Улица Пяти Лун - Элизабет Питерс

— Ну... — протянула я, откидываясь на стуле и соединяя кончики пальцев, — точь-в-точь незабвенной памяти мистер Шерлок Холмс. — Ну-с, дорогой доктор Ватс... то есть профессор Шмидт, пожалуй, я возьмусь за это дело.

II

Герр Федер, представитель мюнхенской полиции, напомнил мне Эриха фон Штрогейма[5], которого я как-то видела в одной телепередаче, только этот не носил монокля. Вероятно, очаровательные стекляшки вышли из моды. И тем не менее герр Федер церемонно поцеловал мне руку. Ох, люблю, когда мне целуют ручку. Не могу понять, почему американские мужчины к этому не приучены. Целование ручек пронимает даже нас, закоренелых феминисток.

Заранее на целование рук я не рассчитывала, зато рассчитывала на некоторый интерес к моей особе. Баварцы обожают блондинок. Бавария, если вы не знаете, находится на юге Германии, здесь обитают представители альпийской подрасы — низенькие, коренастые, темноволосые человечки, и красавицы валькирии у них в большом почете. Я надела короткую юбочку и облегающий свитерок и распустила волосы по плечам. Мне было плевать, что герр Федер подумает о моих мозгах, пялясь на мои ноги. Задача была проста — выудить из него как можно больше информации.

В конце концов, много он мне все равно сказать не мог, поскольку все обычные методы расследования ни к чему не привели. Покойник просто-напросто был неизвестен полиции.

— Что вовсе не исключает его преступного прошлого, — объяснил Федер, скребя косматые седые брови. — Это означает только то, что он не числится ни у нас, ни в Интерполе. Возможно, его подвергали аресту в какой-то другой стране.

— А со Штатами вы не связывались? — спросила я, откидываясь на спинку стула и делая глубокий вдох.

— Простите?.. — Глаза Федера сверлили мой натянувшийся свитерок. — A... verzeihen Sie, Fraulein Doctor[6]... Нет, не связывались. Коли на то пошло, этот человек не совершил никакого преступления, если не считать того, что умер.

— Руководство музея весьма обеспокоено.

— Да, я прекрасно понимаю. И все же, фрейлейн доктор, есть ли реальные причины для подозрений? Мы, как и все полицейские службы сейчас, очень перегружены. Нам некогда продохнуть от уже совершенных преступлений. Где мы возьмем время и деньги, чтобы проверять какие-то неясные теории? Если музей желает провести расследование сам, мы окажем ему всяческую поддержку, но я не вижу... То есть я не сомневаюсь в вашем уме, фрейлейн доктор, но...

— Да не собираюсь я гоняться за преступниками по темным переулкам! — Мы непринужденно рассмеялись. Зубы у герра Федера были очень большими, очень белыми и идеально квадратными. — Но, — продолжала я, — хотелось бы побольше узнать об этом деле. Я в любом случае намеревалась взять отпуск, и герр профессор Шмидт предложил мне навести справки. И вот еще что... честно говоря, я не прочь взглянуть на труп.

Не знаю, как это у меня вырвалось. Я отнюдь не брезглива, но и не большая любительница мертвецов. Просто ничего другого не пришло на ум. У меня не было никакой иной зацепки.

Стоя в холодной белой комнате, я пожалела о своей опрометчивости. Запах в этой юдоли скорби был весьма примечателен: вонь карболки мешалась с другим, куда более навязчивым ароматом. Служитель театральным жестом отдернул белую простыню, и я невольно содрогнулась, глядя на неподвижное, мертвое лицо. Напоминание о том, что я тоже смертна. В самом лице не было ничего отвратительного.

Мужчина средних лет, неприметный, самой прозаической внешности: смерть сгладила черты, лишила индивидуальности. Густые черные брови, седеющие волосы, кожа то ли загорелая, то ли смуглая от природы. Губы чересчур припухлые. Глаза закрыты.

— Спасибо, — пробормотала я, отворачиваясь.

В кабинете квадратнозубый Федер предложил мне глоток бренди. Разумеется, я не нуждалась в искусственных стимуляторах, но не хотелось развенчивать мужской миф о женской чувствительности.

— Он похож на южанина, — сказала я, судорожно глотая бренди. А неплохие напитки потребляют в полиции.

— Да, вы правы. — Федер облокотился на стол, осторожно держа стакан в тонких нервных пальцах, которые совершенно не сочетались с большими квадратными зубами. — Наверное, испанец или итальянец. К сожалению, мы не нашли при нем никаких документов.

— Подозрительно.

