озером. Я не желала разделить ее участь, и осталась в шлюпке с багажными сумками. Лишь когда шлюпка прочно стояла носом на берегу, я вышла из нее. Клер уже бежала под укрытие следом за Шелли.

«Потерянный рай» упал в грязь, раскрывшись на месте описания ада, когда налетел порыв ветра. Единственная, словно слеза, капля дождя упала на слово Дьявол.

Я подобрала книгу и положила в саквояж, откуда она выпала.

Небо разразилось первым раскатом грома, сверкнула молния. Это на мгновение отвлекло мое внимание, и я обнаружила, что наступила в грязь. Инстинктивно шагнув назад, я влезла в самую гущу грязи, и, когда я выдергивала из нее ногу, раздалось мерзкое протяжное хлюпанье.

Начался дождь. Холодные горошинки падали мне на голые плечи, но в предштормовой духоте они были желанны. Капли орошали иссохшие листья деревьев, смывая с них пыль. Дождь быстро усиливался. И вот уже падающая с неба вода образовала плотную вуаль. Сквозь нее я впервые увидела виллу Диодати.

Зрелище впечатляло. Подобно королевской особе на балу аристократов вилла затмевала собой все другие строения, окружающие озеро. Но не красотой — живописные особняки были здесь в изобилии. И не расположением — много зданий стояло на самом берегу озера, тогда как вилла занимала несколько удаленную позицию. Вилла подавляла своей индивидуальностью. Строение вырастало из виноградника и декоративных деревьев. Индивидуальный характер здания говорил о значительности и печальной славе тех, кто провел здесь свои последние дни, или еще жил, или, может быть, о том, какие мрачные события должны здесь произойти.

Вилла была построена в романском стиле. Она напоминала об Адаме (архитекторе, а не предке людей) больше, чем любое другое здание Европы. Благородство виллы подчеркивалось коринфским портиком. Особенности трехфонтонного фасада создавали впечатление дорогостоящего каприза, делая здание похожим на храм тайного общества. Если глаза — это окна человеческой души, то окна этого здания не сообщали ничего о том, что скрывалась за ними. Действительно, полная темнота внутри, казалось, была призвана подчеркнуть внешнее великолепие, внешний вид маски, подобно тому, как бальзамирование придает достоинство и благолепие недостойному покойнику.

— Скорее, Мэй!

Голос Шелли заставил меня очнуться. Я поняла, что глупо стою под ливнем.

— Мэй!

Нагруженная, как вьючный ослик корзиной, саквояжем и картонкой со шляпкой, я поспешила по дорожке, пробираясь сквозь заросли лавра, мирта и спутанного колючего кустарника. Дорожка привела меня к аллее, густо поросшей буком и кипарисом. Прокладывая свой путь в этом лабиринте, я думала, чьим творением он был — человека или природы.

Заросли сменились кустами сирени, и я вновь почувствовала липкую грязь на ногах. Ноги не слушались меня, я поскользнулась и растянулась на земле.

С удивлением я обнаружила, что меня кто-то поднимает. Шелли помог мне встать на ноги. Я услышала смех Клер. Шелли взял из моих рук саквояж и корзину, я накинула на голову шаль — зонтик остался в шлюпке — и мы, нещадно стегаемые потоками воды, побежали к живописному портику входа.

Сильный Шелли уже был на крыльце и неистово нажимал на кнопку звонка. Затем схватил колотушку и принялся изо всех сил барабанить в дверь, чтобы поднять всех в доме. Он беспрерывно колотил металлом по металлу, звук возвращался глухим резонансом, как бывает, когда бьют молотом по камню.

Клер нашла это превосходным:

— Что ты пытаешься сделать, разбудить мертвых?

Шелли рассмеялся:

— Разбудить слуг. Это гораздо труднее. Мэй! Мэй, скорее!

— Иду, иду.

Он вновь подбежал ко мне, взял под руку, помогая подняться по ступеням. Теперь за дверь принялась Клер. Она тарабанила с еще большим рвением.

Было видно, что Шелли радовался дождю, как ребенок, который не может пройти мимо лужи, не наступив в нее, но он также видел, что одна промокшая крыса среди нас была не в восторге. Я дрожала. Он смеялся, как смеются, успокаивая неразумное дитя, чем расстраивал меня еще больше. Сняв с моей головы шерстяную шаль, он вытер холодные капли дождя с моего носа и щек, накинув ее мне на плечи. Притянув меня к себе, обняв сильными длинными руками.

— Бедный зайчик. Бедная мышка…

Я опять смотрела на стену, где скрылись две сумасшедшие девицы. Должно быть, они были туристами и преследовали нас от Сешерона.

— Ненормальные, — пробормотала я.

Шелли превратил все в шутку:

— Они любят меня. Как же они могут быть ненормальными?

Клер обратилась к Шелли:

— Она ненавидит их, потому что они говорят — «Ну что он нашел в ней?».

Клер повернулась ко мне, затем вновь к Шелли:

— Что ты нашел в ней?

Шелли включился в игру и, дразня меня, ответил:

— Не знаю. Что я нашел в тебе?

Было это смешной шуткой? Для меня это было жестокой насмешкой. Они знали мои чувства. Они знали, что мысль о том, что Шелли мог найти в любом уголке Англии себе любую служанку или старую деву, способную прочесть им написанное, и все же выбрал меня, выводила из равновесия. Я не принадлежала ни к поместной знати, ни к светскому кругу, не была суперкрасавицей. Возможно, если бы я была более уверена в своей любви, я бы могла рассмеяться. Я бы точно рассмеялась. Но я не смогла.

Он видел мои чувства. Я не могла их скрыть. Он прижал мою голову к своей груди, и я почувствовала себя лучше, слыша его дыхание и ощущая его сердцебиение. Это лучше, чем видеть его улыбку.