Бумажные самолёты - Максим Кощенков

знаю, что ранит меня больше: что меня не допускают до работы, которой я занималась битые двадцать лет, или что Эл ведёт себя так, будто мы расстались заклятыми врагами. Втянув воздух, я выпаливаю:

— Я знала погибшую.

— Каролина, ты уволена и мешаешь следствию.

— Эмили Смит, семнадцать лет, живет на бульваре Уилшир. Жила, — оговорка обжигает язык.

— Каролина…

— Ближайшие родственники: мать, Натали Смит; отец, Пол Смит…

— Каролина!

— Знакомые отзываются о ней как о тихой и закрытой девушке, но…

— Твоя машина!

Я вспоминаю про брошенный пикап, только когда ключи в кармане джинсов начинают неистово верещать. О, нет. Мой кошелёк не выдержит очередного штрафа, а я — ещё одного фильма о крутых парнях, которые умеют водить. Мне хочется броситься за эвакуатором, но я вспоминаю, что у меня даже нет с собой документов на машину. «Вообще-то у тебя и прав нет», — добавляет внутренний голос. И почему-то он принадлежит разозлённому Джорджу.

— Упс. Кто-то поедет домой на метро, — смеётся Эл.

«Как любезно с твоей стороны», — бубню я.

— Зачем ты приехала?

— Я знала погибшую, — повторяю я. Как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось сном! — Она училась вместе с Майком. Они… встречались. Они приехали сюда всего несколько часов назад.

— Майк был вместе с ней? — удивляется Эл. И снова это детское выражение лица, перед которым я не могу устоять.

— Они праздновали выпускной в ресторане на крыше, — объясняю я. — Я думала, ты его встретил.

— Пока я встретил только того, нервного, — Эл кивает в сторону жилистого парня, которого допрашивал пару минут назад.

— Здесь явно что-то не так. Эмили не могла… спрыгнуть.

Мне страшно представить, что кто-то мог столкнуть Эмили с крыши, но ещё страшнее — что она пошла на это добровольно.

— Эмили, говоришь, — он задумался. — Мы ещё ждём её родителей на опознание.

— На опознание? — переспрашиваю я. — Но ведь Майк сказал…

— У девушки разбито лицо. Полностью, — шёпотом добавляет Эл. Закурив новую сигарету, он отрывает листок для заметок и, как будто что-то вспомнив, начинает торопливо писать. — Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. Если хочешь, можешь глянуть — под мою ответственность. Но предупреждаю, зрелище не из приятных.

Я сглатываю.

— Спасибо, воздержусь.

— Значит так, — он складывает бумажку пополам и передаёт мне. — Если вам с Майком есть, что рассказать, подойдите завтра в участок. Время на записке.

— Я…

— Не злись на меня. Ты знаешь, таковы правила.

Как бы я ни защищалась, Эл прав. Любая деталь, которая может помочь восстановить хронологию событий, сейчас на вес золота. Трудно поверить, что когда-то и я, словно утопающий, цеплялась за каждую соломинку, лишь бы раскрыть преступление.

Но Майки! Он слишком молод, чтобы становиться подопытной крысой в комнате для допросов, где за нами, как в зоопарке, будут наблюдать ещё десять здоровенных полицейских. Мне ли не знать, каково это?

Повертев в руках лист, который дал мне Эл, я заставляю себя ответить:

— Да, конечно. Мы придём.

Слова встают в горле комом, но вместо того, чтобы попрощаться, я слабо улыбаюсь и возвращаюсь за ленту. Наверное, лучшее, что могут сделать бывшие любовники — разойтись как можно скорее. Но, только когда я переступаю негласную границу между добром и злом, я замечаю наскоро выписанный чек на сто долларов внутри импровизированного конверта. «Жду вас с Майком в 8:00 в нашем участке. P.S. Верни Джорджу машину».

Чувства, которые, как я думала, уже сожжены, восстают из пепла и зажигают моё сердце таким огнём, что я невольно краснею.

В голове проскальзывает лишь одна мысль: «Лучше бы я тебя ненавидела».

Даррэл

Полгода назад

…Жилет расходится так легко, будто сержант Уилсон и не старалась его застегнуть. Вся её одежда пропитана терпким запахом Benson&Hedges, без которых она никогда не выходит из дома. Каждый раз, когда я припадаю к её груди, я словно проваливаюсь в горький туман, который сводит с ума быстрее ирландского виски. Готов поспорить, что за эти горячие секунды Каролина заплатила как минимум тремя пачками сигарет. Обручальное кольцо, между прочим, стоит не меньше двух, а что до обязательств… сомневаюсь, что она вообще выставляла их на продажу. Вот они, последствия затянувшегося медового месяца.

— Ты нервничаешь, Кэрри?

— Замолчи!

Ну, ничего. Скоро она совсем растает, надо только почаще называть её своей Кэрри. Моя, моя, моя Кэрри… Как же она жила без меня? Жажда страсти так измучила её, что она готова броситься на шею первому встречному. Никому ещё не удавалось так плохо прятаться за формой и солнцезащитными очками. Её стон витает в воздухе, наполняя комнату сексом.

— Ты преступник, Эл! — смеётся сержант, когда я оттягиваю лямку её бюстгальтера.

— Тогда арестуй меня, моя Кэрри.

Она смотрит мне в глаза, хотя, наверное, слово «смотрит» сюда не подходит. Я знаю, что она в них тонет, но никогда не брошу ей спасательный круг.

— Почему ты остановилась? — спрашиваю я шёпотом.

Стоящий в дверях Майк отвечает мне дрожащим голосом:

— Может, потому что я помешал вам, мам?

Глава 3

Каролина

Мяч столько раз попадал в кольцо под звонкий свист болельщиков, что сетку на школьной корзине давно пора менять. Майку было одиннадцать, когда Джордж заметил его способности к спорту и записал его в секцию по баскетболу. С тех пор Майк рос как на дрожжах, а уже в четырнадцать догнал отца. Я всегда смотрела на сына как на будущего чемпиона и никогда — как на свидетеля или, что ещё хуже, подозреваемого. Может, и правильно, что меня уволили? Может, я веду себя недостаточно профессионально?

«Недостаточно профессионально, — фыркает маленький Джордж в моей голове. — Ты закрутила служебный роман и ещё претендуешь на профессионализм?»

Я смотрю на Майка и гадаю: нашёл ли он в себе силы простить меня? Как бы я поступила на его месте?

И как я, которая постоянно лгала, могу заставить его сказать правду?

Майк тихо спрашивает:

— Мы идём к нему, да?

Как объяснить ребёнку, что жизнь — подлая штука? Не могу поверить, что в многомиллионном городе не нашлось другого детектива, который бы взялся за дело Эмили. И это Майк ещё не знает, в какую передрягу я угодила с машиной Джорджа…

— Всего пара вопросов, — оправдываюсь я, краснея от стыда.

— Угу.

Когда мы выходим из метро, сын еле переставляет ноги. Он думает, что никто не узнает, что происходило вчера вечером за закрытой дверью. Но правда в том, что все мы одинаковые — спортсмены, полицейские, любовники. Все мы люди, ходячие бомбы замедленного действия. Я слышала, как он плакал,