Укус ящерицы - Дэвид Хьюсон

Пьеро ненавидел статую так же сильно, как и его пес.

Он прислушался. Донесшийся с островка крик явно принадлежал человеку. Теперь его не было слышно. Только железный ангел поскрипывай на ветру да металось, то захлебываясь, то разгораясь, пламя.

О газе Пьеро не знал ничего. Он был всего «ночным мальчишкой», слугой, который привозил собранную золу, чистил приборы да заглядывал на всякий случай к Уриэлю, бедному, несчастному Уриэлю, несшему ночную службу с неизменной бутылкой граппы. Пьеро не разбирался в приборах и инструментах и лишь наблюдал затем, как управляется с ними Уриэль, как он молча крутит вентили, как щелкает переключателями, как подбрасывает в топку дрова, командуя огнем, усмиряя, подчиняя пламя своей воле. Но Скакки вовсе не был настолько глуп, чтобы не понять очевидное: что-то пошло не так. Ветер, конечно, мог погасить дурацкий факел, и тогда горючий газ рассеялся бы в ночном воздухе Мурано. Но то, что он увидел, выглядело иначе: огонь вдруг полыхнул, словно при взрыве, и погас совершенно.

Ксеркс заскулил, помахал хвостом и, подняв голову, жалобно посмотрел на хозяина.

Разумнее всего было бы убраться восвояси. Скакки И приехал – то сюда сегодня только для того, чтобы облегчить себе работу на завтра. Арканджело никогда не расставались с деньгами просто так. И тут ухо охотника уловило еще один звук. Человеческий голос, едва различимый в завывании сирокко и тут же, прежде чем Скакки успел осмыслить его, унесенный ветром.

– Ксеркс… – сказал он и снова не закончил предложение. Что-то взревело в ночи. Длинный язык пламени, словно выброшенный из пасти разъяренного огнедышащего дракона, рванулся в черное небо. Спаниель испуганно взвизгнул. Пьеро стащил пиджак, набросил на дрожащее животное и стал подниматься по скользкой лесенке рядом с причалом. Крики становились все громче и громче.

Глава 3

Огонь в печи был не тот. Не тот был и дым, черными клубами поднимающийся из зева топки и спиралью уходящий вверх, вод сотрясающуюся крышу. Уриэль знал, как должно быть. Что-то было не так, и он мог судить об этом уже по тому, что сейчас лопнувшие на щеках вены ощущали непривычный, небывалый жар.

В раскаленной, пышущей пасти напоминающего улей чудовища присутствовало что-то чужое, постороннее. Там, за массой формирующегося стекла, горело, полыхало ярким, сердитым пламенем что-то еще. Он попытался отыскать объяснение происходящему, но мысли путались в затуманенной алкоголем голове. Что делать? Уриэль работал в литейной с двенадцати лет, и весь процесс был знаком ему до мельчайших деталей. Около пяти часов дня он забрасывал в топку дрова и устанавливал газовую горелку на 1250 градусов. Потом закладывал первую партию сырья. На протяжении вечера они с Беллой несколько раз заходили в литейную, постепенно доводя температуру до 1400 градусов, и, следуя инструкциям старика, подбрасывали дрова до тех пор, пока разогревшаяся печь не выгоняла из стекла все пузырьки. В три часа ночи Уриэль, только он сам и всегда один, омо де ноте, приходил в последний раз, чтобы начать постепенно снижать температуру. К семи утра сваренное стекло становилось достаточно вязким и тягучим, и тогда за дело брался Габриэль, который выдувал дорогие и непохожие друг на друга кубки и вазы с фирменным клеймом в виде ангела на основании.

Но ни логика, ни многолетний опыт ночных вахт не помогали объяснить то, что происходило сейчас у него на глазах: печь стремительно выходила из-под контроле.

– Белла? – громко, лелея смутную надежду, что она рядом, позвал он, перекрывая рев топки.

Никто не ответил. В литейной были двое, он и пламя.

Уриэль Арканджело глубоко вздохнул, понимая, что решение есть только одно: погасить печь, сорвав тем самым весь дневной рабочий график. Семья и без того на грани разорения. Такого удара они не перенесут.

Разве что…

Стоило ему выпить, как в голове, где-то в районе затылка, начинал звучать горький, одинокий голос. О чем жалеть, сети в последнее время они все равно почти ничего не продавали? И то, что потеряют, все равно пошло бы на склад, пополнив Пылящиеся там запасы, ряды ящиков и коробок с однообразными, дорогими и прекрасными – да, он все еще в это верил – произведениями искусства.

Уриэль взглянул на часы. Не позвать ли брата? Маленькая стрелка приближалась к трем. Конечно, потеря такой партии – дело неприятное, но все же не настолько ужасное, как гнев Микеле. Кроме того, человеком ночи, омо де ноте, был здесь он сам, а значит, решение принимать ему и ответственность нести тоже.

