Ненужная жена. Рецепт любви - Константин Фрес

одинаковыми в своем несчастье людьми, не было. Девочка не любила меня, не доверяла.

Но сейчас голод пересилил ее страх передо мной.

И она проворно взобралась ко мне на колени, без уговоров схватила ложку и принялась есть с такой жадностью, что дети снова зафыркали, подавляя смешки. И Клотильда усмехнулась, морща тонкие злые губы.

— Всяких выродков кормишь, — процедила она надменно. — Самой нечего жрать, сама из милости выпросила тарелку супа, и переводишь добро на всякую подзаборную шваль! Сдохла бы, всем было б легче!

А у меня сердце защемило.

Как же нам быть с тобой, малышка?..

Я доела свой кусок хлеба, макая его в чашку, откуда ребенок торопливо вычерпывал суп. Слабость потихоньку отступала, голова не кружилась так сильно. Но этого было маловато, чтоб быть уверенной, что завтрашний день я встречу живой.

— Ну, нажрались? — грубо и нетерпеливо произнесла Клотильда, когда наша чашка опустела. — Все, убирайтесь! Некогда мне с вами возиться.

Я глянула на нее исподлобья.

— Куда, по-твоему, мы должны идти?

— Мне все равно, — грубо ответила она.

— Тогда, — проглатывая щекочущие нос слезы, произнесла через силу я, — я хотела бы… вернуться в отчий дом.

На красном толстом лице Клотильды появилось мерзкое, нехорошее выражение. Улыбочка эта нарисовалась… такая сальная, жестокая, торжествующая.

— Да ради бога! — воскликнула она насмешливо. — Это твой дом. Можешь жить там, если так сильно хочется!

Ясно.

Если она так легко соглашается, значит, от дома там мало что осталось. Скорее всего, Жан вывез оттуда все, что только было возможно. Всю мебель, посуду. Все, что представляло хоть какую-то ценность.

— Я даже велю слугам тебя отвезти! — усмехнулась она негромко, мне в лицо. Глаза ее так и сияли злым торжеством. — Люди ведь спрашивать будут, где ты. Куда делась. Так вот я честно скажу — захотела домой. Собралась и уехала. И слуги подтвердят! Ну, чего таращишься? Собирайся!

— Я тебе это припомню! — прошептала я, с ненавистью глядя в ее наглые, довольные глаза. — Если доживу до весны, тебе все это с рук не сойдет! Ты заплатишь за все, за каждую пролитую мной слезинку!

— Вы сдохнете обе! — люто рыкнула старая ведьма, глядя мне в глаза ненавидящим взглядом. — Через пару дней платить некому будет!

Глава 2. Убежище

Слуги Клотильды выполнили ее приказание.

Отвезли меня и малышку на ночь глядя в мой дом, точнее, в то, что от него осталось.

Год — небольшой срок, но не для места, которого коснулись руки жадных до чужого добра людей. Так что дом стоял заброшенный и какой-то… полуразрушенный. Если б меня бросили у порога, я умерла бы к утру, занесенная снегом.

Но, в отличие от Клотильды, сердца у этих людей, что привезли меня сюда, были.

Не могли они просто так выкинуть на мороз больную девушку и ребенка!

Вместе с нами в санях к порогу дома привезли целую копну соломы, немного дров.

Мне на плечи накинули тяжелую доху, пахнущую чем-то кислым. Девочку поверх ее ветхой одежонки закутали в несколько шерстяных платков. На ноги ее надели старые растоптанные войлочные башмаки.

Тихо, молча, сердобольные люди делились тем немногим, что у них было.

Они знали, что везут нас на верную смерть, и хотели хоть немного загладить свою вину перед нами двумя, невинными душами.

— Спасибо, — только и сказала я в ответ на их дары.

Дом был тих, черен холоден. Окна его черными провалами смотрели в опустевший сад.

Когда-то тут росли прекрасные цветы. Лилии, розы, ландыши. Много лечебных растений. Но, кажется, Клотильда все красивые кусты выкопала и увезла к себе.

И сад теперь напоминал пустырь, заросший сорняками. Их сухие голые стебли теперь уныло торчали из-под снега.

В дом я не пошла, попросила помочь перенести мои жалкие пожитки во флигель.

Это был совсем крошечный домик в глубине сада. В нем была одна только комната, крохотная ванная, да кухня.

Его протопить намного легче, чем дом, в чьих спальнях гуляет ветер, а стены насквозь промерзли.

Кучер, что правил санками, с радостью помог мне.

Он открыл двери, примерзшие к косяку, ударив посильнее плечом. Перенес скудные дары провожавших.

В комнату, на низкую софу перед камином, внес огромную охапку соломы.

— Тут, перед огнем, заройтесь в сено, барышня, — произнес он, разводя в камине огонь и подкладывая к теплу промерзшие поленья, чтоб оттаяли. — Да одеждой укройтесь. Все теплее.

Он встал, виновато кряхтя. Отряхнул одежду, пряча взгляд.

— Ну, прощайте, — глухо произнес он и, не дожидаясь ответа, так и не глянув на меня, вышел, плотно закрыв за собой двери.

Ушел; а мы остались в холоде и одиночестве. Я и крохотная девочка перед разгорающимся огнем.

— Ну, — преувеличенно бодро произнесла я. — Будем устраиваться на ночлег? Теперь это наш дом. Придется привыкать.

— Совсем-совсем наш? — произнесла вдруг девочка, и я застыла от изумления, полусогнувшись. Хотела поворошить в камине дрова, чтоб горели веселее, да так и замерла с кочергой в руке.

— Ты… ты говорить умеешь?

— Да, — ответила она, нерешительно топчась в своих огромных башмаках по холодному полу и прижимая к груди свою черную игрушку. — Так совсем-совсем наш?

— Да, наш, — ответила я.

— И больше ничей? — настаивала она. — Ничей?

— Ничей, — качнула я головой. — Никто не придет и не отнимет. Все тут наше.

Девочка обвела взглядом обстановку. Да, не дворец. Все очень скромно. Пыльно еще очень; но это дело поправимое.

— Не нравится?

Девочка помолчала, оглядываясь.

— Нравится, — ответила она наконец. — Клотильды нет, уже хорошо.

— О, что ж я болтаю! — спохватилась я, подхватив ребенка и усаживая ее на солому. — Замерзнешь ведь!

— Нет, — спокойно ответила девочка. — Тут уже тепло. Я почти согрелась.

В корзинке, что собрали мне сердобольные люди в дорогу, я нашла краюху хлеба, немного масла, кусок сахара. Пока горели поленья, наполняя маленькую комнатку жаром, я обошла дом, отыскивая все, чем можно было утеплить наше ложе.

Отыскала шерстяной коврик на полу и постелила его поверх соломы.

Со стены сорвала пыльный старый ковер. За порогом встряхнула его, как смогла, выколачивая пыль. А потом подержала у огня, чтоб прогреть хоть немного.

Когда ковер стал теплым и перестал напоминать жесткую невыделанную шкуру, накрыла им софу,