Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков

лучший друг, а тут его грабят и убивают.

— Чтобы ты подавился, — сказала Оксана, и боярин немедленно подавился.

Добивать подавившегося Ласка посчитал нечестным и не стал. Пока Бельский кашлял, перепрыгнули на борт. Ласка подхватил Оксану, а Вольф шубу.

— Отдать концы! — крикнул Ласка, — Поднять паруса!

— Ты что, пират? — удивился капитан.

Матросы без приказа капитана пальцем о палец не ударили.

— За проезд уплачено, изволь везти.

— Или что?

— Или мой меч, твоя голова с плеч, — сказал Вольф.

Капитан посмотрел в глаза Вольфу и согласился.

— Поднять паруса! — скомандовал он, и матросы тут же потянули за концы.

На берегу Бельский кашлял-кашлял, но сообразил перекреститься и вернул себе дар речи. Вокруг него собрался народ.

Кораблик удачно поймал ветер и взял курс на юго-запад, подгоняемый еще и попутный течением.

— Куда вас везти, православные? — спросил капитан, — Мы в Констанцу заходим, а оттуда в Истанбул.

— Чья власть в Констанце? — спросила Оксана.

— Жили там раньше по пути из варяг в греки православные валашцы и болгары, — ответил Вольф.

— Живут по сей день, — подтвердил капитан, — Верховная власть там у правоверных, а местная у местных. Хотите, в Констанце высажу? Порт там не османы и не валашцы, а греки держат. В порту высажу, в город выйдете. Дальше сами. Но на Русь оттуда короткой дороги нет.

— Знал бы ты, какой дорогой меня сюда с Руси занесло, — вздохнул Ласка, — Я уж про короткие дороги и думать забыл. Нам сейчас одна дорога. В Истанбул.

— Ой, что там? — крикнула Оксана.

Сзади за кормой виднелся парус другого корабля.

Капитан пригляделся.

— Это османская галера. Идет нашим курсом, но под парусом им нас не догнать.

К полудню парус превратился в точку на горизонте. А еще через пару часов на море встал мертвый штиль.

— Здесь так бывает, — сказал капитан, — Русское море наши предки называли Понт Аксинский — негостеприимное море. То штиль, то ветра. На подходе к Крыму можно поймать южный ветер, который выбросит корабль на скалы. Можно поймать ветер сильными порывами, хоть паруса убирай. Можно встретить южный ветер с туманом. Течение несет нас к Констанце, но ветра могут сильно сбить с курса.

Пока парусник грустно стоял, на галере налегли на весла. Из точки она стала маленьким корабликом, а потом приблизилась так, что уже и мачту видно.

— У меня солдат нет, — сказал капитан, — Сдайтесь им по-хорошему, Христа ради.

— Черта лысого мы сдадимся, — ответил Ласка, — Что раньше, солнце зайдет или они подгребут?

— Они.

— Тогда мы с Вольфом идем на абордаж.

— Ты в своем уме? — спросил Вольф, — Не пойду я ни на какой абордаж. Там полная галера солдат.

— Батя говорил, у басурман на веслах сидят рабы. Если их поднять, они за нас станут биться.

— Не поднимешь. Рабы — они потому и рабы, что сидят смирно и гребут. Кто бы стал их брать на борт, если бы они чуть что становились на сторону врага?

— Батя говорил, однажды латинский священник смог поднять гребцов и захватить галеру.

— Так то священник. За ним Бог. А за нами что? Ведьма?

— Оксана! — позвал Ласка, — Ветер поднять сможешь?

— Нет.

— Точно?

— Дай мне шест и колодец, может подниму. Но если с юга придет, не жалуйся.

— А гребцов поднять? — спросил Вольф.

— Каких? — Оксана оглянулась. На паруснике гребцов не было.

— Вон тех.

— Османов?

— Да не дури, там же русские мужики на веслах.

— Что я с ними сделаю?

— Ты ведьма или кто? У ведьмы первое удовольствие мужчину перехитрить, чтобы делал что она хочет.

— Что мне их соблазнить, или что?

— Ну разозли их, чтобы там османам морды побили. Ведьма что, не может мужчину с мужчиной поссорить? Да вам это раз плюнуть.

— Вот ты задачки задаешь.

— Или в гарем обратно захотела? Вот, смотри, твой знакомый боярин на носу стоит.

— Я попробую. Но что получится, не знаю. Отвернитесь все. Сейчас еще гребень возьму.

Оксана скинула платье, оставшись в нижней рубашке. Распустила косу и перекинула волосы на грудь. Вышла на корму и запела, проводя гребнем по волосам.

— Помолясь, взгляну на небо.

Журавли летят на юг.

Посмотри ты там, журавлик,

Жив ли мой сердечный друг.

Он в любви мне признавался,

Целовались у реки,

Он ходил к отцу любимой,

Он просил моей руки.

Он из рыцарского рода,

Он красавец-молодец.

Только беден он как Лазарь.

Отказал ему отец.

Он ушел с конем и саблей,

Он уехал молодым.

Обещал прийти богатым,

А вернется ли седым.

Ты спроси его, журавлик,

Ждать ли мне его домой.

Не забыл ли наши клятвы,

Не возлег ли он с другой.

Не постригся ли в монахи,

Не нанялся на войну.

Не гребет ли на галерах,

Не томится ли в плену.

Расскажи мне, как вернешься,

Жив еще любимый мой?

Я за здравье свечи ставлю

Не пора ль за упокой.

Гребцы прислушивались и совсем бросили весла, чтобы плеск не мешал. Комиты взялись за плети, но плети не помогли. Гребцы вставали, оборачивались, лезли на скамьи и даже развернули галеру левым бортом к греческому паруснику, чтобы лучше видеть певицу. Она стояла как обнаженная в лучах заходящего солнца. Даже османы загляделись, даже комиты опустили плети. И можно бы было снять ее одной стрелой, но ни у кого не поднялась рука. Все подумали о девушках, которые ждут их дома. Капитан ничего не приказал, и русский боярин не произнес ни слова.

Команда галеры даже не поняла, сколько времени они провели в оцепенении после того, как закончилась песня. Красавица уже не стояла на корме, солнце уже зашло, уже подул легкий восточный ветер, уже греки подняли парус и ушли во тьму. Только тогда капитан вытер пот и вместо того, чтобы поднять парус или опустить весла на воду объявил вечерний намаз. Столкнувшись с колдовством, самое время напомнить себе об Аллахе и Аллаху о себе.

Еще засветло до порта Чембало добрались крымский хан Сахиб Герай и старший евнух Ибрагим. Узнали, что воры ушли на греческом корабле, а за ними погнался боярин