Добро пожаловать в NHK! - Тацухико Такимото

Ах, как это могло произойти? Я один был обделён весенним весельем. Нет, более того: весь мир открыто насмехался надо мной, все, кто был в приподнятом настроении от наступившей весны. Во всяком случае, мне так казалось.

Я не общался с людьми уже почти целый год.

Мне казалось, что, продолжай я в том же духе, я разучусь говорить по–японски. Я чувствовал, что удаляюсь всё дальше и дальше от возможности вернуться в общество. Это было бы плохо, хуже некуда. Если я не сбегу из моей жизни хикикомори в ближайшее время, всё общество, весь мир покинет меня навечно.

Для начала, мне было необходимо обеспечить свою самостоятельность. Я знал, что должен был найти работу. Я на днях даже купил в круглосуточном магазине журнал с объявлениями о вакансиях. Однако, после его прочтения, мне это показалось практически невозможным.

Ах, это невозможно. Совершенно невозможно. Отчисленный из третьесортного колледжа, с нулевой квалификацией. Это я. Если бы я был менеджером по персоналу в какой–нибудь компании, я определённо никогда не нанял бы такого хикикомори.

В наше время, когда вообще достаточно трудно найти работу, никогда, никакая компания не станет охотно нанимать такого бесполезного человека, как я.

Однако, в конце концов, каждый человек, не важно, кто он, когда–то должен начать работать. Это факт.

Я не могу вечно сидеть на шее у моих родителей.

И я не могу продолжать кормить их отвратительной ложью вроде: «Всё в порядке! Хоть я и ушел из колледжа только с начальными навыками, я без проблем найду себе работу! Сейчас я готовлюсь к сдаче тестов на самые разные сертификаты: системного администрирования, TOEFL[12], по обработке текстов, по работе на компьютере, по вычислению на счётах[13] и ещё по многим другим. Пожалуйста, только вышлите мне ещё немного денег!»

Да, недалёк был тот момент, когда терпение моих родителей лопнет. Он мог настать уже через пару месяцев.

Прежде чем мои родители прекратили бы давать мне деньги, я должен был изменить свою паразитическую сущность и сбежать от этой гнилой жизни хикикомори.

Я должен был уничтожить N.H.K..

Получится ли у меня? Смогу ли я сделать что–то настолько безрассудное?

Мир за пределами моей квартиры был полон опасностей. Машины мчались на пугающих скоростях, кедровая пыльца плыла по ветру, а иногда по улицам бродили убийцы. Смогу ли я войти в этот опасный мир? Выдержу ли я это?

Я и вправду очень нервничал по этому поводу.

На самом же деле, это было невозможно.

Такой неудачник, как я, никогда не смог бы вести нормальную жизнь в обществе. Она была бы невозможна для того, кто вчера, впервые за долгое время, проснулся, как все нормальные люди, в семь часов утра только для того, чтобы пролежать в постели, потерявшись в собственных мыслях, до второй половины дня. Да, достойная жизнь в нормальном обществе была бы невозможна для того, кто после этого решил ещё немного вздремнуть и проспал весь день и всю ночь до пяти часов сегодняшнего утра.

Нормальная жизнь в обществе была бы невозможна для меня, безуспешно пытавшегося применить фрейдистский анализ ко сну, приснившемуся прошлой ночью. В моем сне я занимался непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей, и мой анализ указал только на подсознательное желание заниматься непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей. Заключение: «Что же из этого является анализом твоего сна? Ты просто повторяешь одно и то же!»

Невозможна для меня, который решил позавтракать и, открыв холодильник, осознал, что в нем нет вообще ничего. Невозможна для меня, который затем решил проигнорировать пустой желудок, и принять ванну, только для того, чтобы обнаружить, что мыло и шампунь тоже кончились.

И невозможна для меня, который ответил на астрологический прогноз в утреннем телешоу: «Сегодня Девы удачливы в любви. Вам может признаться человек, от которого вы этого не ожидали!» — жалким комментарием: «Как они собираются признаваться мне, если я сижу в своей комнате круглые сутки? А? Посмотрим, как у них это получится!»

Нормальная жизнь в обществе была совершенно невозможна для меня.

Аргх.

Думаю, мне лучше просто сдохнуть!

Может быть, мне просто нужно умереть. Нет. Я не умру, потому что я сильный, выносливый солдат.

Я был полон решимости жить до тех пор, пока не наступит день моей победы над N.H.K., даже если это означало бы, что мне пришлось бы ползать по полу.

