Оливия Шрейнер и ее книги - Аполлон Давидсон

***

Оливия Шрейнер активно участвовала в распространении на юге Африки социалистических идей, особенно с начала XX века, когда там появились первые социал-демократические организации.

От нее многие ее соотечественники впервые услышали о Карле Марксе и о его учении. Во время массового собрания в городском зале Кейптауна 1 июля 1906 года прозвучали слова Оливии Шрейнер о Марксе, которого она назвала «великим немецким социалистом и вождем»: «Это был человек со столь необыкновенным даром понимать финансовые проблемы, что, по мнению, которое неоднократно высказывалось компетентными лицами, он мог стать одним из богатейших людей Европы, если бы использовал свое знание финансов для обогащения. Но этот человек решил посвятить всю свою жизнь и свой громадный талант только развитию тех теорий, которые, как он верил, послужат на благо человечеству. Он не отказался от служения своим великим идеалам и предпочел нужду и изгнание — нужду столь горькую, что ему, его жене, высокообразованной женщине, и маленьким детям подчас не хватало даже самого насущного, жизненно необходимого».

Эти слова не были случайными. В конце 1919 года, за год до своей смерти, Оливия Шрейнер писала, что она считает Маркса и Ленина величайшими людьми последних ста лет. Тогда же: «Я читала такую великолепную книгу — речи Карла Либкнехта во время войны. Она называется «Будущее принадлежит народу»… Какая прекрасная и смелая душа!..»

Революционные события Оливия Шрейнер принимала близко к сердцу, даже если они происходили очень далеко от ее родины. В 1905 году, когда в городах Южной Африки проходили собрания в поддержку русской революции и было даже создано общество «Друзья России», она публично заявила о своих симпатиях борцам против царизма.

Третьего февраля, через несколько дней после Кровавого воскресенья, она написала письмо кейптаунской Социал-демократической федерации в связи с тем, что по болезни не могла прийти на митинг протеста против репрессий в России. Письмо было опубликовано газетой «Саут Эфрикен ньюс» 6 февраля 1905 года. В нем говорилось: «Я глубоко сожалею, что не могу быть с вами на митинге в воскресенье, чтобы выразить мою солидарность с русским стачечным движением. Отсутствуя физически, я буду с вами душой; и еще больше — с теми, кто сейчас в далекой России взял на себя бремя извечной войны человечества за большую и высшую справедливость, войны, которая ведется столетиями то одним народом, то другим… Сегодня знамя перешло в руки великого русского народа. Я верю, что, являясь свидетелями этого движения в России, мы присутствуем при начале величайшего события в истории человечества за последние века».

Октябрьская революция взволновала Оливию Шрейнер, наполнила ее душу новыми надеждами. В 1918 году она писала, что «прочла все книги о России», которые «смогла достать в течение последнего года». Она радовалась, что английские докеры отказались грузить судно, которое везло оружие белополякам для борьбы против революционной России.

В том же, 1918 году, находясь в Лондоне, но уже тяжело больная и большую часть времени прикованная к постели, она все-таки пошла на коммунистический митинг. Билл Эндрюс, один из основателей Коммунистической партии Южпой Африки, избранный ее секретарем на учредительном съезде в 1921 году, вспоминал потом, что на митинге в Лондоне в 1918 году ему «посчастливилось встретить великую южпоафриканскую писательницу Оливию Шрейнер, которая была коммунисткой и пламенной поклонницей русской революции».

***

«Африканская ферма», занимающая основное место в этой книге,[1] — не только первый, но и самый известный из романов Оливии Шрейнер. Именно он принес ей мировую известность. Два других романа — «От одного к другому» и «Ундина» — она так и не отдала в печать, считая работу над ними незавершенной. После ее смерти они все-таки были опубликованы («От одного к другому» вышел и на русском языке, в Ленинграде, в 1929 году), но вряд ли можно считать их особенно удачными.

Первый раз «Африканская ферма» была издана в нашей стране восемьдесят лет назад. Петербургский журнал «Вестник иностранной литературы» напечатал роман в четырех номерах, с сентября по декабрь 1893 года.

В заметке, сопровождавшей перевод, подчеркивалась важная мысль Оливии Шрейнер из ее предисловия к английским переизданиям романа.

Есть люди, писала Оливия Шрейнер, которым куда больше понравилась бы совсем иная книга об Африке. Книга, «которая рассказывала бы о диких приключениях, о стадах скота, загоняемых бушменами в непроходимые пропасти, о схватках с хищными львами и об удивительных способах спасения жизни от опасностей».

Этим читателям и критикам она отвечала: «Такую книгу написать мне невозможно. Такие книги всего лучше пишутся в Лондоне. Там можно предоставить простор творческой фантазии, не стесняя себя прикосновенностью с действительностью. Но если кто берется за изображение условий, в которых он вырос, тому приходится убеждаться, что факты сильнее, чем он. Тех блестящих образов, какие фантазия ищет в отдаленных странах, он доставить не может».

