Штандарт - Лернет-Холения Александр

Я мельком взглянул на нищего, потом еще раз сказал Менису, что должен откланяться. У меня не было никакого желания слушать, как тот будет критиковать и этого слепого. Он, впрочем, снова не обратил на мои слова никакого внимания.

— Одну минутку, — произнес он наконец, не сводя пристального взгляда со слепого, — одну минутку! Я должен подойти к этому человеку. Он, возможно, даже из моего полка.

Я снова взглянул на нищего, а Менис сделал несколько шагов к нему.

— Я его не знаю, — сказал он, — обычно я узнаю́ всех.

Он уже стоял перед нищим.

В самом деле, на слепом была форма драгуна. На левом плече я увидел желтый аксельбант кавалериста. Высокие сапоги со шпорами, а на голове, как и полагалось, — фуражка без козырька. Под ней, на глазах — повязка. На черном вороте блестели две вышитые звезды, указывающие на его унтер-офицерское звание.

— Какой полк? — спросил Менис.

Существовало два черных драгунских полка, форма которых отличалась лишь цветом пуговиц. Серая пуговица на аксельбанте унтер-офицера ничего не говорила.

Слепой не сразу понял, что некто, стоящий перед ним, спрашивает его, из какого он полка. Менису пришлось повторить свой вопрос.

— Драгунский полк Марии-Изабеллы, — ответил вопрошаемый.

Ребенок, которого он держал за руку, испугался командного тона Мениса и смотрел на нас округлившимися глазами.

Как только нищий назвал свой полк, я произнес:

— В самом деле… — и хотел, обращаясь к Менису, добавить: «Твой полк».

Но он меня перебил.

— Как вас зовут? — спросил он унтер-офицера.

— Йоханн Лотт, — ответил тот.

Я смотрел на Мениса, но по нему нельзя было понять, знает он этого человека или нет.

— И вы ослепли? — спросил он.

— Да.

— На войне?

— Да.

— Полностью?

— Да. Полностью.

— Как же это тогда возможно, — секунду спустя продолжал Менис, — что вам приходиться просить милостыню? Ведь в вашем случае выплачивается пенсия, на которую можно прожить.

Унтер-офицер секунду помедлил, а затем спросил:

— А кто вы такой вообще?

— Не беспокойтесь об этом, — отозвался Менис. — У меня не было намерения допрашивать вас. Я спросил из участия.

— Или вы не верите, что я действительно слепой?

— Напротив, — ответил Менис.

Но рука человека уже метнулась вверх и на мгновение приподняла повязку. У него совсем не было глаз.

— Не надо, — воскликнул Менис, — я же сказал, что верю вам!

Он заметно побледнел.

— Почему, — нервно выкрикнул он, — черт побери, вы тогда здесь стоите и просите подаяние?

Унтер-офицер поправил свою повязку, а затем ответил:

— Я прошу не для себя. Но мои родственники так бедны, что я, с той пенсией, которую получаю, действительно самый состоятельный из них. Я им отдаю и часть своих денег, сколько могу. Но моя сестра, мать этой девочки, больна. Малышка вывела меня на улицу, чтобы я смог принести домой хоть сколько-нибудь. Все же слепому подают более охотно. Я и форму свою надел, сейчас же снова разрешено носить форму. Я подумал, если буду стоять здесь, то люди заметят, что у меня достаточно причин просить милостыню, и что-нибудь нам дадут.

Меня уже мутило от этой сцены. То, что Менис в своей манере выспрашивал все у нищих, мучил их, было мне отвратительно. По крайней мере, я с облегчением отметил, что ему и самому уже достаточно. Он сильно побледнел. Я никак не мог понять, почему же он ничего не дает этому человеку, и к тому же видел, как он подходит все ближе к нему и при этом продолжает пристально его разглядывать. Ребенок совсем испугался, ведь Менис разве что не орал на слепого.

— Был ли тогда, — в конце концов спросил я, злясь на его поведение, — в вашем полку прапорщик по фамилии Менис?

Одновременно я ощутил, как мой спутник крепко схватил меня за руку, словно хотел помешать мне договорить. Но унтер-офицер уже давал ответ:

— Менис? Да. У нас был прапорщик Менис, но всего несколько дней.

— Почему так? — спросил я.

— Он прибыл из другого полка и был с нами недолго, то есть до тех пор, когда меня ранило. Но и без того все уже было кончено.