Либо победа, либо поражение. Тогда я ещё не знал исхода. В любом случае, мне нужно было много мужества, и следовательно, необходимо было эффективно использовать каждый грамм мужества в моем теле. Однако, для начала неплохо было бы приготовить завтрак.

Я медленно встал с постели, открыл шкаф и взял чашку рамена[14], которую хранил на чёрный день. Я залил его кипятком из чайника, стоявшего на холодильнике. А потом я ждал, слушая слабо доносившиеся из соседней 202–ой комнаты звуки анимешной песенки; терпеливо ждал три минуты.

Не то, что бы это было важно, но моему соседу, который переехал сюда весной, похоже и в самом деле нравилось аниме. Хоть это и не имело значения, но школьные занятия должны были уже начаться. Разве нормально, что он остался дома? Мне захотелось предупредить его: «Не стоит слишком увлекаться заглавной песней Ojamajo Doremi[15] по утрам. Ты опоздаешь!» Конечно, я не сделал ничего подобного. Жизнь моего соседа меня не касалась.

Пока эти мысли вертелись в моей голове, три минуты прошли, словно несколько секунд.

Мой рамен был готов.

И вот затем, это и произошло.

В тот самый момент, когда я собирался погрузить палочки в лапшу, дверной звонок выдал решительное «Дин–дон! Дин–дон!», прервавшее весь процесс.

Кто бы это мог быть?

Естественно, я не запаниковал. Неожиданный посетитель, прервавший мой завтрак, скорее всего принес счёт на оплаты электричества.

Так как его отключение сулило мне проблемы, я отложил палочки в сторону и, ещё в пижаме, пошёл к двери.

Я быстро открыл дверь и произнёс:

— Ах, электричество! Электричество, правильно? Я могу заплатить вам. Эм, я прямо сейчас вам запла…

Тут я осёкся. Настороженный дежурной улыбкой, застывшей на её лице и ощущая едва заметную ауру, излучаемую всем её телом, я осознал, что эта женщина средних лет ни коим образом не может быть из энергетической компании.

— Пожалуйста, простите, что прерываем ваш напряжённый график, — сказала моя посетительница. Лицо женщины освещалось утренним солнцем.

— Вообще–то, мы раздаём брошюры, — просияла она, передавая мне две небольших брошюрки.

На обложке было напечатано «Пробудитесь! Башня Друага.[16]»

Свежий весенний ветерок подул через открытую дверь. Снаружи, мягкое апрельское утро было тихим и безмятежным.

Часть вторая

Дверь комнаты 201 Дома Мита[17], отделявшая мою квартиру от внешнего мира, была открыта. Женщина–миссионер и я, ничто не разделяло нас более.

Потом я увидел её. Справа, за женщиной с блаженной улыбкой, стояла ещё одна.

Решили подослать двоих, чтобы завербовать меня? Пытались склонить баланс сил в свою сторону? Двое на одного? Как низко!

И тут я увидел. Я увидел, насколько молода была вторая вербовщица.

По какой–то непонятной мне причине, даже в это спокойное апрельское утро, когда солнце светило так мягко, она закрывалась белоснежным зонтом. Хотя я не мог видеть её скрытого зонтиком лица, я мог сказать, что она была молода, особенно в сравнении со старшей женщиной. В самом деле, было очевидно, что она даже моложе меня.

Держа в руках зонтик, одетая в обычное светлое платьице с длинными рукавами, она источала чистую, священную ауру. Она стояла, будто бы охраняя другую женщину, молчаливая, спокойная, непорочная.

Я даже не успел этого осознать, как непрошеные слёзы потекли из моих глаз. Эта молодая девушка, не старше семнадцати или восемнадцати на мой взгляд, находилась под влиянием какого–то идиотского культа. Даже просто подумав об этом, я не мог не чувствовать жалости. Нет, ну правда, да что же это такое?!

Я был уверен, что в этом возрасте она с большим удовольствием предалась бы развлечениям. Она надела бы какую–нибудь красивую одежду, прогулялась бы по Сибуя, и попыталась бы завязать отношения с противоположным полом. Но ведь во всех религиях есть строгие заповеди вроде «Не прелюбодействуй». Она, должно быть, страдала. Это должно было быть очень, очень мучительно.

Я представил, как она каждую ночь не может совладать с охватывающим её тело лихорадочным возбуждением. «Господь смотрит на меня, и я не могу заниматься чем–то подобным. Но… Но я не могу… Я не могу сдерживаться. Ах, ну почему я такая грешница? Даже если Господь смотрит… Я раскаиваюсь, Небесный Отец!»