Показ реальной жизни — это прежде всего и отличало «Африканскую ферму» от большинства других тогдашних романов об Африке. И отрадно сейчас прочесть, что когда-то в «Вестнике иностранной литературы» роман хвалили именно за это.

Место основного действия в романе — ферма, подобная той, на которой Оливия Шрейнер служила гувернанткой. Типичная бурская ферма, затерянная в вельде, южноафриканских степях, на просторах Карру, обширного высокого плато. Ферма находится в глубине Капской колонии, но действие переносится и в Оранжевую Республику, действующие лица бывают и на мысе Доброй Надежды, и в Трансваале, и на алмазных копях Кимберли.

Время действия — сто лет тому назад, шестидесятые и семидесятые годы. На территории, которую в наши дни занимает Южно-Африканская Республика, тогда находились два английских владения — Капская колония и Наталь, и две бурские республики — Трансвааль и Оранжевая (Оранжевое Свободное Государство).

Среди действующих лиц — представители разных расовых и национальных групп пестрого населения Южной Африки.

Это готтентоты и «кафры» — южно-африканские банту.

Это выходцы из Англии — она обосновалась в этой части мира несколькими десятилетиями раньше.

Другой народ — известный тогда как буры (по-голландски — крестьяне). Это потомки выходцев из Голландии и Франции, обосновавшихся на мысе Доброй Надежды еще во второй половине XVII столетия. Себя они называли по-голландски африкандерами, то есть африканцами. Постепенно голландский язык здесь менялся, превращался в «капское наречие», а теперь считается особым языком африкаанс. На этом языке нынешние потомки выходцев из Голландии и Франции называют себя африканерами, что тоже означает — африканцы, или, может быть, точнее — белые африканцы.

Существовавшие сто лет назад взаимоотношения между этими группами очерчены в романе очень ярко. Тетушка Санни (прообразом для нее служила хозяйка самой Оливии Шрейнер) не выносит англичан. Грегори Роуз считает буров вульгарными.

Африканцев — готтентотов и «кафров» — среди главных действующих лиц романа нет. Но хорошо видно, какое место отводилось им в «Белой Южной Африке». Отчетливо обозначена и позиция автора — словами Линдал, главной героини. Глядя на пастуха-«кафра», она говорит Грегори Роузу: «Это самое интересное и умное существо из всех окружающих меня… Этот юноша наводит меня на размышления. Неужели его раса исчезнет в огне столкновения с более сильной? Глядя на него, невольно задумываешься о будущем и вспоминаешь о прошлом».

Из всего тогдашнего южноафриканского быта нагляднее всего показано существование бурских фермеров в те времена, — когда промышленный бум еще по-настоящему не начался. Богатейшие месторождения алмазов еще только-только обнаружены, и никто еще не догадывается, что через несколько лет неподалеку от них найдут и крупнейшие в мире месторождения золота. Главным богатством считаются овцы да еще страусы, снабжающие своими перьями парижских модниц.

Может показаться, что Оливия Шрейнер несправедлива к бурским фермерам, что их быт в романе уж слишком непригляден, утрировано их стремление понимать буквально все написанное в Библии и нежелание читать ничего, кроме Библии.

Но широко распространенное мнение о бурах было куда неприглядней — во всяком случае, до англо-бурской войны, когда буры вызвали всеобщее восхищение своим мужеством. Бытовавшие представления весьма лаконично сформулировал Марк Твен, побывав в 1896 году на юге Африки. Он писал: «Суммировав все добытые мною сведения о бурах, я пришел к следующим выводам:

Буры очень набожны, глубоко невежественны, тупы, упрямы, нетерпимы, нечистоплотны, гостеприимны, честны во взаимоотношениях с белыми, жестоки по отношению к своим чернокожим слугам, ленивы, искусны в стрельбе и верховой езде, увлекаются охотой, не терпят политической зависимости; хорошие отцы и мужья; они не любят шумное общество в городах, предпочитая ему уединенность, отдаленность, одиночество, пустоту и тишину степи; отличаются здоровым аппетитом и не очень разборчивы в еде… они гордятся своим голландско-гугенотским происхождением, своим религиозным и военным прошлым; гордятся подвигами своего народа в Южной Африке, своими смелыми исследованиями пустынных, не нанесенных на карту земель, куда они отправляются в поисках территорий, свободных от власти ненавистных им англичан, и своими победами над туземцами и англичанами, но больше всего они гордятся тем непосредственным интересом, какой постоянно проявляет к их делам само провидение. Буры не умеют ни читать, ни писать; и хотя здесь печатаются две-три газеты, однако никто, по-видимому, этим не интересуется; еще до недавнего времени здесь не было школ, детей не учили; слово «новости» оставляет буров равнодушными, — им совершенно все равно, что творится в мире…»