Стихотворения и поэмы - Гафур Гулям

Оттого-то, по сути, во всем, что создал в поэзии Гафур Гулям, заложено как бы смысловое ядро, первооснова, из которой вырастает система образов произведения, пучки мыслей и чувств, которыми поэт вдохновляется и которыми он стремится взволновать, воодушевить, «заразить» читателя. Такой первоосновой является антитеза: «прежде и теперь», «старое и новое», что для поэта (и в сознании его, и в сфере эмоциональной) почти всегда синонимично понятиям «рабство и свобода», «зло и добро», «темное и светлое», даже так: «мертвое и живое». Ясно, что в жизни — а значит, и в поэзии, если она ее порождение и образное продолжение, — далеко не все определяется такой двучленной формулой-схемой. И однако же, правдиво отображая сложнейшие, подчас причудливые переплетения нового и старого, доброго и злого, светлого и темного, живого (хотя идущего из глубины веков) и мертвого (но притворяющегося новым) в реальной жизни и в человеческой психике, Гафур Гулям никогда не путал эти коренные нравственно-исторические категории, всегда ясно определял свою собственную позицию в противоборстве между ними. Органичная, всепроникающая гражданственность, идейность, преданность целям революции, гуманизма и раскрепощения человеческой личности — таковы основополагающие черты поэтического творчества Гафура Гуляма.

В детские годы он пытался подражать поэтам прошлого. Очень рано ощутив потребность выразить в стихах то, чем жил народ сегодня, он почти сразу понял: старые, привычные поэтические формы для этого не годятся. Гафур Гулям был в узбекской литературе не первым, кто пришел к такому выводу. Традиция обновления формы и содержания узбекской поэзии к началу XX века уже складывалась: назовем социально-политическую и бытовую сатиру Мукими, публицистические стихотворения Фурката, наконец новаторские стихи Хамзы — пламенного революционера в жизни и в литературе. Прямыми продолжателями прежде всего Хамзы были Гафур Гулям[2] и его сверстники — Айбек, Хамид Алимджан, Уйгун. Заслуга этой плеяды поэтов состоит в том, что они пошли дальше своих учителей, на чей опыт, особенно вначале, неизменно опирались, значительно расширили тематику узбекской поэзии, обогатили ее новыми формами, которые вырабатывались сплошь и рядом под влиянием современной им русской поэтики. Вот почему они, наряду с Хамзой и вслед за ним, по праву считаются основоположниками, зачинателями узбекской советской поэзии.

Отказ от старого, утверждение нового в тематике и приемах стихосложения здесь, как это нередко бывает, принимали полемический характер. Возьмем первое же опубликованное стихотворение Гафура Гуляма — «В чем красота?». Внешне оно ничем не напоминает, скажем, газель — образец классического малого жанра старой поэзии. По содержанию же это — утверждение эстетического кредо тех, кто отверг традиционные понятия о красоте и убежден: прекрасно то, что на пользу человеку, народу, строящему новую жизнь:

Красота в волокнеи в тяжелом зерне!Знай, прекрасен в странетруд, достойный наград!

Обратим внимание, во-первых, на структуру этого короткого, но характерного для поэта стихотворения. Оно строится как диалог с воображаемым оппонентом. В дальнейшем Гафур Гулям широко и многообразно использует такой прием. Почти в каждом его произведении присутствует «я» — он сам; нередко за этим «я» стоит образ целого народа на протяжении веков своего исторического существования. Не менее часто «я» — конкретный живой человек, иногда носящий имя самого поэта, в реальной бытовой обстановке; порой он и обращается к себе же («…точку ставь, Гафур Гулям»). Много раз используется диалогическая форма — в стихах беседуют, спорят «я» и «он», «я» и «ты». Бывает, что присутствует только лишь второе лицо диалога: «ты» (абстрактный оппонент, читатель или же — что совсем не исключение — реально существующий герой, названный по имени, со своим конкретным «адресом»); значит, «я» — тут же рядом. Такая манера сообщает авторской речи особую доверительность, создает у читателя — или слушателя в ту пору, когда грамотность еще не распространилась достаточно широко, — впечатление достоверности и убедительности того, что поэт утверждает либо опровергает. В этом и отражение той близости к своей читательской аудитории, органической слитности с нею, которые так характерны для Гафура Гуляма, выходца из трудовой массы, всегда ощущавшего с ней крепчайшую связь. И еще одно существенно: «я» в его стихах никогда не сужается до партикулярной обыденности или чисто индивидуальных переживаний. В малом, частном поэт неизменно видит и вскрывает проявление общего, важного для многих, для народа и целой страны. Такова еще одна грань его творческого своеобразия.

