Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

— Ах ты, сука! — прохрипел Дима, почувствовав, как шею сдавила удавка.

Но не зря он последние пятнадцать лет упорно тренировался, превращая свое тело в машину смерти. Свалив прямым ударом ноги в живот следующего нападавшего, он локтем нанес мощнейший удар стоявшему сзади. Сдавливающая шею удавка ослабла. Сорвав ее с себя, он, тяжело дыша, рванулся к двери.

Приняв боевую стойку и обезопасив себе тыл, он обрел уверенность, а следовательно, и чувство превосходства.

— Ну, кто следующий? — спросил он у замерших и обескураженных сокамерников.

Следующего, разумеется, не нашлось. Бросая на Емельянова ненавидящие взгляды, зэки стали расходиться по своим нарам.

— Ты нас неправильно понял, — произнес один из них, не участвовавший в нападении и спокойно наблюдавший за происходящим, сидя на своей койке. — Мы просто хотели пошутить.

— Да? — с усмешкой спросил Емельянов. — Вы просто хотели пошутить? Так вот, со мной так шутить не надо! Двоих таких шутников я случайно на тот свет уже отправил. Десятка у меня уже есть, так что если я еще парочку таких, как вы, угроблю, то много мне не добавят.

Убедившись, что нападать на него больше никто не собирается, Емельянов спокойно улегся спать. Но заснуть этой ночью он больше так и не смог…

На следующий день во время прогулки к нему снова подошел тот самый прыщавый человечек.

— Слыщь, крутой, с тобой хочет поговорить Сивый, — сказал он.

Дима уже успел узнать, что Сивый — это авторитет, так же, как и он, содержащийся теперь в Бутырках в ожидании этапа в колонию. Подавив в себе первый порыв послать эту шестерку подальше, Дима поинтересовался:

— Когда?

— Сейчас, — ответил прыщавый, оглянувшись по сторонам. — Иди за мной.

Сивый оказался солидным седовласым мужчиной лет сорока пяти — пятидесяти, походившим скорей на университетского профессора, чем на авторитета; он прохаживался неподалеку и, конечно же, внимательно наблюдал за Емельяновым.

— Ты, наверное, не знаешь, но крытая зона — это свой мир со своими законами, и если ты неправильно будешь себя вести, тебя быстро сожрут, — уважительно оглядев широкоплечую фигуру собеседника, он, тем не менее, продолжил: — Это только в дебильных ментовских детективах так бывает — один супермен раскидывает сотню негодяев и ему на все наплевать. Таких, как ты, дорогой, быстро обломают, — продолжил Сивый. — Но скажу честно — ты мне понравился.

Дима невозмутимо стоял перед ним, ожидая, что будет дальше.

— Ты знаешь, что всю камеру уже против себя настроил?

— Интересно, — не скрывая сарказма, произнес Емельянов. — Я что, по-твоему, должен был спокойно ждать, пока меня всей камерой опетушат?

Сивый усмехнулся и выдержал долгую многозначительную паузу, внимательно изучая лицо Дмитрия.

— Ты не оказал уважения ворам. Свое место надо знать. Таковы порядки.

— Но мне они не подходят!

— А тебя никто и не спрашивает. Если ты не прекратишь ставить себя выше остальных, ничего хорошего не жди. Тебя сожрут с потрохами.

— В таком случае тот, кто на это решится, больше не жилец! — холодно произнес Дима, выразительно сжав руку в кулак, на суставах которого были твердые, как гранит, мозоли — такие мозоли есть у всех, кто всерьез занимается восточными единоборствами.

Сивый опять усмехнулся и благожелательно посмотрел на Емельянова.

— Мне нравятся люди с характером, но если ты не станешь умней, пеняй на родителей, которые такого дурака на свет выпустили, — сказал он и, немного подумав, добавил: — Хорошо, я скажу, чтобы тебя не трогали. Ну, и что ты собираешься делать эти десять лет?

— Как что?

— Скоро тебя отправят по этапу, сынок. Я утром говорил с начальством.

— Как скоро?

— Через неделю.

Емельянов подумал, что в самом деле при помощи своих мускулов и решительного поведения заслужил уважение настоящего хозяина крытой зоны. Это было совсем неплохо. Направляясь сюда, бывший спортсмен ожидал совсем другого разговора. Он понял, что с Сивым можно быть откровенным.

— Если честно, то я рано или поздно освобожусь раньше срока, — спокойно заявил Емельянов.

— Да? — удивленно поднял брови Сивый. — Может быть, скажешь, каким образом? Боре в Кремль напишешь — и он тебе персональную амнистию устроит?

— Я еще не решил, — спокойно ответил Дима. — Может, ты мне подскажешь?

— Я? С какой стати?

