Воинствующий мир (СИ) - Старый Денис

Пока во все судебные управы, прежде всего в верхний земский суд и магистрат, были направлены мои люди, чтобы ознакомить судей с нашим Уложением и проверить служащих на знание законов. Уже эта мера вызвала протесты, и к генерал-губернатору Вяземскому пошли челобитники с доносами. Но пока держимся, и уже были случаи, когда оправдали двух, якобы, убивцев, да решили при апелляции дело не в пользу более влиятельного помещика-рейдера. Нужно держать лицо и слово. В первое время это сложно, но не отступив вначале, все привыкнут к такой принципиальной позиции и перестанут кляузничать и пытаться всё вернуть обратно.

Я надеялся, что императором будут благосклонно приняты штрафы, как важный вид наказания. У государства в период реформирования финансовой системы серьёзная нехватка денег, идём по краю. Если во всех губерниях будет введено Уложение, то только на штрафах держава заполучит до пятисот тысяч рублей.

В казну, благодаря нашим действиям, были взысканы средства в размере пяти тысяч ста тридцати пяти рублей. Вот перед балом, который даёт генерал-губернатор, и предоставлю Андрею Ивановичу Вяземскому эти данные. По Уложению большая часть средств, взысканных через суд, остаётся в регионе. И для моего потенциального тестя появляются некоторые дополнительные возможности для деятельности. Ну, а чем больше будет денег для освоения, тем больше сладится дел в губернии. А Вяземский сможет считаться удачным генерал-губернатором, что, несомненно, скажется на его карьере.

Новый генерал-губернатор начал также вполне лихо. Вяземский, насколько я знал, собирал нижегородское дворянство, интересовался раскладами. Были у него на разговоре и наиболее крупные купцы. А в Нижнем Новгороде торговые люди во всех отношениях с жирком.

А вот увеселительных мероприятий Андрей Иванович ещё не делал. И, если бы Вяземский не организовал бал перед началом Великого поста, то его не поняли бы. Ну, и меня генерал-губернатор не мог не пригласить.

Я дважды был в доме Андрея Ивановича Вяземского и уже раз пять общался с ним по работе, но ни разу не видел Екатерину Андреевну. Понятно, что он прятал от меня дочь, не до конца понятно только почему. Но на балу она должна быть, нельзя же иначе, всё-таки признанная дочь генерал-губернатора.

— Господин действительный статский советник, я рад приветствовать вас у себя на приёме, — сказал Андрей Иванович Вяземский, лично встречающий гостей на пороге своего дома.

Что хотел показать таким демаршем Вяземский, когда приветствовал всех гостей, непонятно, может то, что он либеральный чиновник, но тут не было никого равного ему по положению, оттого достаточно было бы просто обойти гостей позже и лишний раз улыбнуться. Этого будет довольно, чтобы прослыть чуть ли не революционером.

— Для меня честь, Ваше Сиятельство, быть приглашённым в ваш дом. Надеюсь, Екатерина Андреевна в добром здравии, — сказал я, обозначая поклон.

— Дочь в здравии, благодарю, что так печётесь о её здоровье. А нам, Михаил Михайлович, пришла пора поговорить не только о службе. Оттого, как начнутся танцы, прошу ко мне в кабинет, — достаточно жёстко сказал генерал-губернатор.

Оттирает меня от своей ненаглядной, не даёт потанцевать. Но, да, он прав, нужно поговорить. Уже становится некрасивым, что я ухаживаю за его дочерью, при этом ни разу не просил разрешения на это у отца девушки. Вот только он сам не шёл навстречу. Я пытался заговорить с Вяземским, а мои ухаживания пока не вышли за рамки приличий, чтобы обязательно испрашивать разрешения у потенциального тестя. Но нажим на сердце Екатерины Андреевны нужно было бы усилить.

— Благодарю, что решили потратить на меня своё драгоценное время, — сказал я и прошёл в дом.

Я не был на настоящем балу, после воцарения Павла Петровича так их вообще стало мало, а на два императорских, на которых, впрочем, сам государь лишь появился и ушёл, я приглашён не был. А вот Вяземский там был, правда, без дочери. На такие мероприятия не принято приходить с внебрачными детьми, даже официально признанными. Павел Петрович всё больше радеет за семейные ценности, пусть и присматривает себе любовницу.

