Герои вчерашних дней - Вадим Нестеров

В Томске Бейтон влюбился. Причем всерьез. Но для того, что бы жениться на своей избраннице, он должен был перейти в православие и принять русское подданство. Поэтому после свадьбы, которая произошла до 1665 г., служащего по контракту поручика Бейтона больше не стало, а появился русский служилый человек Афанасий Иванович Бейтон, обязанный, как и всякий русский дворянин, служить своей новой родине пожизненно — освободят знать от этой «крепостной повинности» только через много десятилетий.

Бейтона отозвали в Москву, но прослужил он там недолго. Видать, чем-то зацепила его немецкую душу столь непохожая на аккуратную Пруссию буйная Сибирь, и вскоре он по собственной просьбе был отправлен в Енисейск «с поверстанием в дети боярские», и с годовым окладом жалованья в 12 руб., 12 четвертей ржи, 10 четвертей овса и 3 пуда соли. Началась служба русского дворянина Бейтона. Служба скучной не была, и в Томске, и в Енисейске довелось ему немало поскакать за киргизскими и джунгарскими налетчиками с вострой сабелькой наголо, так что разжиреть и потерять боевую форму ему так и не дали. Скорее всего, из-за этого вот боевого опыта, которым вряд ли кто еще мог похвалиться в малолюдном Енисейске, и отправился Афанасий свет Иванович на никому не ведомый Амур во главе буйного воинства.

Ох, и намаялся он с ними по дороге. Призвать их к порядку было невозможно — «оборони на них и никакой расправы» он дать не мог, так как своих людей у него не было, а собранные в Тобольске казаки были ему «непослужны». При первой же попытке качать права его, скорее всего, просто зарезали бы. Воевать набранные не торопились, поэтому продвигалось «войско» на восток в час по чайной ложке. По пути в Иркутск опять грабили, в Забайкалье вышли только весной 1685 года, причем на Ангаре пришлось бросить часть артиллерии, боеприпасов и другого снаряжения. Под Удинским острогом (нынешним Улан-Удэ) сцепились с монголами, которые угнали у отряда быков и лошадей. Пока гонялись за ворами (удачно, впрочем — не только вернули часть лошадей, но и прихватили наваром полторы сотни коров и тысячную отару овец), потеряли почти месяц, а до Албазина еще шагать и шагать…

Итак, 1685 год.

Главный фактор — время.

Бейтон еле тащится со своим отрядом на помощь албазинцам. В самом же Албазине Толбузин, который лишь несколько месяцев назад прибыл к новому месту службы, пытается разобраться — что же творится у него в воеводстве.

Времени не дали ни тому, ни другому. 10 июня 1685 года под стенами Албазина появилось огромное китайское войско.

Война началась.

4

Когда я сказал «огромное маньчжурское войско», я выразился неточно. Более корректным будет выражение «маньчжурская армия».

Маньчжуры вовсе не случайно мешкали несколько лет. Они действительно очень мало знали о русских на Амуре, поэтому, принимая в расчет репутацию «лочей», на всякий случай готовились к масштабной планомерной, и может быть, затяжной войне с сильным противником. Делались хлебные запасы, отправлялись разведывательные отряды, которые составляли карты и разрабатывали маршрут, в императорских табунах отбирали лошадей, в общем, планомерно готовилась серьезная военная компания. На эту подготовку у императорского наместника Сабсу ушло почти два года. В конце концов, терпение лопнуло уже и у императора, Сабсу был смешен со своего поста, а на его место в феврале 1685 года определили перешедшего к Канси с Тайваня Хэ Ю.

Новая метла работала быстрее. Упредив противника в последний раз: «Вам, русским, следовало бы побыстрее вернуться в Якутск, который и должен служить границей (китайцы претендовали на все забайкальские земли, в том числе и Нерчинск). Ловите там соболей и собирайте ясак и не вторгайтесь более в наши внутренние земли …»,[4] и не дождавшись никакой реакции, в начале лета войска выступили в поход.

Как я уже сказал, под стены Албазина стала армия. Под командованием князя Пэнчуня находилось четыре с половиной тысячи конников, около десяти тысяч пеших бойцов, артиллерия была мощнейшей — 45 больших осадных орудий и 125 полевых. Прибыло все это воинство на сотне судов.