— Ведь ты — хозяин, пахан…

Авторитет посмотрел на собеседника и загадочно ухмыльнулся. Ему определенно отчего-то нравился этот здоровенный детина, спокойный, самоуверенный нахал.

— Ну что ж, — сказал он. — Я подумаю, что с тобой делать. Иди.

Дима пожал плечами и отошел, сунув руки в карманы и что-то насвистывая.

Вернувшись в свою камеру, Емельянов с удивлением отметил, как сразу изменилось к нему отношение. Ненавидящие взгляды сменились заинтересованными. Но к нему никто не подходил, не заговаривал. Пока он только заслужил право оставаться самим собой.

Ночи проходили без эксцессов.

Наконец через шесть дней, на прогулке, его вновь подозвал Сивый.

— Я все про тебя узнал и подумал о тебе, — сказал он. — Нравишься ты мне, парень. В общем, так. Завтра тебя отправляют по этапу. Везти будут, конечно, в столыпинских вагон-заках. Из них схилять невозможно. Но я кое с кем поговорил, и ты схиляешь. Нечего тебе на зоне париться, не наш ты человек. Остальное будет зависеть от тебя. — И, улыбнувшись, добавил: — Но когда все получится, ты должен будешь выполнить одно мое поручение, — он достал откуда-то из потайного кармана маленький пластмассовый цилиндрик из-под карандашных грифелей и незаметно сунул парню в руку. — Доберешься до Москвы, позвонишь по телефону 314-45-78. Повтори, это нельзя записывать…

Емельянов повторил и недоуменно посмотрел на вора.

— А почему именно я?

— Во-первых, потому что я так решил, во-вторых, чем-то ты понравился мне и я тебе доверяю, а в-третьих, ты что, против? Если не передашь — мы тебя из-под земли достанем!

— Спасибо большое! — произнес Дима, с трудом сдерживая радость. — Век помнить буду!

— Не говори заранее! — остановил его Сивый. — Еще неизвестно, как оно все обернется. Ты, кстати, подумал, что дальше делать будешь?

— Да нет… Сперва надо передать то, о чем мы говорили…

— А потом?

Емельянов неопределенно пожал плечами.

— Наверное, за границу подамся… Там меня не найдут.

— Без документов? Без денег?

— Придумаю что-нибудь… Есть друзья…

— Ну смотри, коли так. «Посылу» передашь обязательно. Скажешь, что от меня, тебе помогут.

Емельянов хотел еще что-то сказать, но Сивый остановил его.

— Смотри не потеряй. Там шмонают. Сунешь под язык — не найдут.

Эти вагоны не значатся ни в одном железнодорожном расписании; на них никогда не бывает табличек маршрутов, в тамбуре не встречает пассажиров приветливая проводница в синем форменном костюме с железнодорожными шпалами в петлицах, не предлагает чай с сахаром, не раздает сыроватое постельное белье, не проверяет билеты, не гоняет «зайцев» — проезд тут бесплатный.

Называется этот специальный вагон в официальных документах «вагон-зак», а в народе — почему-то «столыпинский».

Матовые стекла с решетками — за ними ничего не видно. Внешне ничем не отличается от обыкновенного багажного или почтового — так что непосвященный не поймет; он будет равнодушным взглядом скользить по нему, не задумываясь о том, что за толстыми матовыми стеклами с массивными решетками могут быть люди… много людей.

И цепляют вагон-заки, как правило, к обыкновенным неторопливым почтовым поездам.

Купе, где должна сидеть проводница, занимает начальник конвоя. Соседнее — четверка солдат в гимнастерках с красными погонами и буквами «ВВ». Дальше — купе-пищеблок, мимо которого зэку лучше всего проходить быстрей, чтобы запахи не раздражали обоняние. Ведь горячие блюда положены только охране, а спецконтингент обходится сухим пайком. Все купе по размерам такие же, как и в обыкновенном поезде, только пассажиров в них напихивают вдвое, а то и втрое больше.

В купе пахло вонючими носками, селедкой и табачным дымом — несмотря на страшную духоту, многие покуривали. Припрятать от всех шмонов сигареты и спички для заключенного — дело святое.

Емельянов уже знал, что спустя несколько часов после того, как поезд отправится от одной из подмосковных станций, его должны вывести якобы для повторного осмотра, а потом он должен попроситься в туалет.

В вагон-заках каждого заключенного в туалет водят поодиночке. Впереди — один конвойный, кобура с пистолетом предусмотрительно сдвинута на живот. Дальше — заключенный, руки назад, сзади — другой конвойный, тоже с пистолетом.

Время шло, однако никто Дмитрия не вызывал. Емельянов уже начал было волноваться: может быть, он что-то напутал? Может быть, Сивый не сумел договориться, «подмазать», и конвоиры ничего не знают?