Старый помещик - Константин Георгиевич Болконский

в длинных юбках шёпотом переговаривались, стараясь шуметь как можно меньше, но я услышал их диалог.

— Недолго ему осталось, — шептала одна из женщин, стоявшая лицом ко мне, но загородившая собой источник света, поэтому ни её саму, ни её собеседницу я не мог толком разглядеть.

— Может, ещё поправится, — возразила вторая, но явно не была в этом уверена.

— Даже дохтур руки опустил, что уж там говорить… Жалко его… Да на всё воля божья! Без матери рос, может, теперь с ней встретится, — заключила первая. — Эх, Иван Иванович так к нему привязались, даже изволили учителя из-за границы выписать, да только когда прибудет энтот учитель, некого учить-то будет.

Вдалеке послышались шаги, резкие, стучавшие каблуками. Там, за вторыми закрытыми дверями, кто-то шёл в мою сторону. Мгновения ожидания, что сейчас распахнутся двери, мне показались бесконечно долгими. «Не хочу, не хочу снова искать кого-то…» — пришла мысль, когда в теле стала расплываться горячая тяжесть, заставившая опереться на косяк двери, но даже так у меня не было сил стоять. В голове нарастала пульсация, вернулась чувствительность, затылком я ощущал, как сильно бьёт жар, лакированная деревяшка, бывшая ледяной, от одного моего прикосновения моментально нагрелась. Ноги отказывались держать тело, и я безвольно опустился на стул, спинку которого нашарил рукой. Шаги слышались всё отчётливее. Вопрос о том, кому я буду помогать на сей раз, испарился сам собой, я уже ничего не мог, а стоило закрыть глаза, я тут же провалился в кромешную тьму.

***

В ноздри ударил резкий запах нашатыря. Меня легонько тряхнули за плечи. С трудом открыл глаза. Надо мной склонились мама и смотрительница музея, сопровождавшая нашу группу. Первая меня тормошила, а вторая водила перед моим лицом проспиртованной ватой.

Приходить в себя было болезненно, на меня разом нахлынули эмоции, которые там, в Грани, были задушены неизвестной силой: сначала всепоглощающий страх, а потом злость. Следом ударила вторая волна жара, спина мгновенно взмокла.

— Костя, — мама перестала наконец меня трясти, забрала вату у смотрительницы и сама стала ею размахивать.

— Не переживайте вы так, у нас много здесь падают, — чересчур спокойным голосом заметила смотрительница. Она мне тогда ещё не понравилась. Вся подобранная, не старая и не молодая женщина с короткой стрижкой шла за нами от гардероба. И казалось, что она смотрит и запоминает каждое движение всех присутствующих, был бы у неё в руках блокнот, она бы это всё ещё и записала.

— Всё… нормально, — выдавил я из себя, когда отступил жар и появилась слабость.

В висках по-прежнему бил пульс, но любопытство было сильнее, я осмотрелся. Малая гостиная, день за окном, очки, валявшиеся на подоконнике, — всё так, как и должно быть. Я успокоился и наконец почувствовал прилив сил, осознал, что всё закончилось, затем перестала болеть голова. Забрал у мамы вату, из которой стал выдыхаться нашатырь. Запах уже не казался резким, он сделался приятным.

— Всё хорошо, — уверенно заключил, вставая со стула. Ноги держали крепко, правда, голова немного зашумела, когда я наклонился к подоконнику за очками, но сразу же поднесённая к носу вата своим ароматом заставила мозги прийти в порядок.

Мама смотрела на меня в ожидании ещё каких-нибудь слов, но сказать мне было нечего. Смотрительница взяла со стола флакон и быстрыми шагами, стуча по паркету каблучками, пошла прочь из комнаты.

— Чего ты вдруг испугался? — поинтересовалась мама, немного погодя.

— Я же никогда не падал в обморок! Мне показалось, что пахнет чем-то странным, может, мебель чем-то обработали.

— Возможно, видел ведь, что маленький ребёнок тоже неспокойно себя ведёт, — мама положила руку мне на плечо. Она так делала всегда, когда хотела приободрить, и это всегда срабатывало. Я не мог не улыбнуться.

Ребёнок! Он почувствовал не запах, он почувствовал чью-то неуспокоенную душу — дети восприимчивее, чем взрослые, так говорил Мастер. Даже без каких-либо талантов могут их видеть и не осознавать этого. Конечно, так как я, они не прыгают между мирами, но приятного тоже маловато.

— Вы пойдёте дальше? — спросила смотрительница, вернувшаяся в гостиную. Она бросила на меня свой холодный пронзительный взгляд, намекая на то, что пора бы нам отсюда уйти.

Но уходить мы не собирались. Я хотел дослушать экскурсию, мы ради неё сюда и приехали. В душе побаивался повторения истории с запахом и перемещением, но надеялся, что вата с нашатырным спиртом мне поможет выдержать пребывание в кабинете, а дальше будет легче, ведь кто не рискует, тот и не пьёт шампанского. Мой Мастер говорил, чтобы я не злоупотреблял этим девизом, но его здесь не было, его вообще у меня больше не было. Мастер распрощался со мной больше трёх месяцев назад, бросив разбираться с каждой проблемой самостоятельно, сказав только, что дальше я должен научиться всему сам. И последнее время всё было не так, вокруг творился хаос, в котором я двигался без направления, лишь бы куда-нибудь прийти. Прежним было только одно, я задавал вопрос: «Как бы на моём месте поступил Мастер?» Не стал бы рисковать, развернулся и ушёл отсюда, а я рискнул.

— Пойдём.

Экскурсия уже закончила изучать кабинет и переместилась в следующую светлую и пустую комнату. Я не успел даже осмотреться, снова перед глазами стала мутнеть картинка, запах чудо-ртути забил даже нашатырный спирт. Сомнений уже не было — на сегодня экскурсия для меня окончена. Мама, заметив моё состояние, попросила сопровождающую экскурсию смотрительницу музея проводить нас до двери на выход.

Нас провели боковыми коридорами и выпустили на улицу через ту же дверь, откуда мы и заходили в дом, сказав напоследок, чтобы мы не расстраивались, ведь всю основную экспозицию увидели, осталось всего две пустые комнаты, которые особого интереса не вызывают.

Как только дверь захлопнулась, я опустился на ступеньки, стянул бахилы и сунул их в карман. Голова дала о себе знать, снова отзываясь тупой болью. Вата перестала источать запах нашатыря, но его заменял свежий воздух. Мама расположилась рядом. Мы сидели молча минут пять, пока я не пришёл в себя.

— Пошли? — спросила мама, указывая на аллейку, начинавшуюся сразу за здоровенным, обнесённым декоративным железным заборчиком дубом — гордостью усадьбы.

Я кивнул, вставая со ступенек. Шли медленно, осматриваясь. Клумбы с розами с одной стороны, ковёр из жёлтых листьев с другой, и на этом ковре, как султан, важно и величественно стоял тургеневский дуб. Остановились мы у таблички, описывающей его. Из того, что надо знать о дереве, то, что он примерный ровесник Ивана Сергеевича, тем и примечателен.

Мама не читала, она искала место для удачной фотографии. Справа от