Бежать сразу же к Екатерине Андреевне, как только её заметил, было не комильфо. Тем более, что девушка собрала вокруг себя множество девиц, как и несколько кавалеров. При этом, она была душой компании, что было видно даже издали. Вот она, будущая светская львица всея Руси. Не знаю наверняка, но Лев Николаевич Толстой, когда писал образ хозяйки солона Ширер, не мог не обойти вниманием Екатерину Андреевну Карамзину, уж больно образы похожи.

— Господин Сперанский? Вы здесь, на приёме? А то как же-ж. Что ж, вот и познакомимся, — сказал мне мужчина, которого я бы преспокойно спутал с купцом, что также были на этом светском рауте, пусть и в малом числе.

— Господин академик, Иван Петрович Кулибин. Как же, как же, столь занятой человек, не отвечающий на мои письма, — сказал я, юродствуя.

На самом деле я чувствовал себя несколько униженным именно Кулибиным. Ещё до приезда в Нижний Новгород, задолго до назначения, я искал встречи с этим гением. Но на мои письма не было ответа, кроме как отговорки о недостатке времени, написанные, скорее всего, даже не самим академиком-мужиком. После, когда я уже прибыл в Нижний, вновь послал слугу Никифора с запиской для гения-изобретателя. Я был учтив, приглашал к себе на обед, намекал, что и сам могу приехать, если он не может. Но ответ был на словах: «Недосуг мне».

Я не обиженка какая, но не проявить некоторое недовольство просто нельзя. И ясно мне, что если послать Кулибину чертежи, например, парохода, то он заинтересуется. Но кому слать? Человеку, который не идёт на контакт? Вначале коммуникация, после секреты и проекты.

— А вы, господин Сперанский, не гневайтесь, занятой я был. Только вырвался из Академии и надзора, своё создавал, по душе работал. А коли я чем занимаюсь, то никого не могу привечать, — оправдывался Иван Петрович.

Нет, не так, лукавит Кулибин про занятость. Я знаю, что подвигло изобретателя первым подойти ко мне сегодня. Подгадил я ему немножко. А нечего носом крутить и не идти на контакт! Он мне нужен, нельзя не использовать такой ресурс в прогрессорстве, а тут Иван Петрович решил кочевряжиться.

Я инициировал расследование против верфи, на которой Кулибин задумал строить свой водоход. И сделал я это в несколько грубой форме и не совсем справедливо. Ну, да хозяина судостроительного предприятия мы показательно перед всем купеческом сообществом оправдаем и в пример подадим. А вот тратить ресурсы на строительство тупикового варианта в развитии кораблестроения не хотелось бы. Тем более, что Кулибин все свои сбережения вкладывает в этот проект, который не будет принят для внедрения [после смерти Кулибина его семье достались лишь долги, все свои немалые средства он вкладывал в собственные изобретения].

— Иван Петрович, приходите завтра ко мне на обед! Где живу, уверен, знаете. У меня есть проект водохода, но не такой, как у вас, вот и посмотрите, и поговорим. Предлагаю начать наше знакомство с чистого листа. Табула раса [чистая доска], господин академик. И да, обговорим и судьбу купца Таранова Никиты Прокофьевича, владельца верфи, — сказал я, откланиваясь.

Нечего пока мне больше обсуждать. Я хочу, очень хочу Кулибина в свою команду. Тем более, что Иван Петрович не один работает. Если к его помощникам прибавить ещё каких умельцев, то можно замахиваться на серьёзное производство, к чему я и стремлюсь. Но Кулибин должен стать товарищем, соратником, другом, только так с ним можно работать продуктивно. Он не про деньги, он тот единичный экземпляр, который за идею.

— Да подождите же вы, господин Сперанский! — догнал меня Иван Петрович Кулибин. — Я же думал, что вы, уж простите, прожектёр, в том понимании, что хотите меня привлечь для своих проектов, которые неосуществимы.

— Что изменилось? И да, я хочу вас иметь соратником для своих проектов, которые станут и вашими. И мы их все доведём до завершения, — отвечал я, привлекая внимание некоторых из гостей генерал-губернатора.