Жизнь всегда в объятиях смерти - Леонард Вест

– Ты первая Придита в моей жизни, – улыбнулся я.

Когда мы ехали с Придитой в лифте, то говорили уже как заправские друзья, несмотря на разницу в возрасте десять лет. Я пообещал, что найду время и возможность, чтобы помочь ей и ее сестре.

Мы вынырнули из лифта, и репортеры и копы окружили меня, вырвав из объятий Придиту и уведя ее прочь.

Когда я закончил сеанс садомазохизма, под названием пресс-конференция, то помчался домой. Тогда я был женат на первой суженой – Клариссе. Клариссе больше подошло бы имя Каприз. Ей богу, такой женщины, как она я не встречал. Жаль, что не понял этого сразу после первой встречи. На то, чтобы раскусить все жизненные принципы Клариссы у меня ушло больше года совместной жизни. Кстати, разбежались мы из-за Придиты. Точнее, из-за моего первого задания.

В чем-то, быть может, Кларисса была права. Мы жили в те времена в захудалой гнилой избушке, носившей гордое имя квартиры. Естественно, ей хотелось чего-то большего. Она не желала ждать, пока я, лет за пять-десять-пятнадцать-двадцать-сто, поднимусь по карьерной гребаной лестнице. Что ж… Это ее проблемы.

Я обещал помочь Придите и ее сестре. Узнал их адрес, но меня завалили бумажной работой до такой степени, что не мог выкроить и двадцати минут. При том, что до дома Придиты ехать не меньше часа на такси, я не мог к ним вырваться около месяца. За этот месяц я успел три сотни тысяч раз проклясть то простое обстоятельство, что у Придиты нет телефона.

А тем временем, моя дорогая (дорогая в прямом смысле) жена, после того, как нашла адрес Придиты у меня в кармане, принялась закатывать сцены ревности. Каждый вечер и утро.

Прошло около месяца, после того, как я познакомился с Придитой, стащив ее с парапета. Шумиха поутихла, журналисты забыли обо мне, как и мое начальство, отдававшее все дела вышестоящему старику с огромным бочонком вместо живота. Про Придиту журналисты, психиатры и копы забыли, наверное, уже на следующий день, после того, как мы вышли из лифта…

Ровно через тридцать два дня, после того, как я поднимался на крышу небоскреба, я приехал домой к Придите. Райончик, где не было ничего, кроме захламленной улицы, по обеим сторонам которой стояли гнилые дома, не производил хорошего впечатления. Преодолев четыре этажа наркопритонов и борделей в каждой квартире, наконец я щчутился перед дверью, за которой должна была жить Придита. Первая мысль была самой верной – надо было взять ствол…

Я постучал в дверь, которая от стука едва не упала, сорвавшись с петель. Дверь открыла чумазая девочка, на вид лет тринадцати.

– Ты Лайла?

– Да, – пропищала девочка, высунув головку в небольшую щель между дверью и косяком.

– А где Придита?

– Что?

– Кто там? – раздался грубый мужской голос за спиной девочки.

– Я учитель Лайлы, – попробовал соврать я. Как оказалось, я выбрал не самую удачную профессию в качестве прикрытия.

– Какой на хрен учитель, ты, мудак?!

Дверь с силой распахнулась и на пороге появился мужчина на две головы выше меня и шире в плечах. Я сжался, словно кот с помойки перед снежным барсом, но быстро вернулся к норме.

– Перепись населения, сэр, – пролепетал я.

– Что? Слышь, ботан, вали-ка отсюда, пока я тебе ноги не переломал!

Я вытащил удостоверение и пихнул его в заросшее лицо верзилы.

– Ах, ты вонючий коп! Падла!

– Не заставляйте меня применять оружие. Ответьте на мой вопрос и все.

– Спрашивай!

– Где я могу найти Придиту?

– Нигде. Повесилась эта сука.

– Что?

– То, что слышал. Парни с ней порезвились немного, а на утро она повесилась. Сестренка ее мне досталась. Гммм… Воспитываю ее. Это все?

Язык прилип к небу и не желал отлипать. Пред глазами закрылась дверь квартиры. Я не думал ни о чем. Выходит, я спас девушку только для того, чтобы ее истязали, и она убила себя… Я хотел придушить себя голыми руками, но не мог. Стоя перед закрытой дверью, думал о мертвой Придите. Думал о том, что ждет дальше Лайлу, оставшуюся на попечении этого верзилы. Мои кулаки сжимались и разжимались. Я ничего не мог поделать с тем простым обстоятельством, что Лайла будет изнасилована, подобно моей сестре, подобно миллионам и миллионам девочек, девушек и женщин на этой никчемной планете…

Придя домой в тот день, точнее, в ту ночь, вусмерть пьяный и грязный, я пил до тех пор, пока не начал выблевывать то, что съел еще утром.

