Берта Берс. В сетях шпионажа - Шебуев Николай Георгиевич

Офицер вынул из портфеля конверт с выведенным по-детски крупно адресом.

У Марьи Николаевны отлегло от сердца.

— Это письмо моего восьмилетнего сына Воли. Муж должен был вчера отправить его в Берлин к бабушке…

— Скажите, не под диктовку ли отца писал мальчик…

— Да… это диктант… Бабушка интересуется успехами мальчика в немецком языке, и муж часто посылает ей образчики его диктовки.

— А где муж?

— Сударыня, я надеюсь, что он завтра же будет отпущен…

— Он арестован!..

— Ну, разве это так уже страшно…

— Но за что же!.. За что!.. Ведь я — его жена, урожденная Мордванова, старинная русская фамилия… Мои деды проливали кровь и мой брат на войне… Разве я вышла бы замуж? если бы не знала, как любит Россию Фридрих!.. Разве его жизнь не вся у меня на глазах… Разве я не могу дать голову на отсечение, что никакой политикой он не интересуется… Он знает только карты, — это его страсть, его жизнь…

Горячо прокричала и оборвалась.

VII. БАБУШКА ИЗ БЕРЛИНА

Когда, наконец, непрошеные странные визитеры ушли, Марья Николаевна упала на постель и истерично зарыдала.

— Как! К этому делу припутывают не только мужа, но даже и Волю, моего чистого милого мальчика, за воспитанием и образованием которого Фридрих так ревниво следит… Почему диктант Воли ей не отдали и сказали, что он «приобщен к делу»…

Два-три раза в неделю муж сам занимается диктантом с мальчиком и продиктованное отсылает к бабушке…

Бабушка не нарадуется на успехи внука и всегда благодарит в письмах из Берлина и часто посылает ему игрушки и конфекты.

Муж уверяет, что она миллионерша и после смерти намерена внуку оставить свое состояние…

Марья Николаевна прекрасно знает, каков характер этих диктантов.

«Верочка захворала и целую неделю проведет в постели».

«Сегодня коровка промычала три раза».

«У куклы моей старшей сестры новый бантик»…

Вдруг адское подозрение ослепило мозг:

— А что как слова «Верочка», «постель», «коровка», «кукла», «бантик» имеют условное значение! А что если под видом бабушки эти условные сообщения посылаются в… другое место!

Марья Николаевна в газетах читала что-то в этом роде…

Кровь прилила, и Марья Николаевна крикнула во весь голос:

— Не может этого быть! Что за чушь, чушь, чушь!..

И даже ногами сама на себя затопала. Но не смогла заглушить чудовищного подозрения:

— Фридрих диктовал Воле донесения шпионского характера… Измена родине совершалась невинною рукою ее ангела, ее мальчика, ее гордости и радости…

Муж, Берта, Карл, сын, все служили одному делу, и только Марья Николаевна одна не подозревала, в какой трясине жила она.

— Так значит, не из клуба получает муж деньги? Значит, не в клубе проводит все свои ночи? Значит, на деньги, за которые муж продает мое отечество, существую и я, и дети, и все это благополучие, будь оно проклято!.. Какой позор!

И опять закричала и истерично затопала.

— Нет, нет! этого не может быть!..

— Изволили звать?

Марья Николаевна вздрогнула.

Перед ней стоял Карл, как всегда, почтительно ожидая приказаний.

VIII. МАТЬ ДЕТЕЙ ШПИОНА

Без сна, ломая руки, провела Марья Николаевна остаток ночи. Даже не раздевалась.

— Что делать? Донести на мужа!.. Все равно у меня сейчас мужа нет.

Муж отнят Бертой и тюрьмой, преступлением и прелюбодеянием… Но какой позор во всеобщее сведение заявить, что дочь профессора Мордванова, — мать детей шпиона и прелюбодея!..

К стыду своему, она чувствовала, что оскорблена, как жена и женщина, больше, чем как патриотка.

— Какой ужас!.. Он изменял мне и отечеству… Мне и отечеству…

И тут же ее мысли прорезывал вопрос:

— Чьему отечеству? Моему отечеству!.. Ведь для него Россия — не отечество… Он негодяй по отношению ко мне и детям…

………………….

Какой бесконечно одинокой казалась себе несчастная женщина.

