Иван и Ольга - Валерий Шелегов

«Щи покислей, да любовь потесней…» — хмыкнул тогда Иван.

Намек о щах принят.

— Щи это прекрасно! — полез он обниматься. — Но сначала, любовь давай обсудим потеснее…

Потом они долго не поднимались. Уже и заря погасла, и гулчей, слышней стали гудеть моторки на реке, в распахнутые окна повеяло прохладой, дымком от печей теплиц. Уже и Бим на площадке терял терпение: вернувшись с прогулки скулил, а теперь сердито и басом взлаивал, мол, знаю все, понимаю, но и меня пожалейте. А Иван с Ольгой все перебирали, вспоминали свою совместную жизнь, молодость. Обоим и сорока еще нет, а нажились, кажется, так, что на три жизни хватит. Когда успели? Институты окончили, детей родили и подняли, жилье и на Севере и в Сибирь имеется. Многое, оказывается, успеть можно к сорока годам жизни, если трудиться, не покладая рук. Был бы смысл жизни. А у Ивана с Ольгой этот смысл — дети, престарелые родители в Сибири.

Детей Иван забрал из пионерлагеря без хлопот. Задарил огромный арбуз воспитателям Ромки, поклонился благодарно дочкиным наставницам, директору лично руку пожал. Прощальный костер отдыхающие дети провели общим сбором минувшей ночью. И к полудню детский лагерь казался вымершим. Иван повел от ворот своих детей лесом к своему самосвалу, оставленному на стоянке в березняке. Такое правило для приезжающих. Под ноги часто попадались перезрелые маслята, и дети принялись носиться и собирать грибы. Иван подпер подножку кабины и щурился благостно на солнышко, дышал осенней прохладой леса. Славный день!

Для Севера лес уже был осенним, хотя август еще неделю продержится. Чистый и светлый, дышал лес запоздалой своей любовью к теплу и солнышку, листва на березах потеряла яркость и матово-зеленая вяло трепетала под гуляющим свежим ветерком с Индигирки. Склоны сопок пылали на солнце багряными мхами! Грибов этот год уродилось, хоть косой коси. И дети набрали маслят полную сумку. Иван решил, что на обратном пути заедет на картофельный участок и выкопает десяток кустов, картошка налилась, кожурой пока тонка. Но детей кормить надо.

Дети угнездились в кабине, и Иван тронул свой ЗИЛ. На ходу Ромка перебрался на колени к отцу, и Иван отдал ему руль. Проселочная дорога в гору, сильно не разгонишься. Ромка машину водит давно и сам за педалями. Поехали не быстро. Иван слушал детей, следил за дорогой и отдыхал душой.

Выбрались с проселка от реки на верхнюю главную автодорогу. Ромка сполз с коленей отца и примолк рядом с сестрой. Распахнутое левобережье своей красотой дух захватывало. Троговая долина в лесах, широкая Индигирка блестит на открытых бестах, и тяжеловесно и густо темнеет од прижимами скал. Горы уходят вершинами к редким облакам. Далекое пространство раздвинуто долиной реки Неры, впадающей в Индигирку. Там поселок Усть-Нера. Дорога идет по высокой полке сопки. Иван успевает не прозевать на проселок за мосточком внизу, сворачивает на лесную дорогу, видную прямой просекой до самой реки далеко внизу. Там посадки картофельных участков. И оттуда поднимался вишневый «жигуленок». Иван прижался к обочине, пропустил легковушку, профессиональная привычка отметила номер легковушки. И дрогнуло сердце: вчера из этих вишневых «Жигулей» ему продана была картошка. И номера не «якутские» — «магаданские».

Слева открылась посадка Ивана. Поле было выкопано! Докапывали сегодня, земля еще на корнях ботвы не обсохла. Иван не поверил своим глазам: кража на Севере — равносильна смерти вору. Здесь свой суд и своя расправа с крысятниками. Крупная картошка собрана, мелочь брошена на корнях. Дети ничего не понимали, копать картошку сюда он их никогда не брал. Управлялись с Ольгой, с двух соток пять мешков крупной всегда накапывали. Самосвал в руках, Иван завез на участок десяток тонн навоза из коровника в совхозе «Дружба». Солнцепек в затишке, высоко от речных туманов, граница воздушного потока и ниже холод от гор не прожимал атмосферу, Успевала здесь картошка набрать клубень и вес. Дозревала картошка шкуркой дома, в деревянном ларе — на теплой лестничной площадке. До нового года хватало семье, там уже покупать приходилось.

Иван вернулся к самосвалу. Спокойно сел за руль, спокойно поехал. В поселке от трассы свернул к рынку, хотя дорога к дому вела прямо. Дети переглянулись, притихли. Все дети поняли. Его, родные, на мать и отца похожие ликами и мыслями, поступками и сердечным отношением к жизни.

«Жигуленок» стоял на прежнем месте, к завершению рабочего дня, для покупателей. Как и вчера, барыга сидел на пивном ящике, а в заднем багажнике, под поднятым капотом, желто светлела в свежей рыхлой пыли картошка. Его, Ивана, картошка. Много приезжих киргизов и китайцев, картошка расходилась чередом.

— Какая цена? — сдерживая ярость, процедил Иван. Барыга не обращал внимания на самосвал, который встретился ему полчаса назад на выезде, где он копал чужую картошку. Но Ивана по вчерашним полведра при покупке, запомнил.

— Двести. Будто не знаешь? Ты же вчера у меня брал.

— А ты и вчера, и сегодня крал с моего поля за рекой… — Барыга битый на воровстве и клятый, угрозы Ивана на свой счет не принял.

— Я в Спорном живу, своей картошки девать некуда. И ты это брось: крал… — Поселок Спорный на Колыме. Там и овощеводческие совхозы, и картошка хорошо родится. Мог этот барыга приехать и с картошкой, распродав быстро, теперь крысятничал.

Иван решал, как поступить. Дочь ждала в кабине. Ромка вцепился в правую руку отца. И эта детская рука, цепко державшая его кулак, мешала принять правильное решение. Кулаками делу не поможешь, а на картошке не написано, что она его, Ивана, собственность.

— Па-ап, — тихо позвал сын. — Пошли… Мама ждет…

Машину Иван поставил в гараж и шел с детьми домой пешком. До недавнего дня школа на центральной улице ремонтировалась. Стояла в строительных лесах. К началу учебного года здание побелили в желтый цвет, и дети радовались за свою школу. Поселковое радио передавало последние известия: «На полях России вызрел небывалый урожай…»