— Совсем не обязательно. Этот человек несколько часов пролежал в переулке, сколько именно, так и не установили. Вполне возможно, его обобрал случайный грабитель. Если при нем был бумажник, то его прихватили ради денег. А документы наверняка находились в бумажнике. В криминальной среде паспорт всегда в цене.

— Ну да, — с готовностью согласилась я. — А драгоценность глупый воришка не заметил, поскольку Талисман был зашит в одежду.

— Именно так. В карманах осталась всякая всячина, которая вряд ли заинтересовала бы вора. Платок, ключи...

— Ключи? От чего?

Федер выразительно пожал плечами:

— Кто знает, фрейлейн доктор? Уж точно не от машины. Если у покойного и была квартира, то как выяснить, где она находится? Мы навели справки в гостиницах, но это ничего не дало. Разумеется, нельзя исключать, что он лишь вчера приехал в Мюнхен и не успел поселиться в гостинице. Вас интересует содержимое его карманов?

— Наверное, стоит взглянуть, — хмуро буркнула я, разглядывая пустой бокал.

Ничего из ряда вон выходящего я не ждала увидеть. Просто считала, что нельзя упускать ни одной возможности зацепиться. Откуда мне было знать, что в этой жалкой кучке лежит ключ, который позволит отпереть шкатулку?

Ключом оказался сложенный клочок бумаги. Точнее, клочков было несколько — в основном квитанции на мелкие суммы. И среди счетов и квитанций затесался листок, вырванный из блокнота. Я повертела бумажку в руках. 37. Вот что там было написано. Просто число 37. Семерка перечеркнута, как это принято у европейцев, не способных отличить семерку от единицы. А рядом... Я нахмурилась. Больше всего это напоминало обрезки ногтей. Примерно вот так это выглядело:

37 ^ ^ ^ ^ ^

Я сидела и таращилась на эти загадочные ногти-иероглифы, пока мои тщетные размышления не прервал герр Федер.

— Ребус какой-то, — сказал он пренебрежительно. — Не вижу в нем никакого смысла. Да и вообще, шифрованные сообщения бывают только в шпионских книжках, разве не так?

— Истинная правда, — согласилась я.

Герр Федер рассмеялся:

— Наверное, это адрес маникюрши.

— Кстати, как у него с ногтями? — встрепенулась я. — Ухоженные?

— Я бы не сказал. — Герр Федер укоризненно посмотрел на меня. — Я просто пошутил, фрейлейн доктор.

— А-а... — захихикала я послушно. — А-а, пошутили... Адрес маникюрши... Ужасно остроумно, герр Федер, просто ужасно.

С идиотскими смешками я, похоже, переборщила — бравый полицейский тут же заулыбался и пригласил меня поужинать. Пришлось отговориться чрезмерной занятостью. Герр Федер не отставал. Обычно в таких ситуациях я куда изобретательнее, но сейчас не хотелось совсем уж грубо отшивать ухажера: кто знает, вдруг мне понадобится помощь полиции, если дело примет неожиданный оборот. Хотя на данный момент не было даже дела, не то что оборота.

Стоял чудесный весенний денек, немного прохладный, но солнечный. Большие белые облака на голубом небе повторяли очертания похожих на луковицы макушек мюнхенских церквей. Мне надо было возвращаться на работу, поскольку, если я собиралась поиграть в детектива, следовало привести в порядок кое-какие дела. Правда, мне было неведомо, где же я приложу свои таланты сыщика. Да и предстать перед наивными глазками профессора Шмидта было стыдно. Он же наверняка ждет меня из полиции с богатым уловом в виде блестящих догадок и грандиозных идей.

Я неспешно брела в сторону Старого Петера. Церковь начали возводить в 1181 году (как раз это время я изучаю), но в восемнадцатом веке заново отделали в стиле барокко, по крайней мере изнутри. К барочным скульптурам и отделке надо привыкнуть, на современный вкус они кажутся чрезмерно легкомысленными и фривольными. Но мне барокко нравится. На мой взгляд, церковь должна быть не только величественной, но и радостной.

В церковь я входить не стала, хотя ее убранство неизменно повышает мое настроение. Вместо этого прошлась по соседним кривым улочкам. Вообще-то это было бесплодной тратой времени: я ведь не знала, в каком из переулков нашли мертвое тело, да если в и знала, созерцание пустого места вряд ли бы сильно помогло. Полиция наверняка тщательно прочесала окрестности.

Я прошла через рынок с его горами свежих фруктов и овощей, роскошными цветочными охапками. В то майское утро рыночные ряды так и пылали разноцветьем — желтые букеты нарциссов, пышные ветки сирени, синие и розовые гиацинты наполняли воздух пьянящим ароматом. Прогулку я закончила на Кауфингерштрассе, это моя любимая улица в Мюнхене — обожаю разглядывать витрины.