— Но вы же еще видели его? — спросил я.

— Да, — сказал он.

Я как раз собирался добавить: «Вот же он, стоит перед вами», когда слепой продолжил:

— Я его видел. Он был последним, что я вообще видел.

Действие, которое оказали на Мениса эти слова, было ошеломляющим. Без сомнения, теперь он узнал слепого. Лицо его стало белым как снег, он смотрел на Лотта как на приведение; и даже я, совершенно сбитый с толку, запинаясь, спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Это случилось под Белградом, на мосту через Дунай, — произнес слепой. — Полки должны были его перейти, но остановились посредине и начали стрелять друг в друга. Прапорщик граф Хайстер, который нес штандарт, был убит, а я штандарт поднял. Под беспорядочным огнем, между людьми и лошадьми, которые сталкивались и катались по мосту, ко мне подъехал полковник и приказал, чтобы я передал штандарт прапорщику Менису. Так что я передал ему штандарт. Он едва успел схватить его, как сбоку мне в лицо прилетела пуля из карабина, и я упал с лошади. Последнее, что я видел, были тот прапорщик и штандарт.

Неожиданно Менис расстегнул пальто и из карманов пиджака вытащил деньги — видимо, все, что у него были: там были и крупные купюры — и сунул их в руки слепому, а затем потянул меня за собой прочь. Он вцепился в мое плечо и скорее бежал, чем шел, вниз по подъездной дорожке и после на боковую улицу. Губы его тряслись.

— Мне нужно поговорить с тобой, — выдавил он. — Я хочу тебе все объяснить. У тебя есть сигареты?

Я протянул ему сигарету. Он, однако, еще с минуту шел дальше, просто держа ее в руке. В конце концов, я решился его остановить и дал ему прикурить. Мелкие капли пота выступили у него на лице.

— Нам лучше зайти куда-нибудь, — сбивчиво предложил он, — где сможем поговорить.

Он огляделся, мы стояли перед дверью небольшой кофейни. Менис открыл дверь, но, увидев, что там полно посетителей, тут же захлопнул ее и заторопился дальше. Через несколько домов он заглянул в другую кофейню, но опять тотчас развернулся и устремился прочь и отсюда. Наконец, я настоятельно стал просить его так не волноваться.

— Ты просто не можешь ничего понять, пока я тебе не объясню!

Мне все-таки удалось заставить его идти спокойнее. Несколько раз он вытирал лоб рукавом и, казалось, с трудом держал себя в руках. Пару минут спустя мы подошли к Нойер-маркт и вошли в «Амбассадор». Холл отеля был пуст. Менис торопливо прошел мимо стойки, направился к столику с парой кресел, бросил на него шляпу и подозвал официанта.

— Давай сядем, — произнес он. — Мне необходимо что-нибудь выпить. Не был бы ты так добр, чтобы заплатить за нас. У меня, я думаю, — он порылся в карманах, — совсем не осталось денег.

Он встал, сбросил пальто и оперся обеими руками на спинки кресел. Он все еще был бледен. Появился официант. Менис заказал две рюмки коньяка. Я снова протянул ему сигареты.

— Пойми меня правильно, — сказал он, переводя одну спичку за другой, — дело вовсе не в том, что меня интересуют нищие. Как таковые они меня вообще не интересуют. Я обращаю внимание только на тех, кто стали ими из-за войны. Я просто не могу отделаться от этого. Я не верю, что эта война закончилась. Она все еще продолжается. Она продолжается в тех, кто был там, а теперь стоит на улице и просит милостыню. Она и во мне продолжается. Я долго этого не осознавал. Только тогда, когда с войной было покончено, я начал ее понимать.

Вернулся официант и принес коньяк. Менис опрокинул одну рюмку и тут же заказал еще одну. Я пододвинул ему свою. Он выпил ее и наконец немного успокоился.

— Когда война закончилась, я женился, — произнес он. — Мой брак принято считать счастливым, у нас дети, я ее люблю, я все еще люблю свою жену, хотя иногда у меня возникает чувство, что я никогда ее не любил. Возможно, я женился на ней просто потому, что она была там, когда там уже не было ничего, ничего из того, что меня не отпускает, хотя больше не существует. Ничего из того, что еще только будет, хотя уже давно позади. Ничего из того, что более реально, чем все, что реально теперь. Ты должен это понять! Послушай меня!