Элегия смерти - Чжоу Хаохуэй

мог себе позволить только местный главарь. Хан положил брюки на кровать и приблизился. Глава – лет сорока, невысокого роста, но крепко сбитый, левую щеку пересекал шрам от пореза – осмотрел Хана с головы до ног, будто хотел увидеть самое его нутро.

– Ты что, мать твою, немой? – Юный головорез подскочил к Хану и отвесил ему подзатыльник. – Почему не поздоровался со братцем[4] Пином? – Увидев у Хана искры гнева в глазах, он добавил: – На неприятности напрашиваешься?

– Ха, ну надо же! У дохлика, я гляжу, есть характер! – рассмеялся другой заключенный. – Ты не забыл, где находишься?

Голос доносился с койки напротив, и Хан узнал в нем того, кто подначивал татуированного.

– Здравствуй, братец Пин, – кротко сказал Хан, решив подавить гнев и не привлекать лишнего внимания.

Братец Пин хмыкнул, а потом спросил:

– Как тебя звать?

– Хан Вэньчжи.

– Ну вот, приличное имя для приличного человека. – Братец Пин снова смерил Хана взглядом. – Почему же ведешь себя так некультурно? Тебя манерам не учили? Придя в чужой дом, нужно поздороваться с хозяевами.

– Да, братец Пин. – Хан послушно кивнул, затем повернулся к троим его соседям. – Я здесь недавно и не знаю всех правил, поэтому простите мою оплошность.

Братец Пин представил каждого из троицы:

– Это Черныш Хэйцзы, это Шань, а мелкий – это Шунь.

Хан поприветствовал их, каждого называя братцем. Чернышу – высокому и широкоплечему – и Шаню – среднего роста и худощавому – действительно было уже за тридцать, а вот к юному Шуню почтительно обращаться Хану пришлось себя заставить.

Мужчина на койке у входа до сих пор даже не шевельнулся. Хан замялся, не зная, следует ли представиться и ему тоже. Пин, угадав мысли Хана, сказал:

– Он спит, потом познакомишься.

По презрительному хмыканью Черныша стало ясно, что у них со спящим непростые отношения.

– О, скоро ужин… – Пин шумно втянул носом воздух.

Теперь и все остальные почувствовали слабый запах еды.

– Мне ведь сегодня положена двойная порция, верно? – Черныш оживился и потер руки.

– Верно, только не нервничай, – усмехнулся Шань. – Старик Чжан тот еще гад, но слово свое держит. Так что за сегодняшнее награду ты точно получишь.

– Да уж, ты прямо в ударе! – встрял Шунь. – Набить клетку на петухе – надо ж такое придумать!

Черныш гордо вскинул голову.

– Ну, я всех насквозь вижу, что тут скажешь. Я как глянул на этих салаг – сразу понял, что возиться стоит только с татуированным. Вот и результат! Приз будет за мной.

Ясно. Над новичками сегодня издевались по приказу начальника Чжана. Мотив очевиден – вычислить самого дерзкого и проучить в назидание остальным.

Пока обитатели камеры увлеченно беседовали, Хан осторожно прошел к своей койке и торопливо оделся. Вдруг он услышал шорох, перед глазами что-то мелькнуло, и рядом возникла высокая фигура – его сосед с верхней койки спрыгнул на пол. Хан поспешно вскочил, желая соблюсти правила вежливости.

– Ты новичок? – спросил незнакомец – лет двадцати, большеглазый, с изящным носом и высоким лбом и, пожалуй, слишком красивый для уголовника.

– Меня зовут Хан Вэньчжи.

– А меня Ду Минцян, – протянул сосед.

– Хорошо, братец Цян…

– Да ладно тебе, не настолько я стар, – перебил Ду со смехом. Он потянулся к своей койке и достал миску для риса. – Скоро привезут еду, надо подготовиться.

– Что ты за человек! – ухмыльнулся Пин. – Даже в тюрьме спишь как младенец, и аппетит зверский… Ты как будто в санаторий приехал.

– Просто он в год Свиньи родился, – съязвил Черныш.

Ду покачал головой и улыбнулся.

– А что плохого в поросячьей жизни? Многие ли могут сказать, что они счастливее свиньи? Как думаешь, братец Чжи?

Хан замер от неожиданности, а потом понял, что его поддразнивают, и рассмеялся.

– А что хорошего? – Черныш скривил рот. – Всю жизнь бояться, как бы тебя не зарезали?

В его голосе звенел вызов. Однако Ду Минцян продолжал улыбаться, словно ничего не слышал, а затем и вовсе развернулся и пошел в туалет. Вскоре тишину нарушил звук бьющей в воду струи.

– Ах, хорошо! – с блаженным вздохом протянул Ду.

Черныш воспринял это как оскорбление и вскочил, готовый броситься в бой. Но Пин наградил его таким выразительным взглядом, что Черныш лишь обиженно фыркнул и снова опустился на койку.

Как раз тогда двое пожилых заключенных прикатили к камере тележку с ужином. Сопровождавший их охранник открыл дверь, и Хана тут же оттеснил в сторону Шунь с несколькими мисками в руках. Пин, Шань и Черныш не сдвинулись с места; похоже, они использовали Шуня как мальчика на побегушках.

В каждую миску клали порцию риса, затем половник овощей. Шунь сновал туда-сюда, относя еду старшим товарищам. Подставляя последнюю миску, он произнес с нажимом:

– Эта – для Хэйцзы.

– Положите жареную свинину, – велел охранник дежурному, взглянув на Черныша. – Подарок от начальника Чжана.

– Благодарю! И слава нашему правительству, конечно! – сказал Черныш, когда Шунь торжественно вручил ему ужин.

– Ого, как вкусно пахнет! – Поспешно застегивая ширинку и пуговицы на брюках, из туалета вышел Ду; миску он держал под мышкой.

– Это же свинина. Как еще ей пахнуть! – отозвался Черныш. Он передал особое блюдо Пину. – Сначала старший.

Пин не стал изображать скромность и просто переложил добрую половину награды в свою миску.

– Остальное ваше, – наконец объявил он.

Львиную долю от второй половины забрал себе Черныш, а Шань и Шунь удовольствовались парой кусочков.

– Кто еще не подходил? Шевелитесь! – крикнул охранник из-за двери.

Хан посторонился, пропуская Ду.

– Ты первый.

– К чему такая вежливость? – Ду улыбнулся. – Нам-то мяса все равно не дадут.

Он забрал свою порцию и уселся на койку. Хан подошел к тележке последним. Вскоре в его миске оказались сероватый рис и капуста с картофельной лапшой – действительно, никакого мяса.

Ду проглотил ужин за пару минут. Заметив, что Хан уныло разглядывает свою миску, не осилив и половины порции, он спросил:

– Что случилось? Не можешь есть?

– Я не голоден, – вздохнул Хан.

– Поначалу так всегда. Через пару дней привыкнешь. – Понимающе кивнув, Ду протянул Хану свою пустую миску. – Давай мне то, что не будешь есть. Не выбрасывать же.

Хан отдал Ду бо́льшую часть своей еды, и тот с удовольствием, без тени брезгливости или смущения, расправился со второй порцией. Затем сходил в туалет умыться и вновь забрался на верхнюю койку.

– Эй, очкарик, иди-ка сюда! – крикнул Шунь, когда все закончили есть.

Хан приблизился, и Шунь указал на стопку опустевших мисок.

– Их надо помыть.

Стиснув зубы, Хан молча собрал грязную посуду и пошел в туалет. Вдогонку несся ликующий смех