Опасные иллюзии - Галина Рябинина

Уже возвращаясь назад с бумажным стаканчиком в руках, Валентин буквально налетел на выскочившую из аудитории сокурсницу. Бледная, руки трясутся, хочет что-то сказать – зуб на зуб не попадает.

– Ты чего?

– Т-т-т-там Влад.

– Кравцов, что ли? Ну и что?

– Он мертвый.

– Сама ты мертвая, – Валентин отодвинул Акимову от двери и прошел вперед.

Не заметив никаких признаков «мертвого Влада» в зоне прямой видимости, он стал подниматься по ступенькам, последовательно осматривая ряды столов и лавок. Прошел до конца – никого.

– Эй, Акимова! Ты где? Что за шутки дурацкие?

Дошел до двери наверху, выглянул в коридор. Тоже никого. Вернулся в аудиторию, спустился вниз. Девушка все так же стояла в коридоре, прислонившись к стене, и мелко дрожала. Смотрела на него выпученными глазами. Непохоже было, что она пошутила.

– Нет там никого. Иди сама посмотри.

В конце коридора показалась группа студентов.

– Слушай, пойди сядь, успокойся и забудь об этом, – ему очень не хотелось ввязываться в историю. Ей привиделось черт те что, а ему – объясняйся потом. Сделают еще из него посмешище.

– Все! Акимова, слышишь меня? Все! Нет никого! Иди попей водички и успокойся. Или вообще пойди домой поспи, чтобы трупы не мерещились.

Лида, так звали Акимову, похоже, прислушалась к совету однокурсника и, не произнеся ни слова, отправилась прочь. Видимо, «поспать и успокоиться».

Валентин вернулся к своим занятиям, но воспоминание о досадном происшествии засело в голове и не давало сосредоточиться. Уж слишком сильно Акимову долбануло, аж тряслась вся.

Может, её разыграл кто-то? Первое апреля все-таки. А может, его, Валентина, хотели разыграть? Или напугать?

Он считал, что в группе его недолюбливали. Со снисходительностью, переходящей в насмешливость, относились к его готовности первым ответить на вопрос преподавателя, обязательности и аккуратности в выполнении всех заданий, к настойчивым попыткам пересдать экзамен, если не удавалось получить отличную оценку с первого захода.

Да, ему нравилось быть первым, быть отличником. И не только потому, что это давало право на повышенную стипендию. Это было в его характере. И ему наплевать, что кому-то это не нравится.

Но даже если кто-то и хотел разыграть, Влад Кравцов никогда не стал бы в этом участвовать.

Влад на потоке был заметной фигурой. Предмет обожания всех девиц. Обожания от открытого и бесцеремонно показного до робкого и затаенного. Даже никчемная Акимова расцветала, как майская роза, когда Влад обращался к ней с какой-нибудь безделицей. У Валентина Кравцов никаких особых чувств не вызывал – ни обожания, ни неприязни.

Влад всегда выглядел настолько непробиваемо благополучным, что даже если бы Акимова еще десять раз повторила: «Кравцов мертвый», – Валентину все равно даже в голову не пришло бы отнестись к этому заявлению всерьез. Кто угодно, только не Кравцов. И что угодно, только не мертв.

Аудитория стала заполняться студентами. Валентин закрыл ноутбук. Из-за акимовских видений не успел доделать домашку. Не хватило как раз тех десяти минут, которые он потратил на беготню вверх-вниз по лестницам. Обернулся, поискал глазами Влада – не пришел еще.

Вошел Игорь Львович, поздоровался. В ответном приветствии студенты недружно встали, шумно сели. Лекция началась. Пирогов читал лекцию, как всегда, сам себе. Будучи уникальным программистом, за что все старшекурсники его искренне уважали, если не сказать боготворили, преподавательским даром, по мнению Валентина, Игорь Львович ни в малейшей мере не обладал. Чтобы почерпнуть что-то из его рассказа, надо было очень постараться. И они старались. Часто к нему на лекции приходили студенты с других потоков. Пирогов не возражал. Его вообще мало беспокоило, что происходит в аудитории.

Уже через четверть часа преподаватель, не прилагая никаких видимых усилий, полностью завладел вниманием слушателей. Валентин пожалел, что в зале нет Кравцова. Тот умел задавать такие вопросы, которые позволяли акцентировать внимание на важных деталях или, отвечая на которые, Пирогов рассказывал о дополнительных интересных приемах, приводил уникальные примеры. Их диалоги позволяли и всем остальным лучше понять и усвоить сложный материал, почерпнуть нечто ценное.

Прозвенел звонок. И ко второму часу Кравцов не появился.

Сожалея о том, что Влад не пришел на лекцию, Валентин по-прежнему никак не связывал этот факт с утренним происшествием.