Он подошел к громадному запорному крану, от которого отходили многочисленные газовые трубы. Может быть, еще удастся отрегулировать температуру вручную. В любом случае попробовать стоит.

Прежде чем взяться за колесо, Уриэль вдруг вспомнил, что вроде бы заметил что-то, когда заглядывал в топку, и, повернувшись, уставился на черный дым, все еще туманящий видимую через крышу луну. Что-то было не так, и, не поняв, что именно, он не мог в достаточной степени оценить потенциальную опасность. Не мог позволить себе рисковать печью. Если что-то случится, если сама печь выйдет из строя, производство остановится уже не на один день. А продолжительное прекращение работ может означать полную ликвидацию бизнеса.

Уриэль ухватился за колесо обеими руками, привычно нащупав пальцами знакомые отметки, и попытался повернуть его на девяносто градусов, чтобы полностью перекрыть поступление газа к горелкам. И пусть Микеле жалуется сколько хочет. Решение принято, и ждать больше нельзя.

Он поднажал еще и с минуту, а то и больше сражался с упрямым вентилем. Металл так нагрелся, что обжигал вцепившиеся в него руки. Вентиль не поддавался, колесо не сдвинулось ни на дюйм.

Он закашлялся. Дым сгустился до такой степени, что уже начал опускаться. Голова отяжелела, думалось с трудом. Уриэль попробовал представить возможные варианты. Единственный рабочий телефон стоял в литейной у двери. Мобильным Арканджело не доверяли. Если так пойдет и дальше – с этой возможностью приходилось теперь считаться, – останется только одно: позвонить Микеле, вызвать пожарную бригаду, выбраться наружу и ждать.

В отчаянии он еще раз налег на колесо, но чуда не произошло – оно даже не шевельнулось. Почему? Может быть, дело в жаре, а может, сказались наконец годы недогляда, плохого обслуживания.

Негромко выругавшись и бросив даже несколько испуганный взгляд на гудящую печь, он направился к двери, но остановился на полпути, почувствовав, как что-то ползет по фартуку, словно кто-то ведет по груди горячим пальцем. Он посмотрел и не поверил своим глазам: огонь пробивался наружу из-под фартука. Пламя размером с язычок большой свечи как будто вырастало из тела. Словно внутри его, под кожей, находилась газовая горелка.

Огонь растекался, набирал силу. Уриэль махнул рукой, сбивая пламя, но оно моментально перескочило на рукав и побежало дальше, пританцовывая, будто насмехаясь над ним, как и все громче сопящая за спиной печь…

«Уриэль… Уриэль…»

Воздух содрогнулся, и он инстинктивно понял, что случилось. Одна из горелок рассыпалась в прах. Подпитываясь горючим угольным газом, жар пробился по трубе к застопорившейся заслонке.

Взрыв ударил Уриэля в спину с такой силой, что он с воплем упал на твердый и жесткий, высохший, как кость, деревянный пол. Во рту что-то треснуло, и боль, пронзив голову, отозвалась страхом, агонией и слабеющей решимостью выбраться отсюда живым. Сделать для этого нужно было совсем немного: только повернуть ключ, предусмотрительно оставленный им же в замочной скважине каких-то несколько минут назад.

Глава 4

Вскарабкавшись по ржавой лестнице, Скакки ступил на землю и, поскользнувшись, полетел на пыльные камни крошечной пристани. Он не упал, но удержался на четвереньках, захлебнувшись ударившим в лицо порывом горячего ветра. Мобильный телефон остался в лодке. Другого способа быстро известить живущих поблизости Пьеро не знал. Оставалось только надеяться, что огонь все же увидят, пусть даже пожар вспыхнул на островке, отделившемся от всех замком на переходном мосту. Если пламя перебросится на палаццо, угроза нависнет уже над сам им домом, где спало сейчас, разбредясь по спальням просторного особняка, оставшееся племя Арканджело.

Пронесшийся над «Софией» огненный язык погас сам по себе, чему можно было бы радоваться, если б не усеявшие пристань осколки битого стекла и горячие, мерцающие в темноте угли. Скакки уже порезал руки, когда падал, к тому же занозил ладони впившимися в кожу щепками.

Кляня все на свете, он кое-как поднялся на ноги и заковылял к полуразбитым окнам литейной, чтобы попытаться определить источник крика, который слышал еще в лодке. Окна были низкие, специально для того, чтобы зрители могли наблюдать за процессом снаружи. Сейчас из них валили клубами пыль и едкий дым. Заслонив ладонью глаза. Пьеро вперил взгляд туда, в скрытый черным облаком эпицентр взрыва, стараясь понять, какая же сила могла причинить столь огромные разрушения.