Родители и большинство знакомых отвернулись от нее, узнав, что муж ее — игрок.

За глаза его иначе не звали, как:

— Шулер!

И предсказывали, что рано или поздно он очутится на скамье подсудимых.

Марью Николаевну муж сумел убедить, что карты и биржа — это высший вид спорта, что он спортсмен высшей марки.

— Действительно! — думала она. — Ведь это джентльменство на мелок, на слово проигрывать, выигрывать целые состояния, и при этом не выказать даже тени волнения.

Какая это красота, какая свобода! Над головой игрока нет никакого начальства, никакого закона, — только великий всемогущий Рок!

Все отвернулись от Марьи Николаевны. И она от всех. Всецело отдалась уюту семьи, культу детей и мужа, — мужа она положительно боготворила, — видела в нем какую-то особую, сверхъестественную силу, помогавшую ему обуздать случай, оседлать счастье и успех.

В жизни игрока и в жизни авиатора много красоты, геройства и обреченности.

Ах, как заликуют все, когда узнают, что Гроссмихель попал-таки в тюрьму, а, может быть и, на виселицу!..

— На виселицу!.. — Марья Николаевна крикнула и, как ужаленная, вскочила.

Опять перед нею вырос Карл:

— Изволили звать?..

— Нет, не изволила! — раздраженно ответила Марья Львовна. — Вон! Что вы за мной шпионите!.. И чтобы завтра же духа вашего здесь не было!..

Карл почтительно поклонился и молча вышел.

Марья Николаевна не помнит, как рассвело, как детишки проснулись…

— Господи, неужели сегодня в газеты попадет арест мужа!..

Стала с нетерпением ждать звонка почтальона.

IX. ПИСЬМО И ТЕЛЕФОН

Сама бросилась отпирать дверь на звонок, выхватила газеты и почту.

— Вот это письмо не нам!..

— Нет, вам… Адрес ваш…

— У нас никакого Соколова, Ивана Евгеньевича нет…

Между нею и почтальоном вырос из-под земли Карл:

— Это письмо нам!.. Барыня забыли… Это репетитору…

— Какому репетитору!!.. — изумилась Марья Львовна.

Но Карл грубо выхватил письмо из рук почтальона и уже захлопнул перед его носом дверь.

— Негодяй! Как ты смеешь грубить!.. Вон!

Марья Николаевна схватила телефонную трубку.

— Барышня… Полицию!..

Но выронила трубку и упала беспомощно на стул.

— Нет, не могу… Не могу… Это выдаст мужа… А я все еще его люблю… И буду… о, чувствую, знаю, вижу, что буду любить его до могилы!..

Газеты упали на пол. Машинально подняла и стала искать заметок о муже.

Взгляд упал на сенсационные заглавия «Шпионка в цирке», «Кто такая Берта Берс?», «Во власти шпионажа», «Цирковой номер»…

Берту ищут по всему городу; — до двух часов ночи в редакцию не поступило сообщения об ее аресте.

— Значит, подлая шпионка на свободе! На пути за границу!.. Только мужу придется ответить и за себя, и за нее… О, с каким восторгом я бы схватила ее за горло и задушила собственными руками!..

Зазвонил телефон.

— Кто говорит?.. Какая наглость!.. Берта!.. И каким голосом! Голосом начальника… Она приказывает немедленно сжечь письмо, которое сегодня придет по почте на имя Ивана Евгеньевича Соколова!..

Это письмо уже в руках Карла.

А где Карл?

В передней звонок.

Отчего он не отпирает?

Вся эта ночь была сплошным кошмаром неожиданностей.

Что еще за неожиданность подарит этот утренний звонок!

X. ЛЮДМИЛА ЗЕНГЕР

Вошла эмансипированного вида девица, лет двадцати. Лицо некрасивое, но эффектное, останавливающее.

Вызывающе взбодренная шляпа, вызывающего покроя каракулевый полусак, стянутый вызывающего цвета шелковым поясом поверх меха.

— Передайте барыне карточку! Скажите, что из редакции… Литератор… Писательница…

Марья Николаевна прочла.

«Людмила Карловна Зенгер. Сотрудник петроградских изданий. Командор второго отряда амазонок. Член-соревновательница летучего отряда дам-посетительниц петроградских лазаретов».