Кларисса закатила скандал, но мне было все равно. Я пил за несправедливость мира, в котором мы живем. Пил за смерть Придиты, которой больше не надо мучиться, каждый день с раннего утра до поздней ночи, когда ее мог взять любой желающий как хотел… Я пил за себя. Меня прежнего в ту ночь больше не стало. Я прежний – добрый и наивный – умер вместе с Придитой, которую я прежний спас…

На следующее утро проснулся в одинокой кровати с открытой входной дверью, весь в блевотине. С того дня я больше в жизни не пил.

Взял отгул, поехал в похоронное бюро. Точнее, объездил их все. Наткнувшись на одно из самых дешевых в городе, поднял документы погребения и отыскал Придиту. Могила была скромненько украшена небольшим камнем. Видимо, кто-то посчитал, что захоронить девушку будет дешевле, чем кремировать.

– Привет, Придита, – заговорил я, обращаясь не знаю к кому. К духу, к камню, к земле, к себе самому? – Прости меня. Я не хотел, чтобы так все получилось. Не хотел…

Чего греха таить, я тогда разрыдался. Ревел, стоя на коленях, посреди старого гнилого кладбища. Залегшие на октябрьском небе серые тучи, надавили на газ и с небес полился холодный душ, смывший все мои слезы, но так и не отмывший от души, налипшую на нее грязь.

Глава третья

Придита была моей первой стадией, первой работой, первым «клиентом», как таковым. До нее я проводил свои практические занятия на умалишенных. Говоря по чести, психические основы таковы, что любой человек, стоящий на пороге самоубийства, считается сумасшедшим. Если это ему не говорят прямо, то за глаза скажут все, кому не лень. Думаю, не последнее слово будет принадлежать психологам и психиатрам.

Мало кто думает (мне кажется, никто вообще не думает…), что завтра на месте этого самоубийцы может оказаться он сам. Вы уверены, что не думали НИ РАЗУ В ЖИЗНИ о самоубийстве? По статистике, все люди хотя бы раз в жизни думали покончить с собой. Это не зависит ни от веры, ни от благосостояния, ни от состояния здоровья. Интересно, не правда ли? Статистические данные могут разнится, но в основе своей близки к истинному значению. И что же, выходит, мы все тронутые?

Ладно, оставим все эти бредни психиатрии и психологии на потом. У меня эта психиатрия сидела в одном месте и мешала дышать, до такой степени надоела. Я любил работу и люблю сейчас (даже, когда лбом ощущаю дыхание смерти от дула пистолета в руке Марка), но иногда хочется поговорить о жизни… И вот тут-то и натыкаешься на то, что называют трудоголизмом. Страшная болезнь, надо признать.

Вторым моим серьезным «клиентом» был банковский служащий. Не то, чтобы за год, с тех пор, как покончила с собой Придита, у меня не было дел. Нет. Дела были. Но эти дела были настолько не серьезными – теща пообещала пристрелить зятя, если он с ней не переспит, например – что говорить о них в такой большой записке, как эта, не имеет смысла. Все эти дела мало что во мне изменили и никак не повлияли на мировоззрение. К тому же, старикан, сидевший надо мной, увольняться за год не надумал, так что мне доставалось только дерьмо. Да. И это в то время, как мой начальник продолжал косить жизни с жадностью мясника, скидывая самоубийц с крыш и мостов…

За год взгляды на профессию, как я уже говорил, благодаря Придите, изменились. Теперь я поставил пред собой цель определять, когда смерть подходит больше жизни. Да, звучит это дико, но это так. Если самоубийце удавалось меня убедить в том, что у него действительно безвыходная ситуация, тогда я давал ему умереть. Вы можете обозвать меня убийцей, можете быть уверены в том, что правы. Я спорить не буду. Моя задача состояла в спасении людей от чего-то плохого, но кто сказал, что смерть плохое всегда?

На дворе стоял конец октября. Тучи неслись по небу, портя настроение своей серостью. Я сидел за рабочим столом и писал отчеты моего боса.

– Ник, там тебе приказали срочно спуститься, – сказал длинноногий Мартин.

Он был новеньким в отделе и все шестерили его, как могли. Не шестерил его только я. Не видел смысла. Я сам был шестеркой боса, так что понимал молодого паренька прекрасно. Видимо и он меня, потому что мы с ним неплохо ладили и иногда пили пиво после работы. Он «Хайникен», я «Стелла Артуа» без алкоголя. Мы были в чем-то неплохими знакомцами, наверняка нас больше всего объединяло то, что на наших горбах ездили те, кто сидел выше нас по служебной лестнице.

Можно еще кое-что о работе? Когда я только устроился в отдел, надеялся на то, что буду помогать людям. Буду бросать веревку спасения тем, кто тонет в трясине проблем, невзгод или просто заблудился. Не тут-то было. Я не учел того, что передо мной на иерархической лестнице к небесам славы будет сидеть жирная самоуверенная малодушная и глупая свинья по имени Бос. Через этого ублюдка не переступить. Никак. Так что энтузиазм, изначально горевший с жаром водородной бомбы, едва теплился год спустя. Рутина убивает все что угодно, в том числе и любые сильные рвения…