Его размышления прервал звук неожиданно открывшихся дверей. Вошел декан и с ним еще мужчина. Валентин подумал о нем: «Не университетский, чужой».

Увидев вошедших, студенты, как обычно при входе преподавателя, стали нестройно подниматься со своих мест в меру собственных представлений об этикете, воспитанности или дисциплине. Декан махнул студентам рукой – «садитесь» – и повернулся к лектору.

– Извините, Игорь Львович, что вынужден вас прервать.

Пирогов кивнул, подтвердив свое согласие приглашающим жестом: «Пожалуйста, пожалуйста».

– Коллеги, – Юрий Ильич всегда обращался к студентам именно таким образом, как, впрочем, и некоторые другие преподаватели. – У нас произошло чрезвычайное происшествие. В связи с этим в университет прибыл следователь прокуратуры, – по аудитории пробежал шумок, – Сергей Иванович Громов.

«Чужой» пристально смотрел в лица студентов. «Высматривает, наверное, преступника», – почему-то неприязненно подумал Валентин.

Декан продолжал:

– Сейчас я попрошу первые десять человек по списку четыреста третьей группы, – он заглянул в листок бумаги, который держал в руке, – начиная с Абрамцева и заканчивая Лутягиным, пройти в кабинет декана для беседы со следователем. А десять следующих, начиная с Моторина и до… собственно, всех остальных из четыреста третьей группы – пройти в кабинет заведующего кафедрой «Телекоммуникации». Кабинет на этом этаже в конце коридора. После первой пары туда же приглашаются студенты четыреста четвертой группы. Первые десять, – он опять сверился со списком, – начиная с Бортникова и заканчивая Лукрецким, – в деканат, точнее, в мой кабинет, и все остальные, начиная с Норкиной, – на кафедру «Телекоммуникации». Прошу отнестись к вопросу серьезно. Прийти должен каждый, кто присутствует сейчас в аудитории.

– А что случилось-то?

Юрий Ильич посмотрел на следователя.

– В интересах следствия я пока не могу вам об этом сказать… Итак, прошу на выход.

– С вещами… – кто-то не смешно пошутил.

С разных рядов начали подниматься студенты и выходить из аудитории. Осталась только четыреста четвертая. Нежданные гости тоже ушли. Воцарилась тишина, грозящая в любую минуту взорваться бурными обсуждениями происшедшего. Игорь Львович этот «взрыв» опередил.

– Ну что, коллеги? Очевидный дефицит информации не позволяет нам сколько-нибудь предметно обсудить упомянутое чрезвычайное происшествие. Потому – продолжим.

Волнение, которое охватило было аудиторию, Пирогову не передалось. Он вернулся к лекции, и одногруппники Валентина, приняв неопровержимость аргумента преподавателя, постепенно пришли в равновесие и снова более или менее погрузились в тонкости программирования.

Но только не Валентин. Он, к своему сожалению, обладал некоторой информацией по «упомянутому чрезвычайному происшествию» и теперь был озадачен тем, как этой информацией распорядиться. А что упомянуто было именно то самое происшествие, теперь уже не приходилось сомневаться. Хорошо, что сначала вызвали четыреста третью и у него есть время обдумать, что сказать следователю. И чем все это может для него, Валентина, обернуться.

Собственно, что он так разволновался? Он тут совершенно ни при чем – «ничего не видел, ничего…». Он бы с радостью продолжил фразу, но сказать, что «ничего не слышал» было уже некоторой натяжкой. Мерзкая Акимова. Кто ее звал?.. И ведь заявит, конечно, что видела то-то и то-то и рассказала об этом Лукрецкому. Он собственно даже толком не знал, что она там видела. Лично он ничего не увидел. Наверное, все же правильнее будет рассказать все, как было…

Вдруг его пронзила ужасная догадка. Как он сразу об этом не подумал? Что, если Акимова заходила в пятьсот четырнадцатую? Аудитория располагалась по соседству, и зайти в нее можно было как с пятого, так и с шестого этажа, как и в эту, пятьсот двенадцатую. Вдруг она именно там что-то увидела? И подумала, что это он, Валентин… О, Господи!

Посоветоваться бы с кем-нибудь. Беда в том, что никого у него в этом городе не было. Никого, кто мог бы помочь и подстраховать в трудной ситуации. Собственно и не только в этом городе. Вообще не было. Родители у него были, конечно, и по-своему замечательные. Он их любил и даже скучал. Но они жили в области, в небольшом городе, работали на заводе и в сложностях современной жизни были мало искушены. Приятели тоже, конечно, были. Но вот кого-то старшего, со связями, с опытом – не было. Тут он один. Вот попал!