Полковая наша семья - Михаил Манакин

Мы приближались к мелколесью. Неожиданно Воронежский остановился, предостерегающе поднял руку: перед нами, метрах в трех, видны были свежие следы. Кто-то, и явно не один, прошел здесь совсем недавно. Следы вели из лесу.

- Видишь, снег сбит на елях, значит, где-то они рядом, - шепнул командиру взвода Шевчук. - Надо бы разведать. Разрешите мне?

- Добро! Осторожней только...

Рота, шедшая за нами, рассыпалась в цепь и залегла. Барсуков слегка толкнул меня в спину, и я упал носом в снег. В этот момент разом загремели выстрелы. Первое, что я увидел, - это падающий с деревьев снег. Потом в сознание впилось противное посвистывание пуль. Они летели со стороны мелколесья, и казалось, прямо в меня. Втянув голову в плечи, я, сам того не замечая, пытался податься назад. Потом земля впереди вздыбилась от взрывов. Один, второй... и сразу стало тихо-тихо. Только странный звон в ушах, да почему-то подступили слезы, и мелко-мелко дрожало тело. Все произошло так внезапно и, как мне показалось, скоротечно, что трудно было что-то понять.

- Товарищ лейтенант, пулеметчики врага уничтожены гранатами. Видать, заслон фашисты оставили. А Шевчука зацепило. Тяжело... - были слышны далеко в установившейся тишине слова сержанта Байло.

Только позже я понял, что немцы, отходя, оставили два пулеметных расчета для прикрытия. На них-то и напоролась, выходя из леса, наша рота. И если бы не боевой опыт товарищей, многие полегли бы под свинцовым огнем. Ведь фронтовики хорошо знают, что такое два пулемета в чистом поле. Только сильные, смелые и отважные способны не растеряться, найти правильное, инициативное решение в эту критическую минуту. Таким бойцом и оказался Степан Шевчук.

С тяжелым сердцем перенес я его потерю. Когда после боя солдаты, сменяя друг друга, несли на сооруженных наспех носилках своего товарища, я не находил в себе сил посмотреть в ту сторону. Несколько дней мне довелось быть вместе с этим человеком, а ощущение было такое, что дороже у меня никого не было. Мог ли я предполагать, что жестокое крыло войны задело меня всего лишь краешком, что впереди меня ждут суровые испытания, такие ситуации, после которых, казалось, надо только благодарить судьбу за благосклонность. Но дело, конечно, не в судьбе, хотя мы, признаться, в душе всегда надеялись и на везение. Бой есть бой. Всего не предусмотришь, не предугадаешь. Но воевать надо умеючи. Без этого никакое везение тебе не поможет. Вот такое убеждение с самых первых шагов формировали во мне боевые товарищи - люди сильные, мужественные и щедрые.

Тогда, после первого боя, я остро переживал, что все заметили мое малодушие. Ждал упреков. А ожидая, мысленно казнил себя, безжалостно ругал. Но никто не обмолвился даже словом, даже взглядом не дал понять, что меня осуждает. Напротив, меня окружили еще большей заботой. Нет, никто не сюсюкал, не нежничал. Такое чуждо солдатской среде. Просто мое состояние хорошо понимали, а потому незаметно старались помочь, без надобности не подвергать опасности, а главное, учили. Учили и на моих ошибках и на своих.

...К деревне Каравай мы подкрались с огородов. На улицах пустынно. Вроде немцы ушли. Вышел из избы старик. Спросили его, где немцы.

- Кто их знает? С вечера галдели, собирали пожитки, а потом утихли. В этом краю деревни их будто нет.

На другом конце деревни нас ждала неожиданность. Видимо заметив нас, из дома выскочила женщина:

- Сюда, родимые, быстрей! Опохмеляться, гадина, сел, да вас заметил, не успел убежать! Сержант Байло крикнул:

- Барсуков, за мной! - и бросился к двери. Побежал за ними и я. Втроем ворвались в избу.

- Бросай оружие! Хенде хох! - крикнул Байло, тут же метнулся к печке, дал очередь из автомата.

Барсуков в мгновение отскочил в другую сторону. И я, вбежавший последним, оказался... прямо перед дулом пулемета, ствол которого торчал из-под широкой деревянной лавки.

Ни Байло, ни Барсуков конечно же на такой "сюрприз" не рассчитывали, да и моего появления, видимо, сразу не заметили. Хорошо, что все обошлось благополучно: прятавшийся под лавкой немец вытолкнул на середину комнаты ручной пулемет, затем неуклюже выбрался сам и поднял вверх руки. Барсуков толкнул его прикладом в спину:

- Выходи, выходи, фашист!

- Найн, я не есть фашист, - торопливо заговорил пленный.

- Иди, иди, в штабе все расскажешь.

Уже на улице, немного погодя, ко мне подошел Байло.

- Ты, того, не лезь туда, куда не посылают, - почесывая затылок, недовольно посоветовал мне сержант. - Глупо пропал бы. Правда, и мы хороши, полезли напролом... В общем, понял меня?

Да, я его понял.

А на следующий день в полк принесли газеты. В "Известиях" за 6 января писалось о нашей дивизии и ее командире: "...Эту дивизию, действующую на Западном фронте, отличают исключительная стойкость и решительность. Обороняя Тулу, она вместе с другими частями перешла в начале декабря в наступление и за короткий срок проделала славный победный путь до Калуги. Каждый населенный пункт - их на пути было более 100 - немцы оставляли после упорного и жестокого сопротивления. Но ни разу не дрогнули наши бойцы, ни разу не уступили они своему девизу: "Вперед и только вперед!" В боях за Калугу Сиязов предпринял ряд блестящих по смелости и дерзости операций, делающих славу его доблестным бойцам".

Эту газету зачитывали до дыр. Комиссар полка приказал наклеить ее на картон, и так она передавалась из роты в роту. Каждый боец считал, что здесь написано не о командире дивизии генерале М. А. Сиязове, а о нем самом. На митинге, посвященном присвоению нашей дивизии звания гвардейской, выступило двенадцать человек. Все они выражали благодарность партии и правительству за высокую оценку их ратного труда, клялись, не жалея сил и самой жизни, по-гвардейски громить ненавистного врага, чтобы быстрее освободить нашу любимую Родину от фашистских оккупантов.

Так говорили и так дрались за советскую землю мои товарищи.

...И вот теперь, шагая в свой родной полк, я с благодарностью думал о них - простых бойцах, которые в сложных ситуациях преподали мне солдатские уроки, делились фронтовыми премудростями, которые не так просты, как кажется на первый взгляд.

Подумалось о самом близком боевом товарище рядовом Алексее Лапике. Он был всего на четыре года старше меня. Но на фронте с первого дня. Запомнился он сразу же каким-то открытым лицом, порывистыми движениями, особой заботой о товарищах. Своим богатым боевым опытом он щедро делился со всеми, в том числе и со мной. Вспоминаю жестокий бой 26 января 1942 года под Сухиничами.

Утро было холодным и хмурым. Колючий ветер, завывая в овраге, где мы сосредоточились для очередного броска вперед на высоту, что между деревнями Веребьево и Пищалово, пронизывал, казалось, до костей. "Наша группа под командованием младшего лейтенанта Ильи Филипповича Аксамитного просочилась под покровом ночи во фланг укрепившихся на рубеже фашистов и, пока не обнаруженная противником, ждала сигнала к атаке. Первыми должны были наступать бойцы второго батальона. Потом, когда они свяжут гитлеровцев боем, неожиданно ударим и мы.