Все по местам - Cecil Forester

– Все наверх экзекуцию смотреть? – спросил Буш, козыряя.

Хорнблауэр кивнул. Боцманматы засвистели в дудки.

– Все наверх экзекуцию смотреть! – орал Гаррисон с главной палубы, и вскоре со всех концов судна потянулись матросы, выстраиваясь в ряды на предписанных местах.

Хорнблауэр с каменным лицом застыл у шканцевых поручней. Он стыдился, что считает экзекуцию зверством, что назначает ее против воли и смотрит через силу. Две или три тысячи порок, виденные им за последние двадцать лет, ничуть его не ожесточили; напротив, он горестно сознавал, что теперь переносит их гораздо болезненнее, чем семнадцатилетним мичманом. Но сегодняшней порки было не избежать. Некий валлиец по имени Оуэн никак не мог отучиться плевать на палубу. Буш, не советуясь с капитаном, поклялся, что будет пороть его за каждый плевок, и Хорнблауэр, дисциплины ради, вынужден был своей властью скрепить это решение, даже сознавая, что обещанное наказание вряд ли пойдет впрок идиоту, которого не остановила угроза порки.

К счастью, все кончилось быстро. Боцманматы привязали обнаженного по пояс Оуэна к грот-вантам и под барабанный бой выпороли его. Оуэн, вопреки обыкновению других матросов, орал от боли всякий раз, как девятихвостая кошка впивалась ему в спину, и дергался, молотя по палубе босыми ступнями, пока, под конец назначенных ему двух дюжин, не обвис на привязанных руках тихий и недвижимый. Его окатили водой и отнесли вниз.

– Матросам завтракать, мистер Буш, – бросил Хорнблауэр. Он надеялся, что тропический загар скрыл от окружающих его бледность. Истязать несчастного полудурка – не лучший способ скоротать время до завтрака, а что особенно мерзко, он сам во всем виноват: не нашел в себе ни решимости, чтобы прекратить порку, ни изворотливости, чтобы выбраться из тупика, в который загнал его своим решением Буш.

Шеренга офицеров на шканцах рассыпалась. Джерард, второй лейтенант, принял у Буша вахту. Корабль – как бы волшебная мозаика – кто-то встряхнул ее, перемешал кусочки, а они тут же выстроились в новом, закономерном порядке.

Хорнблауэр спустился вниз. Полвил уже накрыл к завтраку,

– Кофе, сэр, – сказал Полвил. – Рагу. Хорнблауэр сел. За семь месяцев в море все деликатесы давным-давно кончились. «Кофе» представлял собой черный отвар пережаренного хлеба, и единственное, что можно было сказать в его пользу, так это что он сладкий и горячий. Словом «рагу» именовалась неописуемого вида мешанина толченой сухарной крошки и рубленой солонины. Хорнблауэр ел рассеянно. Левой рукой он постукивал по столу сухарем, чтоб жучки успели вылезти к тому времени, когда он докончит рагу.

Он ел, а до него беспрестанно доносились корабельные звуки. Каждый раз, когда «Лидия» приподнималась на гребне волны, все ее деревянные части поскрипывали в унисон. Над головой стучали башмаки расхаживающего по шканцам Джерарда и временами раздавалась быстрая поступь мозолистых матросских ног. Ближе к носу монотонно лязгали помпы, выкачивая воду из внутренностей судна. Но все эти звуки были преходящи; и лишь один не смолкал никогда, так что ухо привыкало к нему и не различало, пока специально не обратишь внимание – шелестение ветра в бесчисленных тросах такелажа. То было еле слышное пение, гармония тысяч высоких тонов и полутонов, но оно звенело по всему судну, передаваемое по древесине от русленей вместе с медленным, размеренным скрипом.

Хорнблауэр доел рагу и обратился взором к сухарю, которым прежде постукивал по столу. Он созерцал его со спокойным отвращением – неважная пища, к тому же без масла (последний бочонок прогорк месяц тому назад), и сухие крошки придется запивать кофе из пережаренного хлеба. Но прежде, чем он успел откусить, с мачты раздался дикий крик. Хорнблауэр вскочил, не донеся до рта сухарь.

– Земля! – услышал он. – Эй, на палубе! Земля в двух румбах слева по курсу, сэр!

Это впередсмотрящий с фор-салинга окликал палубу. Хорнблауэр, по-прежнему держа руку с сухарем на весу, услышал на палубе шум и беготню – офицерам и матросам, равно неведающим, куда они плывут, страстно хотелось увидеть землю – первую за три месяца. Он и сам был взволнован.

Сейчас выяснится, правильно ли он выбрал курс; мало того, возможно, в ближайшие двадцать четыре часа он приступит к исполнению опасной и трудной миссии, возложенной на него Их Сиятельствами лордами Адмиралтейства. Сердце его учащенно забилось. Он страстно желал, подчиняясь первому порыву, броситься на палубу, но сдержался. Еще больше он хотел предстать в глазах команды абсолютно невозмутимым и уверенным в себе человеком – и не из одного тщеславия. Чем больше уважения к капитану, тем лучше для корабля. С видом полного самообладания он закинул ногу на ногу и безучастно попивал кофе, когда в дверь, постучавшись, влетел мичман Сэвидж.

– Мистер Джерард послал меня сказать, что слева по курсу видна земля, сэр, – выговорил Сэвидж. Общее волнение было так заразительно, что он с трудом стоял на месте. Хорнблауэр заставил себя еще раз отхлебнуть кофе и лишь потом заговорил, очень медленно и спокойно.

– Скажите мистеру Джерарду, я поднимусь на палубу, как только закончу завтракать, – сказал он.

– Есть, сэр.

Сэвидж стремглав вылетел из каюты; его большие неуклюжие ноги застучали по трапу,

– Мистер Сэвидж! Мистер Сэвидж! – заорал Хорнблауэр. Широкое лицо мичмана вновь появилось в двери.

– Вы забыли закрыть дверь, – сказал Хорнблауэр холодно. – И, пожалуйста, не шумите так, поднимаясь по трапу.

– Есть, сэр, – отвечал совершенно уничтоженный Сэвидж.

Хорнблауэр удовлетворенно потянул себя за подбородок. Он снова отхлебнул кофе, но силы откусить сухарь уже не нашел. Подгоняя время, он забарабанил пальцами по столу.

Он услышал с салинга голос Клэя – очевидно, Джерард велел мичману взять подзорную трубу и подняться туда.

– Похоже на огнедышащую гору, сэр. Две огнедышащие горы. Вулканы, сэр.

В ту же секунду Хорнблауэр начал припоминать карту, которую столько раз изучал, уединившись в своей каюте. Все побережье усеяно вулканами; присутствие двух слева по курсу отнюдь не позволяет точно определить положение судна. И все же… все же… Вход в залив Фонсека отмечен именно двумя вулканами слева по курсу. Вполне возможно, что он вывел корабль в точности к цели – спустя одиннадцать недель после того, как в последний раз видел землю. Дольше он уже не усидел. Он поднялся из-за стола, и, в последний момент вспомнив, что должен идти степенно и с видом полного безразличия, вышел на палубу.

II

На шканцах толпились офицеры: все четыре лейтенанта, штурман Кристэл, лейтенант морской пехоты Симмондс, баталер Вуд, вахтенные мичманы. Старшины и унтер-офицеры облепили ванты, и все подзорные трубы на корабле были пущены в ход. Хорнблауэр осознал, что строгий ревнитель дисциплины возмутился бы этим вполне естественным поведением, и посему отреагировал соответственно.