Если бы китайцы знали, насколько они «перебдели»! За стенами Албазина вместе с бежавшими под защиту крепости окрестными крестьянами, промысловыми людьми и монахами Спасского монастыря находилось не более 450 человек. Как обычно, к войне мы были не готовы абсолютно. Из вооружения Толбузин располагал лишь тремя сотнями мушкетов, тремя пушками и, не смейтесь, четырьмя ядрами. Кроме того, с запасами «зелья» (пороха) и свинца был полный швах, хотя, если честно, что это решало?

Сами понимаете, силы были несопоставимы. Людское море окружило Албазин, просто затопив окрестности. Можно себе представить состояние молодого воеводы, когда он понял, что никаких шансов исполнить свой долг у него нет. Решиться воевать в при тридцатикратном превосходстве противника в живой силе и при пятидесятикратном превосходстве в артиллерии могли только совсем уж безбашенные «лочи».

Но именно это и произошло. На предложение о сдаче Толбузин ответил отказом. Дальше, по законам жанра, должно бы произойти чудо, гарнизон — проявить чудеса героизма и самопожертвования, отстоять крепость и посрамить супостата, дабы русский флаг гордо реял над Амуром. Увы, я вам пересказываю не красивое фэнтези, а самую что ни на есть тривиальную реальность. А законы реальности обладают тем подлым свойством, что отменить их невозможно. Русские не могли выиграть этот бой. Без вариантов.

За три дня осады маньчжурская артиллерия разнесла деревянные стены Албазина в щепу. Потом китайцы пошли на приступ. Заряды у албазинцев кончились очень быстро, защищались «смолой да каменьями», гарнизон потерял четверть своего состава — при штурме погибло более ста человек. Закрепится в крепости китайцам не удалось — «лочи» в рукопашной схватке действительно бились как безумные демоны, но, отходя, осаждающие подожгли стены.

Оставаться в крепости было самоубийством, и иеромонаху Гермогену с братией все-таки удалось уговорить упершегося Толбузина сдать крепость. Китайцы охотно приняли капитуляцию и даже разрешили побежденным уйти с оружием. Чего мелочиться, ведь поставленная задача — вытеснить русских с Амура, была решена ими менее чем за неделю. Более чем успешный поход.

Воевода, оставшийся без воеводства, вместе с уцелевшими ушел в Нерчинск, а крепость и окрестные деревушки китайцы сожгли. Так закончил свое существование второй Албазин.

Однако в Нерчинск ушли не все. 45 защитников Албазина китайцы увели с собой в Пекин, не иначе, как хотели предъявить императору живых демонов. Как ни странно, но именно эти несколько десятков не то пленных, не то перебежчиков (историки спорят до сих пор), оказались одним из важнейших последствий этой давно забытой войны. Именно они стали первой ниточкой, связавшей две империи, и связь эта больше не рвалась.

Дело в том, что император очень высоко оценил мужество защитников Албазина, и сделал им предложение, от которого трудно было отказаться. Бывшие казаки-оторвы с окраины России стали личной гвардией императора сильнейшего государства тогдашнего мира. Личная гвардия императора Поднебесной состояла из восьми подразделений, так называемых «знамен», и в составе одного из них, «желтого с каймой», появилась русская рота. Это была высокая честь, китайцы, к примеру, как покоренный народ, не имели права служить в знаменных войсках, этой привилегией пользовались только маньчжуры.

Новобранцам выделили подворье во Внутреннем городе у ворот Дунчжимэнь в переулке Хуцзяцзюань, положили приличное гвардейцам жалованье, холостым даже выдали жен. Приличные китаянки, конечно, скорее удавились бы, чем пошли к волосатым демонам, но проблему решили просто — дали команду в Разбойничий приказ, и оттуда по разнарядке прислали бывших супружниц казненных преступников. И, самое главное, новым гвардейцам разрешили исповедовать свою религию. Вскоре в северо-восточном углу Внутреннего города появилась кумирня, которую русские именовали Никольской часовней, а китайцы без затей обзывали «Лочамяо». Перевод интуитивно понятен.

Сначала там служил уведенный с казаками священник Максим Леонтьев, а после его смерти наши дипломаты, напирая на загубленные души оставшихся без духовного кормления православных, продавили у китайских властей разрешение на создание Русской духовной миссии в Пекине. История этой миссии — долгий и отдельный разговор, скажу лишь, что она, кроме назначенных, выполняла также функции и посольства, и торгового представительства, и культурного центра, и исследовательского института, и разведывательного центра, естественно. Между прочим, с 1838 года, со смерти последнего католического священника в Пекине, и по 1860 год нам завидовали все европейские державы — русские оказались единственными европейцами, имевшими право проживать в столице Поднебесной.