Игра с огнем - Оливия Уэдсли

На башне пробило два часа. Он зевнул и стал раздеваться.

Глава II

Спустя несколько дней Вандорнен решил, что должен уехать, но, не имея сил превозмочь свое увлечение, остался.

Сента ежедневно играла в теннис, ежедневно Фернанда следила за ее игрой. Под ее поднятыми бровями в темных глазах светилась легкая насмешка. С каждым днем любовь Вандорнена крепла.

Сента, теперь уже лучше владевшая собой, стала более сдержанной. Макса даже немного сердила ее скромная гордость, как бы ставящая преграду между ними.

Однажды Фернанда случайно сказала ему:

— Из этого ничего не выйдет, дорогой мой.

Не подавая вида, что он поражен ее фразой, Вандорнен спокойно спросил:

— Почему?

— Просто так. По тысяче причин. Национальность… семья… воспитание…

— Можно все изменить, — в тон ей возразил он.

— Да, но едва ли это поможет. Сента такая англичанка — до мозга костей!

— А мне кажется, она изменилась бы, — проговорил он тихо.

Над всеми этими вопросами он много думал, обсуждал их всесторонне. Ему не хотелось спорить, так как он считал, что он прав. А Фернанда, по-видимому, была настроена воинственно.

Он смотрел на Сенту иными глазами, глазами человека, присматривающегося к привлекающей его женщине, и в нем росло любопытство узнать ее. Сначала он думал, вернее, предполагал, не является ли ее чувство к нему обычным увлечением совсем молоденькой девушки пожилым человеком, увлечением, созданным трепетом, возбуждением, тоской и желанием показаться взрослой. Но постепенно, день за днем, он убеждался в том, что в Сенте есть какой-то источник силы и храбрости. Именно этими свойствами своей природы она притягивала к себе.

Не отрывая глаз от сонного моря цвета сапфира, он стал позади Фернанды и вдруг сказал:

— Фернанда, помоги мне! Я знаю, что ты имеешь большое влияние на Сенту.

Фернанда ответила ему:

— Я не буду противиться событиям, но я не уверена, что брак с Сентой будет удачным для тебя.

— Она ведь нравится тебе, Фернанда?

— О, да, я люблю ее, но ее жизнь не соприкасается с моей. Представь ее себе в Вене или в Дорнене, в твоей семье…

— Я это делаю — и это самая приятная игра для моего воображения.

— Безнадежно пробовать помочь тебе. Никто в мире не бывает так слеп к требованиям света, как влюбленный светский человек! Но любишь ли ты действительно?

— Хочешь ли ты быть хорошим товарищем и по-настоящему помочь мне? — ответил ей Макс вопросом на вопрос. — Попробуй победить семейную оппозицию, если она возникнет.

Он опустился на стул рядом с Фернандой и положил ей руки на колени.

— Фернанда!.. Ничто не поможет. Я не хочу бороться с этим, верней, я не могу. Я люблю Сенту. Мне даже кажется, что я полюбил ее, когда впервые увидел, хотя, быть может, это и глупо звучит. Вчера я просто-напросто приревновал ее к одному из молодых парней из Мевика. Не пригласила ли ты нарочно всех этих юнцов? Да? Ты это сделала? Я и не думал. Меня приводило в бешенство их присутствие, их смех и то, что Сента — в их обществе. Я готов был на все, лишь бы только Сента не была с ними. И не собираюсь подвергаться таким сильным переживаниям еще раз. Я хотел сказать тебе, — он сжал ее руки в своих, — пожелай мне счастья!..

Фернанда повернула голову и, посмотрев на него, поняла, что он счастлив.

— Готова исполнить твою просьбу, дорогой, и пожелать тебе счастья — навсегда.

Сента решила прекратить считать розы на обоях, к чему она прибегала в бессонные ночи как к средству, чтобы уснуть и тем избежать темных кругов под глазами. К сожалению, это средство перестало помогать, и мысли о Максе Вандорнене становились непобедимыми.

У нее создалась привычка, лежа на спине и положив руки под голову, перебирать в памяти мельчайшие подробности предыдущего дня, чтобы вновь пережить всю сладость этих часов. Так же нужным считала она запомнить, что нравилось и что было неприятно Максу. В этом сказывались молодость и уменье Сенты схватывать на лету все его вкусы.

Пробило шесть. Джорджи в пижаме лимонного цвета вошла в комнату Сенты. В Рильте она была единственной соотечественницей Сенты; она поступила в пансион позже нее, была родом из Глоссестершайра и постоянно много говорила о лошадях. Джорджи была маленького роста, очень живая и остроумная. В первую же неделю своего пребывания в школе она сказала Сенте, что та «лучше других». Ее смешило, что Сента обожает графиню Фернанду.

Ей страшно понравилась карточка Сильвестра, брата Сенты. «Обожаю мужчин», — заявила она. Ее интерес к тому, что она назвала «австрийской историей», был неослабным. Она мгновенно почувствовала тут романтическую подкладку и с первого взгляда определила по Вандорнену, что Сента влюбилась в Макса.

— Так случилось бы со всякой девушкой, запертой в этой дыре, Кроме того, он чертовски интересный.

Сента почти ничего не говорила ей о Максе. В первый же момент она все свои даже несерьезные мысли о нем заперла в сокровищницу своего сердца. Джорджи ужасно болтлива — она способна обсуждать то, о чем и слова не хотелось бы слышать из уст кого бы то ни было.

Сейчас, сидя на кровати у Сенты, Джорджи болтала ногами и тараторила:

— Знаешь, ты из-за этой истории похудела. Как романтично! Но почему ты не подвигаешься вперед? Уверяю тебя, Сента, ты преступно медлительна. Ведь это страшно опасный гандикап [1]. Будь я на твоем месте — в первый же день растрепала бы его усы, вечером поцеловала его и вернулась бы домой спокойной за исход дела. Он одновременно напоминает героя оперетки и старинного феодала.

Она подняла ногу и со всех сторон стала любоваться ею.

— У меня красивые ноги.

Потом, вернувшись к прежней теме, продолжала:

— Как ты думаешь, какой вид у Макса утром, когда он просыпается? Мне всегда кажется, что вид мужчины в постели должен ужасно разочаровывать, то есть, я хочу сказать, когда женщина не причесана — это ничего, но растрепанный мужчина, вероятно, отвратителен. Однажды я была сильно влюблена в одного мальчика. Но только до тех пор, пока не увидела его после купания. Когда он появился из воды, то выглядел, как мокрая курица. С этого момента он больше для меня не существовал. Одно счастье, что Макс стрижется ежиком и так низко, что сквозь волосы видна розовая кожа. По-моему, Макс очень интересный мужчина.

И она убежала, шлепая утренними туфлями. Сента тоже начала вставать.

Спускаясь по лестнице, она подумала о том, как быстро она переросла интересы школьной жизни, как несколько недель стерли в ней детские навыки и вкусы и сделали ее взрослой. Здесь жизнь для нее была нереальной; настоящей была та, которую она проводила в обществе Макса. Не могло быть такой силы воображения, которая позволила бы ей представить себе конец этих счастливых часов. Она должна была пробыть в Рильте еще два месяца. Макс обещал обязательно вернуться из Киля.