О чем и как писать? Поставив перед собой этот вопрос в начале пути, он неизменно возвращался к нему на протяжении всей жизни. В стихотворении «Зима и поэты», одном из ранних, которое Гафур Гулям включал во все свои последующие сборники, он бичует собратьев по перу, не умеющих или не желающих откликаться на запросы жизни, коснеющих в узком кругу привычных тем и образов. О своем понимании общественной роли поэта, о принципах творческой работы, которых придерживается сам и которые утверждает, он говорит в стихотворениях разных лет («Итог», «Разум и перо», «Время», «Чернильница», «Бумага»). Мудрость здесь порой неотделима от иронии (также самоиронии), а строки и строфы нередко превращаются в афоризмы:

Перо, пустой чуждайся фразы,не отставай и не спеши!Ты подчиняешься приказамнарода доблестной души.

(«Разум и перо»)

Это было сказано уже в 1945 году, как своеобразное подведение итога почти четвертьвековой работы на передовых рубежах борьбы за социализм. Один из ярких памятников такой работы — большое стихотворение «На путях Турксиба», относящееся к 1930 году.

В качестве корреспондента республиканской прессы Гафур Гулям не однажды и подолгу бывал на этой — одной из первых — великой стройке социализма, цель которой — соединить стальным путем Сибирь и Среднюю Азию, чтобы максимально расширить и укрепить экономические связи между ними. Увиденное своими глазами и пережитое поэт осмыслил в исторической перспективе, противопоставив далекое прошлое, с его грабительскими походами завоевателей, передвижениями полуголодных кочевников, — настоящему, когда на той же самой земле идет всенародная битва за хлеб и культуру для вчерашних бедняков. Такое противопоставление определяет пафос этой вещи, и свое время уникальной в узбекской литературе, не имевшей себе подобных по глубине осмысления событий, по новизне стилистического строя и содержания. «На путях Турксиба» — это абсолютное отрицание канонов старой поэтики, с ее арабско-персидской метрикой (арузом, основанным на чередовании кратких и долгих слогов, чуждым узбекскому языку), устоявшейся строфикой, системой рифмовки, традиционными образами. Здесь поэт использует типичную для народных песен метрику «бармак» — силлабическую систему разностопного стиха, обогащенную признаками тоники, с регулярными ударениями в строке. Глубокая рифма, как эхо отзывающаяся из строфы в строфу (различных по количеству стихов), создает впечатление четкой музыкальной организованности всего произведения. Для стихотворения характерны смелые, непривычные для прошлого образы (хотя и основанные на народном мироощущении: паровоз уподобляется легендарному скакуну-тулпару и т. п.), широкое использование неологизмов. В целом оно несет на себе явственный отпечаток внимательной и настойчивой учебы прежде всего у Маяковского.

Образно-поэтическое осмысление далекого прошлого в сопоставлении с настоящим — идейный стержень многих произведений Гафура Гуляма. Это относящиеся к 30-м годам «Узбекистан» и «Узбек-наме» (то и другое — вводные разделы больших произведений, причем «Узбек-наме» — введение к стихотворному письму, основная часть которого написана Айбеком, Маджиди и другими узбекскими поэтами), послевоенные «Большой праздник казахского народа», «Слово чести», «Алишер», наконец поэмы, речь о которых у нас впереди.

Для поэта естественно, опираясь на эрудицию, на глубоко укоренившиеся навыки исторического и философского мышления, абстрагироваться от окружающей реальности, сопоставлять в стихах образы и сцены, разделенные многими столетиями. Но так же естественно для него, выросшего в среде простых тружеников, «распоряжаться» в стихах бытовыми деталями, картинами родной земли, речевыми средствами, привычными для дехканина или горожанина с его специфически национальным мировосприятием. В этом — народность Гафура Гуляма, прочная связь с той землей, которая породила его и вскормила. Можно назвать десятки стихотворений (таких, как «Мавджуда», два стихотворения о Ташкенте, «Сад», «Старики», «Осенние работы садовода», «Букет Мирзачуля», «Наманган»), в которых особенно ощутима такая связь, запечатленная в образах и пейзажах Узбекистана, выписанных с искренней любовью, способных вызвать глубокое сопереживание у читателя инонационального.